Кто это? Вправду ее отец или монстр, созданный Сюзан? Смотря в угол комнаты, она видела человека и его тень.

Он стоял во мраке. Низкий — только теперь она поняла, как он был непривлекателен, уродлив, худее нее фунтов на десять. Потемневшее лицо, изможденные глаза… в руке мужчина что-то держал, крепко сжимая пальцами. Страшный, ужасный предмет, она точно знала! Нож, чтобы убить ее, или еще хуже… сердце. Его собственное сгнившее сердце, которое он вертит в руках, пытаясь возродить. Сперва человек не выходил из тени, хоть и заметил ее — это было совершенно ясно. Должно быть, наблюдал за ней, держа сердце наготове. Подлая тварь.

Он двинулся в ее сторону, сделав один маленький шаг, не больше дюйма. В последний раз взглянув на предмет (это сердце! злое, испорченное!), он опустил его в воду. Лиз была не в силах сдержаться. Она наклонилась и достала… белую розу. Подарок. Для дочки.

Он подошел к ней. Сейчас случится то, что должно было. Всегда. Потому что он не любил ее, это была глупая сказка. Над ней пошутили. О да, она точно знала, что произойдет. Когда-то ей удалось этого избежать, но причиной была не отцовская забота, а просто удача.

Он протянул руку и в ожидании остановился. Даже не притронулся к ней. Лиз вздрогнула, понимая, что настало время принять решение. Сделать свой выбор.

Глаза наполнились слезами, она почувствовала, что воскресает. Воедино собрались все осколки, существовавшие порознь: те, что хотели жить, и те, что жаждали смерти; любовь и ненависть; память и забытье. Казалось, им никогда не примириться, но сейчас… сейчас они превратились в одно целое.

Из нее вырвался надрывный трескучий смех. Как же все это забавно — есть пирог, бьющийся как сердце. Еще смешнее: мой отец — насильник, ненавидевший себя до такой степени, что желал своему сердцу скорее остановиться. А теперь он восстал из мертвых — не с целью поделиться великой тайной человечества или загрузить очередной ерундой, а чтобы подарить цветок! Смешно сознавать, что всякие там старшие сестры, папы, молодые люди, которые притворно любят тебя, в душе — чудовища. И такие они чертовски уморительные, что я могла бы хохотать вечность! Вот она, родная обитель. Под названием «ноль». Точка отсчета всех решений в моей жизни, и я останусь такой на-все-гда. О, смотрите, тут опять пошутили. Надо мной, потому что я — единственная, кто не понял юмора.

Лиз всхлипнула.

Он ждал. Пока она сделает выбор. Но какой? Что имелось в виду? Она посмотрела на него. Нет, ей вовсе не хотелось этого знать… но она должна была, обязательно!

Лиз взяла его за руку. Мужчина прижал ее к себе и поцеловал в макушку. Затем обнял еще сильнее. Закрыв глаза, она вспомнила все то, что когда-то твердо решила забыть: маму, в далеком прошлом обладавшую изяществом и красотой; как безопасно она чувствовала себя, когда спала с Сюзан в одной комнате; как падал мягкий белый снег, а в кухне с утра вкусно пахло печеньем с жареным зефиром. И Лиз наконец поняла, что даже при худшем положении дел надежда всегда оставалась жива.

— Лишь от тебя зависит твой выбор, — прошептал он и выпустил ее из объятий. Лиз плакала.

Затем отец медленно покинул ее, став тенью и растворившись во мраке. Все, что осталось, — старый книжный шкаф, запах опилок и холодная вода, в которой Лиз стояла, держа на ладони необычайно красивый цветок.

Только к пяти часам утра Бобби Фулбрайт добрался до дома Мэрли. Встав у порога, он почувствовал, как логово следит за ним. Острая боль просочилась в горло, затем в грудь и прошла дальше, через все тело. Яички, сжавшись, втянулись в кость таза, и он мысленно попросил их не покидать его навечно. Но сейчас самое важное — найти Лиз. Сказать то, что понял лишь сегодня ночью. И это не ложь ради личной выгоды. Не принуждение обстоятельств. Он на самом деле любил ее. Глубоко вдохнув, Бобби вошел внутрь.

Как только глаза привыкли к темноте, он ринулся по коридору к лестнице и поднялся в ее спальню.

— Лиз? — тихо позвал он. Затем еще раз, уже выкрикнув ее имя.

Голос эхом раздался по всему дому, прозвучав сначала громко, затем тише, глубже, и в конце жалобно простонал: «ЛИЗ!»

Дым с каждой секундой уплотнялся, мысли медленно шевелились в голове. Вокруг — только темнота. Бобби закашлял и уже не мог остановиться. Кожу щипало — так, словно он слишком долго стоял у открытого огня. И вдруг, пробираясь по зеленому ковру, казавшемуся из-за дыма серым, Бобби ощутил ее. Разум с бешеной скоростью перенесся вниз по лестнице, в подвал, в большую черную дыру. В Сюзан. Она была там. И Лиз тоже. Он видел ее перед собой.

Он встал на четвереньки, как показывали на оздоровительных уроках. Стены вокруг него дышали, котел грохотал. Живое. Весь город ожил. Но вскоре он уже не думал ни о чем, даже о Лиз. Он продолжал ползти — ради себя, ради инстинкта, ради выживания… пока не рухнул на пол перед открытой дверью подвала.

Подобно вежливому гостю, дым вошел в дом Мэрли через парадную дверь. Вытер ноги о коврике надписью «добро пожаловать» и прокрался по коридору. Обвил черными пальцами кухонный стол. Поднялся по лестнице, порхнул над кроватями. Залез в футболки и свитера, оставленные их владельцами на вешалках, и превратил в тлеющие тряпки. Наконец он совокупился с просачивавшимся в окна подвала дождем — как раз в тот момент, когда Тэд Мэрли подарил дочери розу, Бобби Фулбрайт вошел в дом, а Мэри поднялась из-за кухонного стола.

— Элизабет Ребекка? — позвала она, несясь вниз по лестнице.

Пробираясь на ощупь, она запаниковала, хватая руками воздух, но потом кончики пальцев коснулись футболки Лиз. Прежде чем она успела притянуть ее ближе, девушка сама бросилась к ней в объятия и зарыдала.

Мэри молчала, не пытаясь успокоить ее. Она просто держала свою дочь, и Лиз еще горше заплакала, позволяя обнять себя крепко-крепко. Она разрешила себе забыть, помнить, любить, ненавидеть, доверять… потому что даже сегодня ночью худшему не дано было произойти. Отец не сделал ей больно, а мама нашла ее.

Мэри вдохнула и сквозь дым ощутила запах ирландского мыла на футболке Лиз.

— Где он? — с болью и напряжением в голосе спросила она.

— Ушел.

Мэри приподняла ее подбородок, и Лиз увидела, с какой ненавистью горят глаза матери.

— Что он с тобой сделал?

— Подарил мне цветок.

Мэри всхлипнула с небывалым облегчением, и Лиз почувствовала, как тяжелейшее бремя, камень сваливается с ее души. Она и не подозревала о нем. Впервые за очень долгое время дом освободился от всех секретов.

Дым наползал, и они, кашляя, начали вместе пробираться к выходу, но тут на лестнице раздался стук шагов. Мэри и Лиз замерли, и перед ними появилась Сюзан.

Несмотря на темноту, Лиз видела голову сестры, болтавшуюся из стороны в сторону на сломанной шее. Существо. Но и человек…

Она усмехнулась, и в ее глазах возникла картина всего Бедфорда: каждый отдельный участок реки, олень в лесу, дым и тихие зимние вечера. В них не было никакой надежды. Радости. Доверия. Любви. Но все равно глубоко внутри Лиз могла разглядеть свою сестру. Сюзан Мэрли, хорошую, умную, веселую девочку.

Сюзан приближалась. Мэри хотела встать между ними, но Лиз не позволила. Кажется, она знала способ положить конец. Маленькая девочка бежит вниз по холму… пятно крови на снегу… чувствительное создание, обладавшее не свойственными другим людям способностями.

— Где ты, Сюзан? — кашляя, выдавила Лиз.

Сюзан улыбнулась.

— Везде.

Ответ прозвучал голосами Тэда Мэрли, Лиз, Мэри, Сюзан, Пола Мартина, Бобби Фулбрайта, Джорджии О’Брайен, Дэнни и Эйприл Уиллоу, Андрэа Йоргенсон, Монти Хенрича, Томаса Шульца, Луис Андриас — всех жителей Бедфорда.

Лиз покачала головой.

— Нет. Я тебя откуда-то слышу, — сказала она, делая паузу, чтобы откашляться. Мэри держала дочь за плечи, удерживая от падения. — Я чувствую, какой ты была.