Катя и Володя приезжали по выходным. Ночевать оставались редко - оба заняты диссертациями.

В августе умер Федоровский, самый близкий из киевских друзей. Ему было 84 года и был рак поджелудочной железы. Шалимов оперировал, но опухоль удалить не смог. После операции прожил две недели. Его жена умерла несколько лет назад, остался очень одиноким, работал консультантом, чувствовал свою ненужность в клинике. Признался мне, когда лежал после операции, что хотел отравиться, яд был приготовлен заранее, но не решился.

Плохо старикам.

... ... ...

И вот пришел сентябрь. Дети пошли в школу. Утром темно, бегали позднее. Кукушки кукуют: Сколько осталось лет? (Или это весной куковали? Забыл.) Холодные дожди пошли. В начале октября переехали в город.

Думалось: Что буду делать?

Зачем-то нужно было в Москву и ехал в поезде вместе с Патоном. Он решительно не одобрил моих намерений на кибернетику.

- Да вы с ума сошли! Разве можно бросать операции! Что вам даст кибернетика? Там больше слов, чем дела.

Вижу, некуда Амосову податься. Модели общества никому не нужны. Искусственный Интеллект (ИИ) такой, что я хочу - в сфере мечтаний. Мои помощники норовятприземлить идею, нацелились на роботы, на распознавание образов.

Так и пришёл обратно, в клинику.

... ... ...

11 ноября 1982 года умер Брежнев. Никто его не пожалел: "Пора!" Позор,а не вождь: "Сиськи-масиски" (это означало: "систематически"). В последующембыли разные оценки: "застой". "Не столь вреден, сколь бесполезен".

Хрущевскую оттепель Лёня закрыл, самиздат исчез, но в тюрьму сажал не много. Правда, злоупотребляли психушками, высылали из страны. Зато и дисциплина упала, работать стали хуже. Экономика затормозилась, но не так, чтобы остановка, как теперь изображают демократы. Существуют цифры - рост был. Выручали нефть и газ, подпитывали неэффективное хозяйство.

Хотел бы ты, Амосов, сменять демократию на Брежнева? Ни в коем случае! "Это сладкое слово - Свобода". Мне - лучше. Но половина народа бедствуют и хотят обратно.

... ... ...

Вот запись в дневнике от 7 февраля 1983 года.

"Осенью не хотел оперировать, сопротивлялся. Но: человек хорошо запряжен, трудно выскочить из оглоблей и хомута. Со всех сторон начали давить. Сверхуи снизу: "Права не имеешь, пока можешь. Как это клиника Амосова - без Амосова".Больные приходят: "На вас вся надежда". Старые сотрудники смотрят с укором.

Пришлось отступить: один операционный день, одна операция. Не встреватьв мелочи руководства клиникой. Только приглядывать и советовать.

Живу не хорошо и не плохо. Больные - все тяжелые, повторные.

Одна операция показалась скучной, стал делать по две. Потом по три. Домой прихожу поздно вечером. Перерыв не сказался на операционной технике. Ошибок не делаю, оперирую быстро. Но осложнений достаточно и летнего покоя как не бывало ".

Грустно всё это.

Больше ничего не скажу о жизни. Подходил к границе нового этапа. Впереди наука для удовольствия, книги и созерцание.

Когда это писал, казалось, всё решено. А прооперируешь трёх больных, на следующее утро, если они хорошие, начинает брать сомнение. "Может быть ещё повременить с этим новым этапом?" Завтра снова три операции.

Так и прожил до весны 1983 года,

Решили ехать на дачу прямо в апреле - ранняя весна была в том году.

И вот вдруг: Всегда так бывает: "вдруг".

В воскресный день заявился Виктор Заворотний - наш главврач. И даже больше чем главврач - имеет связи в "сферах".

Я глаза выпучил, институтские ко мне на дачу не ездили.

Витя сказал буквально следующее:

- Вас на завтра Щербицкий на два часа приглашает. Об институте.

Вопрос - старый. Отделяться от "тубиков" я не хотел, директорство Мамолат давно предлагал - отказывался. Однако, под давлением нашей клиническойобщественности, уже год как возбудили ходатайство о создании института сердечной хирургии. Возбудили - и на том застыло. Решает - Москва.

Дальше был ругательный разговор с Виктором, но куда денешься? Ситуация,какая была с выдвижением в депутаты, всё уже решено - нужно идти.

В понедельник сделал операцию и направился в ЦК.

Пропуск уже заказан, пришел за 10 минут, поразговаривал с секретарем, Владимир Васильевич появился точно. Мы знакомы с 1965 года, он прочитал "Мысли и Сердце" и подходил ко мне с комплиментами на Верховном Совете.

Разговор в подробностях забыл, но ключевые слова помню.

- Хотите институт?

- Да, очень нужен.

Дальше говорил цифры - сколько больных можно спасти, особенно детей, ауж со стенокардией - море (начальники часто страдают коронарами).

Недолго продолжался приём - всё ясно. Доверял.

Обещал ускорить в Москве.

Поспешил в институт, даже на такси разорился. Тяжесть с души спала, судьба решила за меня: будет институт, будет директор - Кнышов. Я мешать не стану. Зарплата идет от кибернетики, оперирую бесплатно уже десять лет.

Обдумывал по дороге - доложить министру Романенко, поздравить Геннадия, сообщить сотрудникам.

Приехал и всё так сделал. Гена явной радости не высказал, пусть решит начальство. Романенко приветствовал, спросил мнение о директоре,

- Только Кнышов. Никого больше!

С тем и уехал на дачу. Народу пока не объявлял - нужно ждать решения. Но и тайны не делал. Не об институте, не о директоре, которого предлагал.

Прошло несколько дней: много разговоров. На душе довольно смутно. Вроде - "да" и в то же время - в чем-то "нет" ("лидерство говорило, Амосов!).

В воскресение - телефонный звонок, министр просит на понедельник.

Поехал, не о чем не беспокоясь. Всё уже переварил.

Опять вспоминаю разговор по смыслу:

- Владимир Васильевич (чиновник не назовёт по фамилии!) спросил назначил ли директора? Ответил - Кнышов. А он как взорвётся: "Я для Амосова институт создаю, а вы кого назначили"! Я сказал, что Амосов не хочет, он слушать не стал. Придётся вам поработать директором.

Ну, куда мне было деваться? Ходил, просил за институт, а теперь упираться?

Так и стал директором. Пришлось Гену разочаровать:

Да ты не беспокойся - мне же семьдесят в этом году! Скоро уйду.

... ... ...

Приказ из Москвы об институте прислали скоро, и все уже засуетились.

Разумеется, я воспринял дело серьёзно, не временно, а пока хватит силы. Задача-то какая! Только подумать! Высшее начальство республики поддерживает, здания есть, народ хороший, больных много, ждут помощи.

Вечером уже планы обдумывал. Главное - операции. Сколько?

Полагаю, что 4000, а потом и все 5000. АИК-ов из них - гнать к 2000. Года через три, раньше не успеть "отмобилизовать" терапевтов и больных. В прошлом, 82-м было всего две тысячи операций, 600 с АИК-ом.. Много нужно потрудиться. Штаты понадобятся, но не много, наш народ явно не загружен. Вот только зарплаты у врачей малы, нужны бы стимулы.

Такие мысли ходили в голове у директора. О кибернетике и моделях не вспоминал. Разве можно их сравнить с хирургией, с жизнями людей?

Тронная речь директора ничего нового не содержала: "Давай - давай!" Больше операций, выше дисциплина асептики в реанимации.

Всё внимание - тяжелым больным. Лозунги известные. Прибавилось: "честь института", "держать первое место в Союзе". Геннадий остаётся заместителем.

Прежде всего навели порядок в расходовании медикаментов, месячного лимита, который выдавал тубинститут, хватало только на две-три недели. Стали экономить, контролировать и уложились в смету.

Конечно, было много хозяйственной работы. "Выбить" штаты, набрать работников, наладить учёт имущества и денег. Отличная бухгалтерша пришла к нам (для директора бухгалтер - каменная стена.)...