— Это же больше двадцати тысяч страниц.

— Тогда чем скорее мы начнем, тем быстрее узнаем эту таинственную историю, — заключил Дрейдель, пододвигая к рабочему столу очередную коробку.

— Почему-то я в этом не уверен, — возразил Рого, но все же взялся за ручки обшарпанного ящика и водрузил его на стол. В воздух взвился столб пыли. — Что-то мне подсказывает, что мы ищем иголку не в том стоге сена.

Порт Сент-Люси, Флорида

Эдмунд был мертв вот уже двенадцать часов. В течение первого часа после того как Нико пристегнул его ремнем к пассажирскому сиденью грузовика, в ране на шее пузырилась густая кровь. Но Нико не обращал на такие мелочи внимания, уж слишком ему не терпелось поведать своему другу о Томасе Джефферсоне и первой Троице.

К четвертому часу тело Эдмунда окоченело. Руки его больше не раскачивались из стороны в сторону. Голова, неловко склоненная к правому плечу, уже не ударялась о стекло, когда грузовик подпрыгивал на очередном ухабе. Вместо резиновой куклы Эдмунд стал похож на застывший манекен. Но Нико по-прежнему ничего не замечал.

К десятому часу кабина грузовика представляла собой отталкивающее зрелище. Повсюду… на сиденьях… на коврике под ногами… на виниловой обивке двери со стороны пассажира кровь начала разлагаться, отчего каждое пятно превращалось в россыпь темно-красных крошечных рубинов.

Но даже когда все это осталось позади — когда они с Эдмундом, завернутым в шерстяное одеяло, бросили грузовик и перебрались в чистый красно-коричневый «понтиак», — избавиться от запаха оказалось невозможно. Впрочем, исходил он не от тела. Даже с учетом флоридской жары потребовалось бы несколько дней, прежде чем труп начал смердеть. Отвратительную вонь издавало то, что было внутри. Эдмунд больше не мог управлять своими мышцами, поэтому наружу выходили метеоритные газы и жидкость, включая фекалии. Она насквозь промочила его одежду, брюки, некогда кофейную обивку сиденья и пыльное одеяло, в которое Эдмунд был закутан по самую шею.

Сидя на водительском месте рядом со своим новым другом Нико пребывал на седьмом небе от счастья. Дорога впереди, несмотря на час пик, была достаточно свободной, а движение — вполне умеренным. По правую руку от него, на западе, безупречно оранжевый диск солнца медленно плыл по небу, клонясь к горизонту. Но самое главное заключалось в том, что, промчавшись мимо очередного зеленого дорожного указателя, Нико понял: они находятся намного ближе к цели, чем он рассчитывал.

«Палм-Бич — 48 миль»

Еще какой-нибудь час, и мы будем на месте.

Не в силах более сдерживаться, Нико заулыбался и полной грудью вдохнул омерзительную вонь выгребной ямы, заполнившую салон автомобиля.

Но он ничего не почувствовал. Он просто не мог. Во всяком случае, не теперь, когда его жизнь была такой головокружительно сладкой.

Слепой летний дождик уронил несколько капель на запыленное лобовое стекло «понтиака». Прибавив газу, Нико потянулся к «дворникам», но, не успев включить их, вдруг передумал и убрал руку. Дождь был совсем слабый и мелкий, даже не дождь, а так, морось. Как раз то, что нужно, чтобы очиститься.

Пожалуй, будет лучше, если ты…

— Да, я тоже так думаю, — согласился Нико, кивнув своим мыслям. Нажатием кнопки на приборной доске он открыл люк из солнцезащитного стекла в крыше автомобиля, поправил козырек краденой бейсболки с логотипом «Иволг» и запрокинул голову, глядя в серое небо.

— Держись, — сказал он Эдмунду и крепко зажмурился.

На скорости восемьдесят миль в час Нико выпустил из рук руль. «Понтиак» вильнул вправо, подрезав женщину на серебристой «хонде».

Мысленно вознося молитву, Нико откинул голову на подголовник. Ветер, врывавшийся в открытый люк, сорвал с его головы бейсболку. По лицу застучали капельки дождя. Духовное очищение началось. В кулаке у него был зажат домашний адрес Уэса. Спасение — для Нико и его матери — ждало их впереди, менее чем в часе езды.

Лизбет почему-то ожидала увидеть трущобы. Но после того как она проехала бульвар Палм-Бич Лэйкс, следуя указаниям Виолетты — мимо магазина-склада «Хоум дипот», универсамов «Бест Бай» и «Оливковый сад», а потом свернула направо на бульваре Виллидж, — стало ясно, что ей даже не понадобится запирать дверцы автомобиля. И действительно, когда она подкатила к воротам, охранявшим въезд на территорию «Туманного озера — городской общины», единственное, что ей пришлось сделать, это опустить стекло.

— Привет, мне нужен дом номер триста двадцать шесть, — сказала Лизбет охраннику, вовремя вспомнив просьбу Виолетты не называть ее имени. Разумеется, это была глупость чистой воды. У Лизбет уже был адрес, да и кому могло понадобиться ее имя?

— Удостоверение личности, пожалуйста, — попросил хранник.

Протягивая ему свои водительские права, Лизбет добавила:

— Прошу прощения, я думаю, что мне нужен именно дом номер триста двадцать шесть — я ищу…

— Шопф, Дебби и Джош, — ответил охранник и вручил ей гостевой пропуск на парковку, который следовало прикрепить к лобовому стеклу.

Лизбет благодарно кивнула.

— Точно, это они.

Подождав, пока закроются ворота, она нацарапала в блокноте имя «Дебби Шопф» и двинулась вперед, следуя указателям, переезжая одного «лежачего полицейского» за другим, мимо бесконечных рядов абсолютно одинаковых, розовых городских одноквартирных жилых домов. В конце концов она выехала на парковку для гостей, расположенную перед узким двухэтажным домом, над входной дверью которого весело перемигивалась праздничными огнями елочная гирлянда, а в чудесном зеленом садике притаился надувной снеговик. Рождество во Флориде, в доме номер триста двадцать шесть.

Шагая по подъездной дорожке, Лизбет спрятала блокнот в сумочку. Во время разговора по телефону Виолетта и так изрядно нервничала. Ни к чему доставлять ей еще большие…

— Лизбет? — послышался женский голос, и дверь дома распахнулась.

Лизбет уткнулась взглядом прямо в шоколадно-коричневую шею Виолетты. А когда она подняла голову, перед ней предстала ослепительно красивая афроамериканка ростом пять футов десять дюймов. В выцветших голубых джинсах и белой футболке с треугольным вырезом у шеи, Виолетта явно старалась выглядеть почтенной матерью семейства. Но даже стандартная городская одежда не могла скрыть ее великолепной фигуры.

— Вы… м-м… может быть, хотите войти? — запинаясь, предложила Виолетта. Голос ее дрожал, и она наклонила голову, смущенно отводя глаза в сторону.

Лизбет решила, что стоящая перед ней женщина очень застенчива. Вероятно, она чувствует себя не в своей тарелке. Но, подойдя ближе, Лизбет хорошо разглядела крошечный белый шрам, надвое рассекавший ее левую бровь и отчетливо выделявшийся на безупречной коже цвета топленого молока.

— Это после… Это его рук дело? — спросила Лизбет, хотя уже знала, каким будет ответ.

Виолетта подняла голову и изогнулась, как рассерженная кошка, но потом так же быстро расслабилась, вновь обретя утраченное было спокойствие. Лизбет показалось, что перед глазами мелькнула молния, разглядеть которую она, как ни старалась, просто не успела. Еще мгновение назад в глазах Виолетты полыхала ярость, секундой позже исчезнувшая как по мановению волшебной палочки. Но, как и в случае с молнией, остаточное изображение было слишком сильным. Уж его-то пропустить Лизбет не могла. В это мгновение перед ней предстала самоуверенная, дерзкая и шикарная женщина, какой когда-то была двадцатишестилетняя Виолетта. И какой она больше никогда не будет.

— Я не хочу, чтобы в газетах появилась моя фотография. Или мое имя, — прошептала Виолетта, поправляя челку и стараясь прикрыть белый шрам.

— Я не стану этого делать, — пообещала Лизбет, мысленно давая себе пинка за то, что поспешила с расспросами. Судя по пластмассовому игрушечному чайному сервизу, разбросанному по полу, и легкой детской коляске для кукол, стоявшей на пороге, Виолетте было что терять. Чтобы услышать ее историю полностью, Лизбет придется очень постараться и проявить деликатность.