Если проследить действия кавалерийских начальников русской конницы в период, следовавший после Тюренченского боя, то не трудно будет убедиться, что если бы они обладали положительными качествами, требуемыми от кавалерийских начальников, то они могли бы сделать гораздо больше даже с тем плохим кавалерийским материалом, который был у них в руках.

Генерал Мищенко и полковник Трухин имели в своём распоряжении казачьи полки 1-й очереди, т. е. войска, которые уже в мирное время состоят на действительной службе и могут притом считаться наилучшим образом приспособленными для действий на этом театре войны. Что же, однако, эти начальники сделали как во время боя, так и после боя под Тюренченом для исполнения возложенных на них обязанностей?

Полковник Трухин, которому была вверена охрана левого фланга Восточного отряда, в последних числах марта своими донесениями, лишёнными всяких оснований, вводил только в заблуждение начальника этого отряда относительно намерений японцев; он вместе со своими казаками поспешно отступил на север через Куандяньсянь и далее на Саймадзы, как только первый японец переправился через Ялу и появился на вверенном ему участке. Именно в ту минуту, когда было в высшей степени важно войти снова в соприкосновение с неприятелем, полковник Трухин исчезает, нисколько не заботясь ни о связи с собственными войсками, ни об охране фланга Восточного отряда, ни о наблюдениях над неприятелем.

Мищенко, пользовавшийся репутацией наилучшего кавалерийского начальника на театре войны, должен был со своими войсками оборонять побережье Кореи от устья Ялу до Бидзево. Появление японских кавалерийских разъездов у Татунгоу приводит его к заключению, «что дальнейшее наблюдение за побережьем становится невозможным», вследствие этого он обнажает это побережье от всякого наблюдения как раз в то время, когда готовилась высадка 2-й японской армии.

Когда затем Мищенко было доверено наблюдение за дорогой, ведущей из Дагушаня в Хайчен, он ввёл в заблуждение командующего армией совершенно неосновательными донесениями, что главные силы 1-й японской армии находятся в наступлении по направлению на Сиюян-Хайчен. В предположении, что японцы 12-го мая займут Сиюян, Мищенко со всем своим отрядом покидает 11-го мая этот город, который он проходит безостановочно, не будучи нисколько теснимым противником, и останавливается только у Удиатуня,

При этом в действительности на расстоянии около 60 километров кругом этого пункта не было никаких сколько-нибудь значительных японских сил; 1-я японская армия оставалась неподвижно в Фынхуанчене, а к востоку от Бидзево не высадился ещё ни один японец.

Поэтому совершенно непонятно, каким образом командующий армией, которого совершенно не удовлетворяла разведывательная деятельность 7 казачьих полков в районе Фынзяолинских гор, мог писать 16-го мая своему начальнику штаба такую фразу: «Пока генерал Мищенко находится при казаках, мы получаем отличные ценные сведения».

Ввиду того, что противник не показывался, Мищенко был снова выдвинут 17-го мая до Сиодзыхоге для разведок по направлению на Фынхуанчен. 20-го мая он получил донесение от 19-го числа от сотни, выдвинутой по направлению к Дагушаню, что 19-го числа у этого пункта началась высадка японцев. Это ценное сведение он получил, однако, не благодаря своим распоряжениям, потому что вслед за получением этого донесения, предвидя атаку на его отряд с восточной стороны, Мищенко приказывает упомянутой сотне возвратиться обратно на Сиодзыхоге. Это приказание, которым прерывалось наблюдение за Дагушанемь, было, однако, передано сотне слишком поздно, поэтому она ушла ещё дальше вперёд и 20-го мая неожиданно наткнулась на неприятельский бивак у Ситучиндза, после чего была совершенно рассеяна.

Наблюдение за Дагушанемь после того было совершенно прервано, так что командующий армией оставался при чрезвычайно смутных сведениях о силе и составе войск, которые высаживались у этого пункта. 26-го мая Мищенко двинулся обратно к северу от Сиюяна, введённый в заблуждение неосновательными донесениями о движении японцев из Салидзайпудза на Кюлюндзы. Точно также и в дальнейшей деятельности отряда Мищенко трудно найти какое-нибудь проявление настоящего кавалерийского духа в командовании конницей или какое-нибудь понимание этой последней своих боевых задач.

Рядом с Мищенко в начале войны выдающейся репутацией, как отличного кавалерийского начальника, пользовался на военном театре ген. Ренненкампф.Как уже было упомянуто выше, этот генерал также, как и ген. Мищенко, превосходил, пожалуй, большую часть остальных генералов в энергии и настойчивости. Но что касается важнейшей кавалерийской добродетели — проявлении инициативы — то и в отношении ген. Ренненкампфа, при всём желании, трудно найти её в его действиях.

После боя под Тюренченом Ренненкампф был направлен из Ляояна с двумя полками Забайкальской казачьей дивизии в восточном направлении на Саймадзы, где он встретил отступающую с Ялу кавалерию полковника Трухина, бывшую в то время под начальством полковника Карцева. Генерал Ренненкампф присоединил эту кавалерию к своему отряду, так что он к атому времени располагал уже 21 сотней и 14 орудиями, имея, кроме того, 3 батальона 23-го стрелкового полка в виде ближайшей поддержки. К востоку от Саймадзы, точно также, как между этим последним и Фынхуанченом, до конца мая находились только слабые разведочные отряды 1-й японской армии.

Тем не менее разведочная служба казаков Ренненкампфа против Фынхуанчена, а также против Хуанденсяна, оставалась совершенно без всякого успеха. Этот неуспех никак нельзя приписать только трудным условиям местности или слабым боевым качествам казаков. Во всех действиях отряда Ренненкампфа мы видим, что соприкосновения с неприятелем теряются им весьма часто без всяких уважительных причин.

11-го мая Ренненкампф сам двинулся во главе 11 сотен, 1 батальона и 1 батареи для производства рекогносцировки по направлению на Куандянсянь. Здесь он столкнулся со слабым японским разведочным отрядом и с потерей всего только одного раненого казака он отступил обратно в Саймадзы, поддавшись неосновательному донесению полковника Волкова, командира 23-го полка, что неприятельские разъезды показались в долинах рек Заухе и Бадайхе. 16-го мая, после рекогносцировки, предпринятой из Саймадзы на Фынхуанчен с 11 казачьими сотнями, отряд отступил обратно на Саймадзы, потеряв при этом соприкосновение с противником только потому, что у Лидияпудзы отряд встретил неприятельский разведочный отряд, который был отброшен[ 3 ²]…

Присутствие отряда Ренненкампфа в Саймадзы принудило в конце мая командующего 1-й японской армией командировать одну бригаду 12-й дивизии с 2 батареями в Айянямынь для прикрытии своего правого фланга. Отряд Ренненкампфа встретился с этой бригадой в Айянямыне 28-го мая. Спешенные казаки вступили с японцами в перестрелку, после которой ген. Ренненкампф отступил обратно в Саймадзы. Из этой перестрелки определили, что со стороны японцев участвовали 3 батальона, 1 горная батарея и полуэскадрон, но к какому отряду принадлежат эти войска, следуют ли за ними также другие японские войска — всё это выяснено не было. Поэтому соприкосновение с противником после этой перестрелки, казалось, было в особенности необходимо.

Тем не менее, вопреки этой необходимости, ген. Ренненкампф, получив 29-го мая ложное донесение о наступлении неприятельской колонны на Саймадзы, распорядился очистить этот город и с двумя полками своей дивизии (2-м Аргунским и 2-м Нерчинским) отступил на север в район Цияншаня, пользовавшийся богатыми припасами[ 3 ³]; в то же время он посылает командира 1-го Аргунского полка, полковника Карцева, которому также был подчинён и 23-й полк, назад на перевал Фынзыаолин для прикрытия дороги на Ляоян.

Таким образом, только что выигранное соприкосновение с противником было опять упущено без всяких усилий со стороны неприятеля, а по собственной оплошности.