— В этих снах вы ребенок, раз все окружающие такие высокие и сильные? Люди говорят, вы крупный человек.

Раймон с любопытством посмотрел на врача.

— Должно быть, хотя во сне у меня не бывает сознания, что я ребенок. Это просто я.

— Что вы знаете о себе? — спросил Исаак. — О своей семье и прошлом?

— Знаю, что родители не из той деревни, где я рос. Однако самые ранние воспоминания связаны с нею.

— Что скажете по поводу своей фамилии, Форастер? Она обычная в той деревне?

— Нет. Собственно, это не фамилия, а описание. Мой отец и я были «чужеземцами», вот нас и назвали Форастер.

— Но это предполагает, что вы — или ваш отец — приехали из какого-то другого места, скажем, более дальнего, чем ближайший город.

— Возможно, только я не знаю, откуда. Не помню, чтобы где-то жил кроме провинции Льейда и этой. Мы уехали из Льейды, потому что мне посчастливилось жениться на хорошенькой молодой вдове с сыном-младенцем. Помимо того, что сохраняла контроль за владением мужа в Льейде, которое теперь принадлежит ее сыну, Пау, она унаследовала землю здесь. Мы сдаем в аренду льейдские поля и виноградники, пока Пау не захочет распоряжаться ими и переехать туда.

— И вы никогда не спрашивали о своих родителях? Что сталось с ними?

— Никогда. Теперь мне это кажется странным, но я был счастлив в Льейде, счастлив с доброй супружеской парой, которая меня вырастила. Может быть, боялся, что если заикнусь о своей семье, меня отправят обратно в какое-то холодное, мрачное место, где жизнь не такая приятная.

— Наподобие холодного, мрачного места в ваших сновидениях, — негромко произнес Исаак. — Я дам вам другую смесь, — добавил он, не дожидаясь ответа, — в надежде, что она поможет. Вам нужно хорошо питаться, совершать долгие, приятные прогулки и уходить в обычные, повседневные дела. Это тоже должно бы помочь.

Исаак спустился во двор со своим пациентом, убедясь, что он получил новую травяную смесь для успокоения души, и присоединился к членам семьи, сидящим на солнечном свете.

— Ну и как мой сын? — спросил он.

— С каждым днем становится все более ненасытным и требовательным, — ответила не без самодовольства Юдифь. — Возьми его на руки, почувствуй, каким тяжелым он стал всего за несколько недель. Теперь проснется только после полудня, — добавила она. Положила запеленутого младенца Исааку на руки и снова села. — Как твой новый пациент? Выглядит он лучше, но вид у него какой-то непонятный.

— Он пребывает в замешательстве, так как считает, что у него есть все нужное человеку для счастья, однако по какой-то необъяснимой причине счастья нет.

— Значит, в его жизни что-то изменилось, — сказала Юдифь. — Мне это кажется ясным.

— Я думал об этом, — сказал ее муж, стараясь, чтобы в голосе не звучало снисходительности, — но он клянется — не случилось ничего такого, чтобы нарушить ход его жизни.

— Сознает он это или нет, — твердо ответила Юдифь, — что-то произошло. Ни с того ни с сего таких вещей не бывает.

— Почему во дворе так тихо?

— Ракель в новом доме, смотрит, что нужно сделать, и куда расставить вещи. Что до близнецов, Натан в школе, а Мириам так завидует мастерству Хасинты, что решила научиться стряпать. Вениамин спит у тебя на руках. Скоро все кроме Вениамина проголодаются, и шум поднимется снова, Мордехай прислал посыльного, просит тебя зайти к нему во второй половине дня. Исаак, что происходит? Я знаю, тут что-то есть. Я это чувствую.

— Может быть, ничего, может быть, что-то, но в любом случае это неважно. Понимаешь? Ракель останется замужем за человеком, которого любит, Вениамин будет становиться все больше и сильнее, а ты по-прежнему будешь моей очень любимой женой. Если подождешь до тех пор, когда вернусь от Мордехая, мы улучим еще минуту тишины, и я расскажу тебе все, что смогу.

— Скажи, Франсеска, какой была твоя мать? — спросила Сибилла, когда они сидели в залитом солнцем дворе за вышиванием.

— Моя мать?

— Да — в конце концов она была сестрой моей бабушки, а бабушка была для меня почти матерью. Интересно, были они похожи?

Франсеска вздрогнула и уколола палец иголкой.

— Ой, — сказала она. — Я окровавлю всю мою работу.

— Тогда отложи вышивание, — сказала Сибилла. — Пусть кровь каплет на землю, пока не остановится, а потом я перевяжу палец. — Оторвала полоску от лоскута в рабочей сумке. — Ты знала свою мать?

— Конечно, — ответила Франсеска. — Она меня вырастила.

— Ты похожа на нее? Или пошла в отца?

— Не знаю, — сказала Франсеска. — Мой палец…

— Ну, все, — сказала Сибилла, аккуратно перевязав его. — Бабушка всегда говорила, что я больше похожа на отца. Поэтому я не ожидала, что буду похожа на тебя. И мы непохожи. У тебя такие красивые, гладкие, блестящие волосы.

— Как у моей матери, — сказала Франсеска, слегка отвлеченная вопросами о красоте. — Мама была очень привлекательной.

— Ее звали Сесилия, так ведь? — спросила Сибилла.

Франсеска кивнула и потянулась к вышиванию. Сибилла мягко его отодвинула.

— Как твоя мать оказалась на Мальорке? Это далеко от того места, где мы жили.

Франсеска пробормотала что-то невнятное.

— Что ты сказала?

— Сказала — отец увез ее туда после того, как они поженились. Ради ее здоровья.

— Что с ней было неладно?

— Неладно с ней?

— С ее здоровьем — раз он решил, что ее нужно увезти на Мальорку.

— А — как глупо с моей стороны. У нее… — Франсеска поискала взглядом свое вышивание. — У нее была слабая грудь, — сказала она глухим голосом.

— Я слышала, что для людей со слабой грудью климат там лучше, — сказала Сибилла. — И он преуспевал там под солнцем, — добавила она. — Хуана упомянула о твоем великолепном приданом. И оно наверняка не с нашей стороны семьи, как ты, определенно, знаешь. — Печально засмеялась. — Рада за тебя. Это упрощает жизнь.

— Собственно говоря, — сказала Франсеска, — приданое собрал не папа. Он умер вскоре после того, как мы приехали на Мальорку, и мама вышла замуж за приятного сеньора, торговца, он был так добр ко мне, словно я была его дочерью.

— Потом появился Хайме и увез тебя обратно сюда. Тебе очень везло на людей, — сказала Сибилла.

Франсеска подняла свое вышивание, сжала его слишком крепко и оставила на середине маленькое пятнышко крови.

Пятница, 8 мая

Поднимаясь по склону холма к дворцу епископа, Юсуф увидел врача, медленно, но уверенно выходящего с посохом в руке из ворот. Легким бегом догнал его и пошел рядом с ним.

— Господин, вы ушли из дома сегодня утром до того, как я успел вернуться и сопровождать вас, — укоризненно сказал мальчик.

— Да, сегодня я поднялся рано, — сказал Исаак. — Страдал от последствий излишеств на свадебном пиру.

— Свадьба была великолепной, — сказал Юсуф. — И сеньора Ракель сияла, словно лилия среди чертополоха.

— Пока я спокойно оправлялся, — сказал врач, — пришло сообщение от епископа, его нельзя было оставить без внимания, и я поспешил туда. В конце концов до твоего появления я привык ходить по всему городу с одним только посохом.

— Но вы говорили, что это занимало гораздо больше времени.

— Да, и до сих пор занимает, но мне нравится убеждаться, что я все еще могу это делать, — сказал Исаак. — Но теперь нам нужно время, чтобы подумать, поговорить, так что давай пойдем помедленней. Дело, по которому меня вызвал епископ, касается тебя.

— В каком отношении, господин? — настороженно спросил мальчик.

— Не говори таким тоном, будто боишься сильного удара, — сказал Исаак. — У меня для тебя самые радостные вести. Новый эмир Гранады, твой брат Мухаммед, узнал, что ты не погиб при нападении на твоего отца, и очень хочет, чтобы ты вернулся домой. Меня беспокоит, что, когда мы узнали, кто ты, не подумали поставить его в известность, но я не знал, что ты так тесно связан с правящим домом.