— Если честно, то не очень хорошо. Мы встречались всего несколько раз. Но, повторяю, она мне нравится. У меня после встреч с ней всегда остается такое хорошее, теплое чувство…

Он снова выгнул бровь и сочувственно на меня посмотрел, слегка скривив при этом рот.

— Все понятно. Похоже, вам и в голову не пришло, что это послание, возможно, прибила вам к двери она? Или знает, кто это сделал? Или что кадуцей на ее двери имеет совсем другое значение, нежели на вашем конверте? В самом деле, не она ли все это устроила, как вы думаете?

— Кто, Ханна? По-вашему выходит, что в свободное от работы время она дергает у кого-то зубы? Но это же абсурд. Где, скажите, ей взять удаленный зуб? В последний раз, когда мы виделись, все зубы у нее были на месте. Кроме того, она не дантист.

— Это понятно. Но все же… Короче, я это проверю. Ну а вы, будьте так любезны, думайте о том, что ей говорите. Это мать-еврейка во мне призывает вас к осторожности.

Он игриво ткнул меня пальцем в живот, пытаясь снять завладевшее мной напряжение. Я улыбнулся помимо воли. Что прикажете делать, когда здоровенный мужчина с внешностью громилы вдруг начинает апеллировать к осторожности, доставшейся ему по наследству от его еврейской матери?

— Я знаю, что она вам нравится, но, как уже говорил по телефону, к вам, возможно, стали проявлять интерес очень плохие парни. Мы с Гомесом покажем вам, что успели накопать по этому делу, но, как ни крути, совершенно невероятно, чтобы в него был вовлечен один только старый чудак профессор. За всем этим кроется какая-то интрига, а коль скоро вы встречались с этой девушкой всего несколько раз, считайте, что ни черта ее не знаете… Она наверняка хорошенькая, не так ли?

— Совершенно верно.

— К тому же обаятельна, умна и питает склонность к чувствительным интеллигентным молодым людям вроде вас, верно?

Я согласно кивнул, но промолчал. Зато у меня снова покраснели уши.

Он допил лимонад, скомкал в кулаке бумажный стаканчик и жестом заправского баскетболиста забросил его в стоявшую в дальнем конце помещения высокую корзину для мусора.

— Итак, будьте осторожны. Это все, что я могу вам пока посоветовать. Не хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось с другом дядюшки Аба, которого он передал под мою опеку.

Джадид швырнул баскетбольным приемом из-под руки запакованный в бумагу сандвич щеголеватому мужчине в очках сидевшему за соседним столом. Мужчина обладал наголо выбритой головой, темной, цвета красного дерева, кожей и носил сшитый на заказ элегантный костюм, отутюженный столь тщательно, что о его складки, казалось, можно было порезаться.

— И что же такое ты мне приволок? — осведомился он, глядя поверх очков на своего приятеля.

Мне оставалось только гадать, спрашивал ли он Джо о бутерброде или о моей скромной персоне.

— Индейку с горчицей на булочке. Никакого майонеза. Пища с полным отсутствием жира, которую ты так любишь. Я нарочно попросил продавца, чтобы он положил поверх индейки побольше соевого творога и овсянки с орехами и изюмом. К сему также прилагаются пророщенная пшеница и травяной чай.

Мужчина ухмыльнулся и потянулся к стоявшей у него на столе бутылке с минеральной водой.

— Смейся сколько хочешь, Здоровяк, но когда нам стукнет пятьдесят и я приду навестить тебя в госпиталь, ты вспомнишь мои слова о необходимости правильного питания.

Джадид подтащил к своему столу свободный стул и кивком предложил мне располагаться.

— Не обращайте на него внимания. Он ворчит, потому что еще не съел свою ежедневную порцию водорослей.

Элегантно одетый парень улыбнулся и поднял средний палец правой руки.

— Меня зовут Сэл Гомес. — Он произнес свою фамилию в один слог, подошел ко мне и протянул руку. — Обычно Джо работает со мной в паре, если не изображает из себя Майка Тайсона, нокаутируя приятелей мэра. Кстати сказать, это я помогал ему разбираться с делом вашего мертвого эстонца.

— Я Пол Томм. Большое вам спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности. Я готов на все, чтобы только Джадид не доставал меня.

— Между прочим, Пол выпускник твоего любимого университета, — сказал Джо.

Гомес кисло улыбнулся и махнул рукой, словно отметая слова приятеля.

— Вам не нравится Уикенден? — спросил я.

— Я ничего не имею против ребят из Уикендена, если они держат себя в рамках. — Гомес повернулся и посмотрел на меня с высоты своего роста. — Где вы жили, когда были студентом?

— В Сен-Клер-пойнт. На Гано-стрит.

— Известное место. Часто устраивали там вечеринки?

— Ни разу.

— Неплохо. А мусор выносили?

— А как же? Дважды в неделю.

— Вы пользовались при этом мусорными ящиками или просто вываливали все на улицу?

— Как раз мусорные ящики я очень любил.

— И того лучше. Похоже, вы прямо-таки идеальный, с нашей точки зрения, жилец. У кого вы снимали квартиру?

— У Стива Терзидьяна.

— Я знаю Стива, — сухо улыбнулся Гомес. — Он скупает дома у живущих по соседству стариков и сдает их в аренду студентам или другим, скажем так, менее законопослушным субъектам. У вас в доме бывали случаи воровства?

— Нет, ни одного.

— А в домах ваших соседей или приятелей, проживавших в нижнем городе?

— Что-то такое имело место. Помнится, квартиру моей подружки взламывали пару раз. Унесли телевизор и стереоустановку. А у одного моего приятеля угнали машину прямо с парковки перед домом.

— Кто-нибудь из них арендовал жилье у Стива?

— Не знаю. Думаю, не арендовал.

— Я тоже так думаю. Удивительно, до чего везет этому Стиву, особенно если принять во внимание нередкие случаи воровства в нижнем городе. Позвольте полюбопытствовать, сколько он с вас брал?

— Мы снимали дом втроем, и каждый платил по триста долларов в месяц.

Гомес с шумом втянул носом воздух.

— О'кей. Будем надеяться, что вы в плохих парнях не числились, не так ли?

Я не имел представления, о чем он говорит, но счел за лучшее согласиться.

— Совершенно верно.

— Хорошо, коли так. Послушайте, я лично ничего против вас не имею и против ваших друзей, возможно, тоже. Но я родился и вырос в этом самом квартале Сен-Клер-пойнт и должен вам заметить, что студенты, арендовавшие там жилье, не уважали своих соседей и способствовали росту цен на жилплощадь и все виды товаров. Только не принимайте этого на свой счет.

— Меня не так уж легко обидеть. Кроме того, я хорошо относился к соседям. И мне нравилось жить в этом районе.

— Это место нельзя не полюбить, верно? Розовые, с темно-красной отделкой домики, речку, зеленые парки, танцевальные площадки и футбольные поля… Кто сейчас там только не живет! Я тоже купил домик — у самой воды — на той же улице, где обитают мои родители и дядья.

— Он называет их домами Гомесов. Не путать с Домом Гомеса на побережье, — сказал Джо.

— Это ты, Здоровяк, называешь их домами Гомесов… Извините, Пол, если из-за меня вы почувствовали себя не в своей тарелке. Я говорил все это не для того, чтобы вас смутить, а потому что наболело.

— Как я уже сказал, меня не так легко обидеть.

— Вот и хорошо. — Гомес доел свой сандвич и промокнул губы салфеткой. — В таком случае поговорим об умершем профессоре.

— Мы проделали в связи с этим кое-какую работу, потребовавшую известных усилий, — заметил Джо, вынимая из ящика стола папку из манильского картона. — Но, как я уже говорил, заняться мне в эти дни было особенно нечем, а рекомендации дядюшки Аба много для меня значат. Пусть его мягкие манеры не вводят вас в заблуждение — на свете не так уж много людей, которых он готов отрекомендовать с лучшей стороны. Что же касается Гомеса, то он… как бы это сказать, регрессировал — так, кажется, назвал подобный процесс самозваный экстрасенс, которого мы взяли во время облавы на Тэвей-стрит? Иначе говоря, Гомес ради вас совершил небольшое путешествие в свою прошлую жизнь.

— Между прочим, весьма болезненное, — произнес Гомес, — если принять во внимание подавленные воспоминания и прочее дерьмо. В своей «прошлой жизни» я был весьма уважаемым офицером, работавшим на федеральные органы правопорядка, и состоял в ФБР. Воспользовавшись этим, я позвонил своим бывшим коллегам насчет нашего парнишки и расскажу вам о результатах после Джо.