— Нет, боюсь, что нет, сынок, — мрачно ответил он. — Я был с ним до конца.

— Вы… вы видели, как он погиб?

— Да, я был рядом с ним.

Я изо всех сил пытался удержаться от слез, но в конце концов бросился в коридор и прижался лицом к стене. Когда я вернулся в палату, сержант пожал мне руку и сказал:

— Я глубоко восхищаюсь твоим отцом, Джон. Он был храбрым человеком. Мне очень жаль.

— Я прошу вас… пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете о его последних часах.

— Я расскажу все, что знаю, но ты должен понимать, что французы одолевали, они превосходили нас по численности, и времени для разговоров почти не оставалось.

— Отец сражался рядом с вами?

— Да, у него был пистолет — какой-то старинной марки. Честно говоря, не очень хороший. Но это не остановило его. Твой отец оказался хорошим стрелком, хотя ему и не хватало опыта.

Затем сержант описал битву у Оливковых ворот. Он сказал, что мой отец получил легкое ранение в ногу.

— Вскоре после этого, — сказал он, — когда сражение переместилось ближе к церкви, твой отец отложил мушкет, который он забрал у мертвого солдата, и стал помогать медсестре перевязывать раненых солдат. Он оказался прекрасным санитаром. Забота пожилого человека ободряла молодых людей.

— И все это было двадцать девятого марта?

— Верно, Джон.

— А о чем вы говорили с ним?

— Я помню, что сначала спросил у него, что заставило его навсегда поселиться в Португалии.

— И что он ответил?

— Любовь и вино, — улыбнулся сержант. — Сначала я не поверил ему, но он сказал, что это — чистой воды правда. Еще он пошутил, что его богами всегда были Венера и Бахус.

— Он работал в Дуэрской винодельческой компании, но всегда мечтал завести свои собственные виноградники; хотел, чтобы и я присоединился к нему. Он женился на моей матери вскоре после того, как приехал в Португалию. Они очень любили друг друга.

— Он говорил о ней, Джон.

— Что… что он говорил вам о ней? — спросил я испуганно.

— Твой отец сказал, что у него есть хороший друг, который умеет превращать свинец в серебро. «Сержант, — сказал он мне, — я все напортил в своем браке». Я спросил, что он имеет в виду, и он сказал, что совершил много ошибок, живя с твоей матерью. Мне кажется, он признался мне в этом, потому что мы все знали, что тот день может стать последним в нашей жизни. Он взял с меня обещание, что я превыше всего буду ценить свою жену и детей.

— А что еще он говорил?

— Позже, когда мы отступили к епископскому дворцу, нам удалось поговорить с ним побольше. Твой отец сказал нечто странное: «Возможно, я все-таки прошел испытание».

— Какое испытание?

Сержант Кунха подумал над моим вопросом.

— Он не сказал, сынок. Он только промолвил, что когда ты вернешься с верховьев реки, он возьмет тебя в Амстердам, как и обещал. Он также думал том, чтобы взять тебя в Константинополь. Он сказал, что планирует большую поездку по Европе. «А потом мы все поедем в Шотландию», — сказал он. Он хотел показать тебе крепостные валы Эдинбургского замка, с которых открывается вид на весь город. «Всей семьей мы заберемся так высоко, как только сможем, и мой сын увидит родные места наших предков».

— Он говорил еще что-нибудь?

— Он повторил несколько раз, что должен забрать тебя из Португалии, должен освободить тебя из «клетки», которую создал для тебя. Он объяснил мне, что ты должен увидеть мир, узнать, что жизнь есть и за пределами Порту. Он сказал, что ему не удалось показать тебе другие края, но он сделает это теперь. Он говорил это с уверенностью и надеждой.

— А потом?

— Через несколько минут пуля попала ему прямо в висок. Слава Богу, он не мучился.

— Он умер сразу?

— Да.

Конечно, сержант имел самые благие намерения, но его рассказ привел меня в безутешное состояние. Он сказал, что трупы погибших у епископского дворца были свалены французскими солдатами в кучу напротив кафедрального собора и подожжены.

— Никогда не забывай о своем отце. Он умер храбрецом.

— Да, но погибнув… погибнув, он не выдержал испытания.

— Не выдержал? Не думаю, Джон. Ты никогда не был на войне, но позволь мне сказать тебе одну вещь: все опытные солдаты знают, что война — это дело удачи. Нельзя выдержать или провалить испытание, когда речь идет лишь о везении, сынок. Он должен был сражаться, а не проходить испытание. И могу сказать тебе, что хотя он и стрелял далеко не лучше всех и даже не был опытным санитаром, но много раз в этот день он рисковал своей жизнью, иногда безрассудно, чтобы сотни людей смогли покинуть Порту через мост. Он также облегчал страдания раненым и умирающим товарищам. Разве можно сказать, что он провалил испытание?

Я не могу выразить свои чувства в этот период времени. Папа погиб, мама пришла в отчаяние, узнав о его судьбе. Фанни и Зебра были убиты. Денег у нас было очень мало, и никакой возможности заработать их я не видел. На рынках города почти ничего не продавали, а соседи питались вареными шкурами, чтобы спастись от голода. Я больше ни в чем не был уверен, даже в своих силах.

Тело папы не было предано земле, и мы с Бенджамином читали молитвы за упокой его души.

Я не раз представлял в своих мечтах, что он остался жив и спасет нас от нищеты, покажет нам дорогу к новой жизни. Я не раз жалел, что не увидел его мертвым, чувствовал насущную потребность убедиться своими глазами, что он погиб. Мне было больно сознавать, что он больше никогда не расскажет мне истории о колдуньях и чудовищах, никогда не привезет мне камешки из верховьев реки, никогда не попросит меня почитать ему вслух.

Что касается мамы, то запах отца, пропитавший постель, сводил ее с ума. Когда она выходила из своей комнаты, а это теперь происходило довольно редко, было видно, что она почти не спала. Однажды она обняла меня и, заплакав, сказала:

— Это Джеймс мстит нам.

Больше всего на свете мне хотелось простить маму и получить прощение от нее. Я не мог жить дальше, тая на нее обиду. Наверное, она чувствовала то же самое, поскольку однажды утром пришла ко мне и заверила, что любит меня так же, как и раньше.

Мы никогда больше не повышали голос и не говорили друг другу резкие вещи. Я избавился от всех обид, которые еще оставались в моем сердце.

Я рассказал ей, что папа хотел уехать с нами в Шотландию.

— Не знаю, Джон, — ответила она. — Не думаю, что даже если бы мы оказались на самой вершине земли, это спасло бы меня и твоего отца. Ошибки, совершенные нами, стали бы еще очевиднее. А это привело бы к непредсказуемым последствиям.

— Но мы бы могли начать новую жизнь в Шотландии, — настаивал я. — А ты ведь всегда говорила, что хочешь жить в Великобритании.

— Ты прав, Джон. Возможно, это было бы лучше для нас. Хотя признаюсь, мне становится страшно, когда я думаю об этом.

Медленно оглядев гостиную, она сказала:

— По крайней мере, здесь нам все знакомо.

Видя мое разочарование, она добавила:

— Джон, я понятия не имею, как два человека, сбившиеся с пути в своей жизни, смогли бы найти дорогу домой. Может, твой отец знал. Может, держа в руках оружие, он понял, что должен сделать, чтобы спасти наш брак. Он всегда видел все более ясно, чем я. Мне очень жаль, но я не могу сказать тебе больше ничего определенного. Знаю, что ты заслуживаешь услышать больше от своей матери. Мне бы хотелось, чтобы все сложилось по-другому.

— Но ты бы поехала, если бы он попросил тебя? — спросил я. Мне было жизненно важно знать, что мы бы сделали, если бы он предложил нам начать новую жизнь на новом месте, или, по крайней мере, попытаться сделать это.

— Я не знаю, Джон. Мне кажется, для тебя и отца было бы лучше поехать. А я бы все только испортила между вами. — Ее голос упал. — Ведь я… ведь я сделала так много ошибок.

На какое-то время она отвела глаза в сторону, потом подняла свою вышивку, но пальцы ее дрожали.