— Лизбет… — откашливаюсь я, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла. — Он в жилете!

Глаза у Лизбет от удивления лезут на лоб.

Взревев, как раненый медведь, Римлянин бросается на нее.

Лизбет в панике поднимает пистолет и нажимает на курок. Звучат еще два выстрела. Обе пули попадают Римлянину в грудь. Но он движется так быстро, что они не останавливают его. Подскочив к девушке почти вплотную, Римлянин пытается вырвать оружие у нее из рук. Лизбет нажимает на курок в последний раз, и пуля задевает шею Римлянина. Но он настолько ослеплен яростью, что, похоже просто не замечает нового ранения. Вскрикнув, Лизбет отступает на шаг. Еще мгновение, и Римлянин врезается в нее.

Вырвав пистолет у нее из рук, он по инерции увлекает ее за собой. Они падают на вымощенную каменными плитами дорожку, и голова Лизбет со стуком ударяется о бетонный бордюр. Тело ее бессильно обмякает. Не желая рисковать, Римлянин локтем давит ей на горло. Ноги ее даже не подергиваются, руки безвольно раскинуты в стороны.

Стряхнув с себя оцепенение, я вскакиваю на ноги и принимаюсь шарить в траве. Пальцы мои натыкаются на острые, но мелкие осколки гранита. В любой другой день у меня не было бы никаких шансов против прошедшего специальную подготовку, крепкого и мускулистого мужчины ростом в шесть футов и весящего двести фунтов. Но только что Римлянин получил рану в шею, и совсем недавно у него была прострелена правая рука. Наконец мне попадается большой и острый кусок гранита. Сжав камень в кулаке, я бегу к Римлянину, который склонился над Лизбет. Я не уверен, что справлюсь с ним. Но точно знаю, что в башке у агента появится новая вмятина.

Отведя назад руку с куском гранита, я стискиваю зубы и, собрав последние силы, бью Римлянина по затылку. Осколок треугольной формы, с выступающим острым концом. Он попадает агенту чуть повыше уха. Я буквально впитываю вырвавшийся у Римлянина громкий стон, который он даже не пытается сдержать.

К его чести надо сказать, что он не свалился без чувств и даже не опрокинулся на спину. Вместо этого он зажимает рукой ушибленное место, поворачивается ко мне и с трудом поднимается на ноги. Не давая ему возможности прийти в себя, я снова размахиваюсь и наношу очередной удар, на этот раз по лицу. Он пятится и садится на землю. Но я не останавливаюсь на достигнутом. Повторяя его же действия, я левой рукой хватаю его за грудки, тяну на себя и снова бью по лицу, целясь в рану над глазом. Потом размахиваюсь и бью еще раз. Из рассеченной брови ручьем хлещет кровь, заливая ему лицо.

С нижней губы у меня свисает струйка слюны. Это из-за него у меня не закрывается рот, говорю я себе, размахиваюсь и снова опускаю кусок гранита в рану у него над глазом. Одна сторона лица Римлянина превратилась в кровавую маску. Это ему за меня. Теперь он узнает, каково это — жить с полупарализованным лицом.

Глаза у него закатились под лоб. Я снова бью его по лицу, намереваясь причинить как можно более сильную боль и увеличить рану. Струйка слюны, свисающая у меня с нижней губы, дотягивается до руки, я смахиваю ее и в бешенстве продолжаю избивать его. Я хочу, чтобы он узнал, каково было мне. Я хочу, чтобы он боялся смотреть на себя в зеркало!Новый удар срывает очередной кусок кожи. Я хочу, чтобы он жил с этим. Я хочу, чтобы он каждый день смотрел на свои шрамы. Я хочу, чтобы он…

Я замираю с рукой, занесенной для удара. Грудь у меня тяжело вздымается, мне не хватает воздуха. Опустив кулак, я вытираю слюну с губы и замечаю, что дождь еще не закончился. Капли его по-прежнему падают на мое разгоряченное лицо, стекая по щекам и срываясь с подбородка на землю.

Глазам моим предстает неаппетитное зрелище.

Я отпускаю рубашку Римлянина, и он, не издав ни звука, мешком валится мне под ноги.

Кусок гранита выскальзывает у меня из рук и с глухим стуком ударяется о бетон бордюра. Я поворачиваюсь к Лизбет, которая по-прежнему недвижимо лежит на земле. Одна рука у нее неловко запрокинута за голову. Я опускаюсь на колени и осторожно кладу ей руку на грудь. Ничего.

— Лизбет, с тобой… Ты меня слышишь? — кричу я.

Никакого ответа.

О господи! Нет. Нет, нет, нет…

Я хватаю ее за руку в надежде нащупать пульс. Его нет. Не тратя времени, я запрокидываю Лизбет голову и припадаю к ее губам, чтобы сделать искусственное…

—  К-кх-х!

Я испуганно отстраняюсь, а Лизбет тяжело откашливается. Правой рукой она инстинктивно прикрывает рот. Но левая, раненая, остается в прежнем положении — неловко запрокинутая за голову.

Она отплевывается, тело ее сотрясают рвотные позывы, кровь приливает к лицу.

— Ты-ты в порядке? — спрашиваю я.

Она натужно кашляет. Это хорошо. Не поворачивая головы, краем глаза она замечает в нескольких футах от нас тело Римлянина.

— Но мы должны…

— Расслабься, — успокаиваю я.

Она качает головой, отнюдь не убежденная моими словами.

— А что… что с…

— Успокойся. Все нормально. Мы его сделали, понимаешь?

— Не его, Уэс… ее.

От дурного предчувствия у меня сжимается сердце. Слабый дождик по-прежнему моросит с темного неба.

— Где первая леди?

Быстро шагая по тротуару и по-прежнему держа зонтик над головой, первая леди оглянулась через плечо. Позади нее, на кладбище, прозвучали еще два выстрела. От неожиданности она подвернула ногу, но не замедлила шаг. Только расправила плечи и, прихрамывая, устремилась вперед. От пережитого волнения ее трясло мелкой дрожью.

Первая леди знала, что все должно было закончиться именно так. Даже когда все было тихо, даже когда она впервые осознала, с кем связалась, пусть и невольно, даже когда, казалось, для беспокойства не было никаких причин, она знала, что добром это не закончится. Она знала, что за эту страшную ошибку ей придется заплатить дорогой ценой.

Сзади прогремели еще два выстрела, а потом прозвучал последний, эхом отразившийся от высоких деревьев. При каждом выстреле первая леди испуганно вздрагивала. Кто стрелял? Римлянин или… Она не хотела, чтобы Уэс погиб.

Прошло столько лет, а она так и не смогла избавиться от чувства вины за смерть Бойла и ранение Уэса тогда, на гоночном треке. Вот почему она всегда старалась поддерживать его… и не сказала ни слова против, когда муж снова взял его к себе. Но теперь, когда Уэс узнал правду… Она тряхнула головой. Нет. Ее обманом ввели в заблуждение. Она ни в чем не виновата. И только старалась помочь.

Первая леди свернула направо, за угол, и ее каблучки застучали по асфальту, когда она вышла на небольшую парковочную площадку, протянувшуюся вдоль южной стороны кладбища. В этот час здесь было пусто — если не считать блестящего черного внедорожника, в котором они с Римлянином приехали сюда.

Подбежав к водительской дверце, она распахнула ее и забралась на сиденье, мысленно репетируя свои будущие показания. С учетом того, что Нико по-прежнему скрывается где-то рядом… и простреленная рука Лизбет… да, все должно получиться. Америка очень любит во всем винить психопатов. И даже если Уэс умудрился остаться в живых…

Прикидывая различные варианты, первая леди протянула руку, чтобы поправить зеркальце заднего вида. Сзади раздалось резкое шипение. В тыльной стороне ее ладони появилось маленькое черное отверстие, а зеркальце разлетелось вдребезги. Поначалу она даже не почувствовала боли. В уцелевших осколках она увидела на заднем сиденье знакомую фигуру, перебиравшую пальцами деревянные четки.

— Я видел, как вы приехали, — спокойно сообщил ей Нико.

— О боже… моя рука, — всхлипнула первая леди, зажимая рану. Теперь пришла боль, огненной иглой ударив в локоть и предплечье.

— А вы, оказывается, выше ростом, чем я думал. Во время предварительных слушаний о моей вменяемости вы сидели.

— Пожалуйста! — взмолилась она, и глаза ее наполнились слезами. Рука онемела до плеча. — Пожалуйста, не убивайте меня!