Оливковые сестры по-прежнему рисовали и отливали из воска фрукты. Ночью они спали в одной постели, тесно прижавшись друг к другу. Что касается евреев, то они не сомневались в том, что их сожгут заживо, поскольку ходили слухи, что французские офицеры были ужасными антисемитами. Они решили, что если это произойдет, то они попросят, чтобы их собрали всех вместе.

Ответив на военный призыв, отец тем роковым утром присоединился к оборонительной линии португальских войск, уже разместившихся у Оливковых ворот, недалеко от нашего дома. Но вскоре после начала битвы орудийный огонь французской артиллерии буквально смел защитников города. Погибло много людей, печальные красные розы одна за другой расцветали на их груди.

Битва у Оливковых ворот была проиграна за считанные минуты. Каким-то чудом отец получил лишь легкое ранение в плечо. Забрав мушкеты у погибших товарищей, он поспешно отступил вместе с несколькими солдатами к северным укреплениям возле церкви, где битва вскоре вспыхнула с новой силой. Страшное сражение длилось около четырех часов. За это время более десяти тысячам жителей города удалось уйти через ворота Порту. Папа вскоре пришел к заключению, что он принесет больше пользы, выполняя обязанности санитара, нежели стрелка, и занимался этим большую часть битвы. Примерно к одиннадцати часам каждому стало ясно, что битва проиграна. Около двухсот человек, и среди них мой отец, отступили к епископскому дворцу.

Французы направили большую часть пехоты в Порту. Несколько храбрых жителей продолжали стрелять из пистолетов из патио и окон своих домов, но вскоре их заставили замолчать. Папа и все солдаты, которые добрались до дворца, прекрасно сознавали, что проиграли битву, но желали сдержать французские силы, чтобы у жителей Порту было как можно больше времени покинуть город.

Вскоре французские солдаты перенесли пушки на площадь и установили их напротив дворца. Начался безжалостный артиллерийский обстрел.

Понтонный мост через Дуэро был единственным способом бегства, и тысячи людей бежали к нему. Под оглушительный грохот барабанов французская кавалерия напала на них с верхней части города, стреляя без разбору и убивая обезумевших от ужаса людей. При виде врага португальская артиллерия, расположившаяся около монастыря Серра ду Пилар на вершине холма на противоположном берегу, открыла огонь. Тем временем мост, по которому неслись обезумевшие люди, не выдержал их тяжести и обрушился со страшным грохотом. Несколько сот человек упали в реку. Даже опытные пловцы были обречены на смерть. Они погибли в бурном течении реки, так же, как и Даниэль несколько лет назад.

Никто не знает точно, сколько людей утонуло в тот день. Очевидцы утверждали, что много трупов было выброшено на берег в низовьях реки, привлекая тучи чаек, которым раньше не доводилось наблюдать такого зрелища. Среди погибших были кровельщик Тьяго и Жозефина, жена сеньора Поликарпо, вместе с двумя сыновьями. Раздутые тела с бесцветными глазами выбрасывало на берег в течение трех дней, и еще много лет после этого рыбаки рассказывали о плывущих вдалеке предметах, которые оказывались ботинками, париками и даже черепами.

Следующие три дня оказались столь ужасны и жестоки, что мне не верится, что хоть один житель Порту когда-нибудь способен будет думать о французах без чувства ненависти и жажды отмщения. Оливковые сестры, как и многие женщины, были жестоко изнасилованы солдатами. В ночь на двадцать девятое у Грасы случилось кровотечение, она впала в бесчувственное состояние и на следующий день умерла на руках своей сестры. Душевные силы Луны был надломлены. Я никогда не прощу того, что сделали с ними.

Что касается Бенджамина, то сразу после того, как французы прорвались сквозь оборонительные укрепления города, он услышал, что кто-то ворвался в его гостиную. Он прятался в погребе, но обманутый криком о помощи поспешил вместе со своим ржавым мечом наверх, где столкнулся с молодым французским солдатом.

Торжествующая усмешка этого юноши пробудила в Бенджамине ярость, и когда француз спустил спусковой крючок своего ружья и допустил при этом осечку, аптекарь внезапно набросился на него и смертельно ранил своего врага в шею. Затем Бенджамину удалось пробраться к берегу реки. Это было до обрушения понтонного моста, и он благополучно переправился на противоположный берег. Он продолжил свой путь на юг и прятался в лесах по дороге в Эспиньо. В город он вернулся только через пять дней. Полк солдат дважды за эти дни проходил в ста ярдах от него, и дважды он ложился лицом на землю, шепотом читая еврейские молитвы за упокой души юноши, которого он убил.

Но мои любимцы, Фанни и Зебра, оказались не столь удачливы. Я никогда их больше не увидел.

Рискну предположить, что в день той ужасной битвы папа оставил их в нашем саду. Позже я нашел там миску с куриными костями. Несомненно, когда французские солдаты выбили нашу переднюю дверь, обе собаки накинулись на них, словно шотландские драконы, и солдаты просто застрелили их.

Но я не нашел следов крови. Возможно, она впиталась в почву, а тела были брошены в навозную кучу вместе с погибшими людьми и преданы огню.

Я надеялся лишь на то, что их мучения были недолгими.

Третьего апреля, как только до нас дошли новости о разорении города, мы с матерью покинули наше убежище в деревне и отправились в Порту. Ни одно судно не направлялось вниз по реке, и нам пришлось идти пешком. Я бы никогда не поверил, что мама может пройти такое расстояние, по меньшей мере шестьдесят миль, но ее влекла вперед какая-то невидимая сила, — скорее всего, это было чувство страха.

Каждый день мы начинали путь с рассветом и шли до полудня, а когда солнце достигало зенита, мы останавливались на обочине дороги и отдыхали в прохладной тени под соснами. Затем мы шли дальше, пока не темнело, и находили ночлег в крестьянских домах или амбарах.

Крестьяне, которых мы встречали, были приветливы с нами. Они проявляли радушие к каждому случайному путнику. Однажды в поле к нам подсела старая женщина, мы вместе ели сырую капусту и смотрели на ночное небо. Она сказала мне, что звезды — это не охотники, как говорил Полуночник, а семена, рассеянные Богом. Сама Земля — это одно из этих зерен.

Смотря на Млечный путь, я думал о том, где сейчас Виолетта. Я надеялся на то, что она покинула Португалию и благополучно добралась до Америки.

Спустя одиннадцать дней с начала нашего путешествия мы подошли к городу и отчетливо увидели Церковную башню. Слезы навернулись нам на глаза.

Наш дом оказался разграблен, вся фарфоровая посуда моей матери — разбита. Застекленная крыша в сторожевой вышке была разрушена, и дождь просачивался на верхний этаж дома.

У нас не хватило смелости раскопать землю под кустами роз, и мы не знали, уцелело ли наше серебро и драгоценности. Фортепьяно лежало под книгами в целости и сохранности.

Дом бабушки Розы по-прежнему был заколочен досками, а сеньор Бенджамин, который уже вернулся в город, сообщил нам, что она еще в Авейру и с ней все в порядке.

Отца нигде не было. Мама и я в панике искали людей, которые видели его или могли сообщить что-нибудь о его судьбе. Наконец, один из соседей сказал, что рано утром двадцать девятого марта отец вышел из дома. С тех пор никто больше не видел его.

Через два дня я узнал о его участи от молодого сержанта из Луизитанского полка, одного из немногих, кому посчастливилось выжить при артиллерийском обстреле епископского дворца. Его звали Августо Дуарте Кунха. Я нашел его в одной из переполненных палат госпиталя святого Антония, где он лежал с пулевым ранением в грудь.

Своим обликом и акцентом мой отец привлекал всеобщее внимание, и когда я описал его, сержант сразу понял, о ком идет речь.

— Я хорошо помню его, — сказал Кунха, предлагая мне подвинуть стул к его койке.

Я с надеждой спросил:

— Сержант, вы не знаете… не знаете, выжил ли мой отец после нападения французов?