— Я ждала, что он сделает это… ждала и молилась, что он обратится к нам за помощью. Ежедневно поступала информация, принял ли он их предложение. Но в отчетах содержалась лишь одна-единственная фраза: «Никаких известий». Я знала, что Рон сопротивлялся. Я знала, — упрямо повторяет она, обхватив себя за плечи и подавшись всем телом вперед. — Но нам сказали, что следует подождать еще… чтобы быть полностью уверенными. А потом, когда его застрелили… — Она смотрит в пол, но тут у нее перехватывает горло от давнего чувства вины, и первая леди всхлипывает. — Я думала, что мы потеряли его навсегда.

Я смотрю на письмо у нее на коленях, и кусочки головоломки один за другим складываются в ясную и полную картинку.

— Выходит, Бойла застрелили не потому, что он имел дело с Троицей, а потому, что он отказался присоединитьсяк ним?

Она задумчиво смотрит на меня, склонив голову набок. Голос ее по-прежнему едва слышен.

— А ты ведь даже не знал, с кем сражаешься, правильно?

— О чем вы гово…

— Ты прочел вот это? — восклицает она, с размаху припечатав мне письмо к груди. — В тот день, когда его застрелили, Рон так и не дал Троице окончательного ответа!

В ее тоне звучат новые нотки. Глаза у нее расширяются. Рот приоткрывается. Поначалу я думаю, что первая леди рассержена, но потом понимаю, что это не так. Она испугана.

— Доктор Мэннинг, с вами все в порядке?

— Уэс, тебе лучше уйти. Это слишком… я не могу…

— Чего вы не можете? Я не понима…

— Пожалуйста, Уэс, просто уходи! — умоляет она, но я не могу оторвать взгляда от письма. Голова у меня идет кругом, и я не могу прочесть его, чтобы понять, что там написано. Но она только что сказала… в день покушения, если Бойл не дал Троице окончательного решения… то они могли надеяться, что он еще присоединится к ним.

Кажется, мозги у меня сейчас закипят. Я стараюсь сообразить, что меня так удивило. Но если все обстояло именно так…

— Тогда зачем было убивать его? — спрашиваю я.

— Уэс, прежде чем ты начнешь делать скоропалительные выводы…

— Если только они знали, что Рон уже сожалел о том, что…

— Ты слышал, что я сказала? Ты не можешь…

— …или, быть может, они решили, что рассказали ему слишком много… или заметили, что он находится под наблюдением…

—  Уэс, ну почему ты меня не слушаешь? — кричит первая леди, пытаясь вырвать письмо у меня из рук.

— Или, может статься, у них появилась более подходящая кандидатура на место четвертого члена, — выпаливаю я, не выпуская письмо.

Первая леди разжимает руки, и письмо с силой пушечного выстрела ударяет меня в грудь. Мне кажется, что тело мое окаменело, что оно весит целую тонну… меня обуял панический, мертвый, всепоглощающий ужас, как бывает, когда врач сообщает вам дурные новости.

— Так и случилось, правда? — требовательно обращаюсь я к первой леди.

Она слишком долго раздумывает, прежде чем ответить.

— Нет.

Во рту у меня становится сухо. Язык прилипает к гортани.

— Это не так… Рон не… — лепечет первая леди. — Может быть, Рон ошибался…

— Бойл был заместителем руководителя аппарата сотрудников. Немного найдется людей, способных лучше него…

— Ты не понимаешь. Он хороший человек… наверное, его обманули, — бессвязно и путано продолжает она.

— Мадам…

— Он никогда не сделал бы этого специально…

— Мадам, пожалуйста…

— …даже если бы они пообещали ему еще один четырехлетний срок…

— Прошу вас, успокойтесь! — умоляю я. — К какой еще более значимой и важной, чем Бойл, фигуре они могли обратиться?

По-прежнему сидя на сундуке в ногах кровати, первая леди внезапно поднимает голову и смотрит прямо мне в лицо. Как и президент, как вообще все сотрудники в нашем офисе, она не обращает внимания на мои шрамы. Во всяком случае, так было долгие годы. До сего момента.

А в моей голове безостановочно крутится один и тот же вопрос. Троица искала четвертого члена. Кто мог бы стать самым крупным их приобретением?

Я опускаю взгляд на письмо, которое все еще сжимаю в руках. Внизу страницы четким, мелким почерком выведено:

«Но я никогда не думал, что они смогут достать его».

Кровь отливает у меня от лица. Вот, оказывается, чего она боялась. Вот о чем догадалась. И вот почему она так настойчиво просила меня уйти. Она никогда бы не посмела…

—  Его? — спрашиваю я. — Неужели вы имеете в виду…

— Уэс, с тобой все в порядке? — доносится до меня голос президента Мэннинга, стоящего у подножия лестницы. — Мы все еще ждем мой спортивный пиджак!

Я поворачиваюсь к первой леди. На лестнице слышны шаги президента.

Первая леди пытается что-то сказать, но с губ ее не слетает ни звука. Пятясь назад, я натыкаюсь на письменный стол, на котором расставлены фотографии Мэннинга, он дрожит и качается от толчка. Как и я. Так поступить со мной… Комната расплывается у меня перед глазами, и моя жизнь превращается в сплошной калейдоскоп отрывочных образов и событий. Все эти годы… так изощренно лгать мне… О боже, как он мог? Но сейчас не время искать ответы. По гулкому эху шагов, доносящемуся из коридора, можно предположить, что президент вот-вот окажется на верхней площадке лестницы. Если он увидит меня с ней…

— Уэс? — снова окликает он меня.

— Иду, сэр! — во все горло кричу я, подбегаю к гардеробу, срываю с плечиков темно-синий пиджак спортивного покроя и бросаю последний взгляд на первую леди, которая застыла на сундуке у кровати. Она приподнимает брови, и я вижу, что щеки у нее ввалились. Она не произносит ни слова, но мне кажется, что ее крик о помощи оглушает.

— Он никогда… он никогда не сделал бы этого… специально, — шепчет она, когда я кладу письмо Бойла ей на колени. Кивая головой, она убеждает себя. — В сущности, его… его наверняка обманули. Может быть, с ним встретился сам Римлянин, и он просто не понял, с кем имеет дело. Он же выглядит как настоящий агент, верно? Поэтому… поэтому… поэтому они, наверное, забеспокоились, что Рон раздумывает слишком уж долго, и выбрали другой, более выгодный маршрут, который вел на самую вершину дерева. А потом… он мог решить, что в действительности помогаетСлужбе. Может быть… может быть, он даже не понял, что наделал.

Я киваю. Возможно, она права. Быть может, он сделал это не специально. Может быть, в этом и заключалась самая большая и страшная ошибка Мэннинга, которая, как он наверняка надеялся, не будет иметь никаких особых последствий. Но проблема заключается в том, что у меня перед глазами до сих пор стоит президент, отправившийся на свою последнюю прогулку по Южной лужайке. Он сжимает руку первой леди и отказывается оглядываться назад, когда они направляются к вертолету Военно-морского флота. В то время среди сотрудников аппарата ходили упорные слухи, что она переживает расставание с Белым домом тяжелее супруга. Но я тоже был там. И видел, как крепко он сжимал ее пальцы.

Шаги президента звучат уже у верхней площадки лестницы.

Спотыкаясь, я бросаюсь к двери, выскакиваю в коридор и резко сворачиваю направо, едва не сбив с ног президента.

— В-вот, пожалуйста, сэр, — заикаясь, бормочу я, протягивая ему на вытянутой руке синий блейзер.

Он делает еще шаг ко мне. Я остаюсь на месте, чтобы он не смог пройти дальще.

На мгновение знаменитые серо-стальные глаза Мэннинга сужаются, превращаясь в льдинки. Но почти сразу же губы его растягиваются в широкой, добродушной улыбке, обнажая слегка пожелтевшие зубы.

— Кстати, ты уже видел парики? — спрашивает он, имея в виду сотрудников мадам Тюссо, оставшихся внизу. — Они привезли с собой тот, который сделали, когда мы уезжали из Белого дома. Говорю тебе, Уэс, в нем больше седых волос, чем у меня сейчас.

Я натужно смеюсь и тороплюсь к лестнице, чтобы он не успел рассмотреть меня как следует.

— Что-то случилось? — интересуется президент, не отставая от меня ни на шаг.