— Что с твоими глазами? — интересуюсь я.

— Окулист. Нашел у меня дилатацию, — отвечает Рого, натыкаясь на рамочку с фотографией собаки, которая была у него в детстве. Та с шумом падает на пол, и Рого с трудом наклоняется, чтобы поднять ее. — Неприятно быть слепым, доложу я тебе, — говорит он.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Кстати, почему ты не пожалеешь меня? Когда я был у врача, то обманулего. Прежде чем дать мне прочесть таблицу с буквами — знаешь, с гигантской «е» наверху и совсем маленькими «а», «б» и «в» внизу, — он оставил ее на столе. Я выучил ее, а потом отбарабанил так, что буквы у меня от зубов отлетали. Будь я проклят!

— Рого…

— Я имею в виду, это еще хуже, чем…

— Бойл жив.

Рого прекращает нащупывать рамочку с фотографией и поворачивается ко мне.

— Кто-кто?

— Я видел его. Бойл жив, — повторяю я. Потом крадучись иду к стулу у его письменного стола. Рого поворачивает голову, не спуская с меня внимательного взгляда.

— Ты ведь зрячий, правда? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он, все еще потрясенно.

— Это мой старый письменный стол у тебя в приемной?

— Ну да. Я подобрал стол, когда ты его выбросил.

— Рого, я оставил этот стол для благотворительной распродажи.

— Я помню и очень благодарен тебе за это. А теперь не будешь ли так любезен объяснить мне, о чем, черт возьми, ты толкуешь, рассказывая о своем бывшем сотруднике?

— Клянусь тебе, я видел его… Я даже разговаривал с ним.

— И как он выглядел?

— Ему сделали пластическую операцию.

— Ну да, вполне естественный поступок на его месте.

— Я серьезно. Покушение… стрельба в тот день на гоночном треке… все было не так… как выглядело.

У меня уходит почти полчаса, чтобы посвятить его во все подробности, начиная со встречи за кулисами в Малайзии и заканчивая информацией Дрейделя о крови первой группы с отрицательным резусом. Не забыл я и о том, как агенты ФБР выследили меня на пляже и принялись задавать вопросы о Троице и Римлянине. Всегда оставаясь адвокатом, Рого слушает, не перебивая. Оставаясь самим собой, он реагирует мгновенно.

— Ты разговаривал с Дрейделем до меня?

— Эй, послушай…

— Я был сегодня утром с тобой в автомобиле. И что же, ты был так увлечен хитами восьмидесятых и девяностых, что попросту забыл упомянуть о малом, который разрушил твою жизнь? Он, наверное, подсел на какую-нибудь новомодную зерновую диету, раз он все еще жив?

— Рого…

— Могу я высказать еще одно соображение?

— О Дрейделе?

Он скрещивает руки на груди.

— Нет.

— Отлично, тогда давай…

— У тебя большие неприятности, Уэс.

Я тупо смотрю на него несколько секунд, пытаясь переварить услышанное. Произнесенные Рого, эти слова бьют меня сильнее, чем волны на пляже.

— Я серьезно, — продолжает мой друг. — Они поймали тебя на крючок. Только потому что ты встретил Бойла, ФБР считает тебя замешанным в эту историю. Если ты не станешь им помогать, они привлекут тебя в качестве соучастника в том, что планировали Бойл и Мэннинг. А если станешь им помогать…

— …тогда мне придется распрощаться с той жизнью, которую я сейчас веду. Как ты думаешь, зачем я сюда пришел? Мне нужна помощь.

Когда я обратился к Дрейделю, тот поначалу заколебался, взвешивая личные и политические последствия своего согласия. Рого же слеплен из другого теста.

— Тогда скажи мне, кому надо заехать в морду.

Впервые за последние сорок восемь часов на губах у меня появляется некое подобие улыбки.

— Или, может быть, ты думаешь, — ядовито интересуется он, — я так и буду смотреть на твои самоистязания?

— Я подумывал о том, чтобы обратиться к Мэннингу, — признаюсь я.

— А я думаю, что в кои-то веки тебе стоит начать заботиться о самом себе.

— Прекрати, пожалуйста.

— А ты перестань изображать вечного мальчика на побегушках. Ты разве не слышал, что сказали тебе фэбээровцы? Президент замешан в этом деле — в чем бы, черт возьми, оно ни заключалось! Как это Нико смог подобраться так близко и пронести пистолет мимо всех сотрудников Секретной службы? Ты чувствуешь? Это запашок предательства изнутри.

— Может быть, именно здесь и вписываются в общую картину Римлянин и Троица.

— Это имена, которые назвало тебе ФБР?

— Вот почему я с самого начала хотел обратиться к Мэннингу. Может быть, он…

— Слышал бы ты себя! Что ты несешь?! Если ты пойдешь к Мэннингу, то почти наверняка возбудишь подозрения у единственного человека, который имеет веские причины отправить тебя на гильотину. А сейчас я должен сказать следующее. Мне очень жаль, если последние события разрушили крошечный безопасный райский мирок, которые ты для себя построил, но пришла пора оглянуться по сторонам. Шрамы у тебя на лице, что бы ты о них ни думал, это не покаяние и не искупление. Ты ничего и никому не должен.

— Речь сейчас не об этом.

— Ты прав, речь сейчас не об этом. Вот что я тебе скажу: Лейланд Мэннинг — хороший человек. Даже великий человек. Но как всякий человек, особенно когда он стремится к власти, в случае необходимости солжет тебе прямо в лицо, не моргнув и глазом. Сделай простой математический подсчет, Уэс: скольких президентов США ты видел в суде или в тюрьме? А теперь подсчитай количество их помощников, которые, представ перед лицом Фемиды, клянутся, что невиновны?

Впервые за время нашего разговора я не знаю, что ответить.

— Вот именно, — продолжает Рого. — Устранение президента похоже на подрыв здания — небольшой взрыв, а остальное доделает сила тяжести. И сейчас ты подошел чертовски близко к тому, чтобы тебя засосало в воронку от взрыва.

— Это вовсе не означает, что он чудовище.

— Пожалуйста, подумай сам: ты бы ни за что не пришел сюда, если бы не считал, что в твоей кровати завелись клопы.

Сидя по другую сторону стола, я не отрываю взгляда от ковра. Во время нашей последней недели у власти нам звонили предыдущие президенты: Буш, Клинтон и прочие. Но только Буш-старший дал Мэннингу толковый совет. Он сказал ему: «Когда выйдете из салона президентского самолета, помашите с верхней ступеньки трапа… А когда одинокий репортер на бетонном поле спросит: „Как вы чувствуете себя по возвращении?“ — ответьте ему: „Как я рад, что вернулся домой!“ — а после этого смотрите только вперед и постарайтесь не вспоминать, как все было всего четыре или пять часов назад». И когда наш самолет приземлился, именно так Мэннинг и поступил. Эту ложь он изрек с легкой и приятной улыбкой на губах.

Рого внимательно наблюдает за тем, как я сосредоточенно кусаю заусенец на пальце.

— Я знаю, что он значит для тебя, Уэс.

— Нет. Ничего ты не знаешь. — Я прячу руку. — Просто скажи, что, по-твоему, я должен делать.

— Ты уже и так знаешь, что я думаю, — с ухмылкой заявляет Рого. Даже в те времена, когда ему часто надирали задницу, он любил хорошую драку. Он берет со стола блокнот для записей и начинает искать ручку. — Знаешь, почему я добиваюсь успеха в девяносто шести процентах случаев превышения скорости? Или в девяносто двух процентах неправильных разворотов? Потому что я копаю, копаю и копаю, надеясь раскопать как можно больше. Мотай на ус, Уэс: если полицейский ставит в протоколе неверный номер закона, на который ссылается, я добиваюсь закрытия дела. Если он не приносит с собой журнал учета превышения скорости, я добиваюсь прекращения дела. Все и всегда обычно упирается в детали. Вот почему я желаю знать, кто такие, черт возьми, Римлянин и Троица!

— У тебя еще есть приятель в полицейском участке?

— А откуда, по-твоему, я получаю список нарушителей скоростного режима на два часа раньше остальных? Он проверит для нас кого угодно.

— Дрейдель сказал, что проверит и другие подробности и нестыковки. У него всегда здорово получается…

В кармане у меня вибрирует телефон. Открыв его, я вижу на экране знакомый номер. Помяни черта, он и появится. Как всегда, вовремя.