Таким образом основной материал, составлявший ядро пехоты, должен быть признан наилучшим, какой только мог быть получен в русской армии.
Точно также и конница состояла из казаков строевого разряда, призывного возраста Забайкальского казачьего войска, т. е. также из отборных, наилучшим образом подготовленных людей, особенно пригодных для службы на Манчжурском театре действий.
Сравнительно менее сплочённой надо признать организацию полевой артиллерии, потому что приданные стрелковым дивизиям артиллерийские бригады были сформированы на Дальнем Востоке только перед началом. войны. Но и в данном случае было сделано что возможно, чтобы ослабить вредную сторону новых формирований, потому что целые батареи ещё в мирное время содержались по военному составу, имея полное число людей и лошадей, содержа в полной запряжке все 8 орудий и все зарядные ящики.
Таким образом, если материальная часть войск может быть признана хорошей, то им недоставало только необходимой организационной сплоченности и взаимного доверия частей войск между собою, а также к их начальникам. Этот недостаток мог быть устранен только, если бы во главе Восточного отряда, составленного из упомянутых 3-й и 6-й Восточносибирских стрелковых дивизий и казаков Мищенко, был назначен начальник, известный своей энергией и деятельностью, личность которого могла бы внушить доверие своим войскам.
Выбор Куропаткина пал, как было упомянуто выше, на бывшего до того времени командиром 2-го Сибирского корпуса генерал-лейтенанта Засулича, который 8-го апреля был назначен начальником Восточного отряда. Это был наименее способный начальник, который мог быть выбран для выполнения трудной задачи, выпавшей на долю Восточного отряда. Сам ген. Засулич был не особенно обрадован этим назначением и, по-видимому, не возлагал никаких надежд на предстоящую роль своего отряда.
Один из критиков Куропаткина, В. А., повествует со слов ген. К.: «однажды, в апреле, я был приглашён:к командующему армией в Ляояне. Возле его вагона взад и вперед ходил ген. Засулич, с папиросой в зубах, мрачный и сосредоточенный. Я обратился к нему с вопросом: что вы здесь поделываете, Михаил Иванович? Видите ли, на меня возложили трудную задачу, за которую меня потом будут ругать. Куропаткин назначил меня начальником отряда на реке Ялу с приказанием, что я должен отступать оттуда с боем. Так что вся моя предстоящая деятельность, при всех обстоятельствах, будет непременно иметь характер поражения. Ведь если мне придётся отступать под натиском превосходных сил противника, то ввиду характера местности мой отряд неизбежно понесёт большие потери, а вся вина за эти потери, конечно, падёт на меня»…
Генерал был прав; но в то же время едва ли можно было ожидать успеха от действий такого начальника, который преисполнен боязни за ответственность и за то, что «ругать будут» за неудачу. Так что, в конце концов, и в данном случае причина неудач кроется не только в неясности или нерешительности свыше отданных приказаний, но также и в отсутствии самостоятельности и готовности принять на себя ответственность за свои действия со стороны исполнителя, — как мы видим это, впрочем, и в отношении большей части русских генералов на войне.
Наилучшая мера для воспитания самостоятельности войсковых начальников заключается в том, что каждый начальник при отдаче приказаний своему подчинённому должен поставить ему только цель, которую имеется в виду достигнуть и которая должна быть указана совершенно ясно, но достижение этой цели должно быть предоставлено самому исполнителю — настолько, насколько это соответствует его личным способностям.
Мера свободы действий, которая должна быть предоставлена исполнителю, определяется размерами и значением круга действий, который ему принадлежит по его служебной роли. В данном случае этот круг должен быть особенно обширным.
О положении выдвинутого далеко вперёд и изолированного Восточного отряда, который один находился лицом к лицу с неприятелем, в Ляояне ничего обстоятельного знать не могли. Но для продуктивной самостоятельности Восточного отряда недоставало необходимого условия — ясной, определённой директивы со стороны командующего армией и способности к самостоятельным действиям со стороны ген. Засулича.
Собственная нерешительность и видимая неспособность помощников делали то, что ген. Куропаткин, находясь в Ляояне, на расстоянии 200 километров от Ялу, и не будучи знакомым ни с характером местности, ни с положением Восточного отряда, каждый день донимал своих подчинённых многочисленными приказаниями, инструкциями, запросами, советами и замечаниями насчёт их деятельности, стараясь направлять все их мелочные действия настолько, что в конце концов начальство Восточного отряда не решалось на самые пустые передвижения части войск с места на место. Так, в донесении от 18-го апреля, ген. Кашталинский запрашивает штаб армии, может ли он передвинуть горную батарею из Фынхуанчена на левый фланг своей позиции у Шандохоку…
В своих приказаниях и запросах ген. Куропаткин задаёт ежедневно массу мелочных указаний:
«Примите энергичные меры, чтобы войти в тесное соприкосновение с противником; организуйте разведку по ту сторону реки Ялу; прикажите предпринять нападение на противника; устройте заботливо наблюдательные пункты»… «Связь с отрядом полковника Трухина должна быть тщательно поддерживаема»… «Не требуется ли подкрепить частью казаков, находящихся перед фронтом войск, конно-охотничьи команды; не нужно ли для облегчения охотничьих команд и казаков, придать им небольшие пехотные команды для достижения большей устойчивости в их действиях против японской кавалерии?»… «Надлежит принять необходимые меры, чтобы предотвратить возможность поражения батальона, расположенного изолированно в Амбихо»… «Исправлены ли дороги к Фынхуанчену и укреплены ли позиции около этого пункта?»… «Представляет ли собою река Эйхо препятствие для перехода войск?»… «Меня беспокоит недостаток конницы в центре вашего расположения. Предлагаю вам для образования дивизионной кавалерии вытребовать по одной сотне от полков Читинского, Аргунского и Уссурийского»… «Не будут ли чрезмерно ослаблены главные силы под Тюренченом после выставления полка у Потетынза — Чингоу?»… «Необходимо озаботиться о том, чтобы при отступлении кавалерия не теряла связь с главными силами на обоих флангах» и т.д., и т.д.
Появление японского флота перед Порт-Артуром и гибель «Петропавловска» внушили ген. Куропаткину предположение, что японцы поспешат с переходом через Ялу и начнут переправу 13-го или 14-го апреля. Ввиду этого командующий по телеграфу сообщил ген. Кашталинскому свои предположения и приказал ему все войска 3-й Восточносибирской стрелковой дивизии немедленно выставить на укреплённой позиции на реке Ялу, а части 6-й Восточносибирской стрелковой дивизии, которые должны прибыть из Фынхуанчена, «направить на Тензи или в другой соответствующий пункт»…
Наконец, накануне боя 30-го апреля, ген. Куропаткин телеграфирует следующее ген. Засуличу: «Я нахожу операции японцев до сего времени недостаточно энергичными. То, что они в последнее время предпринимали против вашего крайнего левого фланга, скорее похоже на демонстрацию. Зорко следите по всей линии и ждите серьёзную атаку на ваш центр и правый фланг».
Таким образом без личного знакомства с положением дела, а только на основании своих собственных предположений, ген. Куропаткин, издалека даёт указания, которые совершенно не соответствовали обстановке и должны были гибельным образом влиять на и без того уже нерешительного ген. Засулича.
Мармон говорит: «Я никогда не видел ни одного выдающегося человека, способного направить большое дело, без того, чтобы он не имел для этого вполне определённой системы, которая даёт ему возможность совершенно не входить в мелочи дела, сохраняя за собою лишь общее направление всей системы».
Куропаткин, напротив, весь уходил в заботы о мелочах и вследствие этого совершенно терял из виду важнейшую цель, которую он должен был иметь в виду — это уничтожение противника. Кроме того, благодаря его вмешательству во все распоряжения своих помощников, а также вследствие постоянной беспрерывной опеки, которой он их донимал, и неустанных приказаний и указаний по вопросам мелочного характера, Куропаткин отнимал у своих помощников последний остаток всякой самостоятельности и сознание ответственности с их стороны.
