Началось восстание. Толпа разом взвыла, каждый рвался вперед, чтобы услышали только его песню. Похожий на нескладное жужжание звук становился все громче. Безумие, к которому, впрочем, она уже привыкла.

Они наседали друг на друга: пушистый черный паук с бледно-голубыми глазами, женщина, затушившая недокуренный «Парламент» о мягкую нежную плоть маленького сына; щеголь Уильям Прентис, одетый в костюм-тройку, скалился, и сцепленные за спиной руки кровоточили.

Их были тысячи. Замахнувшись, она ударила по одному из зеркал. Множество серебряных осколков упало к ногам. Из пальцев текла черная кровь. Она разбила второе зеркало. Потом третье, четвертое, пятое… и последнее. Шестое.

Из обломков, двигаясь волнистыми кругами, выплыла огромная процессия истерзанных речных тварей. Мужчины с обгоревшей кожей и черными легкими — когда-то они работали на фабрике. Завернутый в полиэтилен младенец кричал, хоть и не умел еще дышать, когда был убит. Пес по имени Бенджи, которого неделю назад сбил Дуглас Боучер на снегоочистителе. Шестилетняя девочка с косичками, которая непрестанно спрашивала: «Мамочка, можно я?» Тэд Мэрли, умерший пять лет назад, держал в руке лопату и повторял названия звезд…

Выбравшись из квартиры, толпа двинулась вниз по лестнице. В среду на рассвете каждый из них, став невидимым, проскользнул в родную обитель.

Ты должна сделать это!

Из подвала шел неприятный запах: от бесконечного дождя помещение стало сырым, появилась плесень. Мэри Мэрли слушала, как о металлическую трубу за окном кухни с длительными промежутками во времени ударялись капли.

Среда, шестой день дождя. Приближался полдень. Комната уже погрузилась в темноту. Стул, на котором сидела Мэри, был усыпан крохотными белыми комочками. Сперва она приняла их за кусочки штукатурки, но потом вспомнила, что это следствие активной готовки.

Последние несколько дней она много пекла. Директор супермаркета «Шоус», в котором Мэри работала, не брал с нее на этой неделе денег за продукты: подобие компенсации за потерю близкого человека. Каждый родитель, лишившийся дочери, получал ровно тридцать долларов и семьдесят шесть центов, на которые мог купить муку, ванильный экстракт, масло, шоколадное печенье и овощное масло «Криско». Подразумевалось, что жить от этого стало гораздо легче.

В это утро Бобби Фулбрайт, постучав в заднюю дверь, спросил, может ли он забрать Лиз в школу. Мэри ответила, что дочь спит и ему лучше ехать сегодня без нее. В ближайшую неделю она, вероятно, не захочет общаться с внешним миром. Тогда Бобби попросил разрешения хотя бы поговорить с Лиз. Вопреки четким убеждениям (мальчикам не следует находиться в спальнях юных леди без присмотра) Мэри сказала «да» — по большей части из-за того, что у нее не было сил отказать. После смерти Сюзан она почти не спала, и становилось все тяжелее думать о чем-либо. Мысли не слушались, порхая в затуманенном сознании, как мотыльки из снов лунатика.

Через десять минут Бобби и Лиз, держась за руки, спустились вниз. Когда он и уехали, Мэри ощутила легкую ревность, хоть и не разобралась, к кому из детей больше.

Вскоре после их отъезда Мэри почувствовала запах плесени, но потом он усилился, превратившись в гнилостную вонь. Она доносилась из подвала, и хотя надо было пойти посмотреть, Мэри не торопилась. Все равно ничего не поделаешь, пока не прекратится дождь. Поэтому она лишь распахнула несколько окон, и занавески заколыхались от ветра. Мэри вспомнила, как шестилетняя Сюзан играла в привидение, прячась за шторами и устрашающе охая.

Затем ожили воспоминания, как они вдвоем, бывало, вместе пекли печенье. Сюзан отказывалась облизывать лопатку или миску с остатками сладкого теста и всегда налетала на самое первое готовое печенье. Прелестная девчушка.

Спасаясь от вони, Мэри поехала в «Шоус» за продуктами. По дороге она слышала только плеск воды под колесами и голоса, обыгрывавшие различные ситуации из далекого прошлого. Река под мостом стремительно поднималась, уже почти достигла уровня улицы. Рабочие из Корпуса Кристи, одетые в зеленые пластиковые плащи, забрасывали берег мешками с песком. Непонятно зачем, ведь все равно не удастся воспрепятствовать течению реки и гибели маленьких домиков.

По пути Мэри заметила несколько машин, набитых багажом и мчавшихся через долину к главному шоссе. В магазине она узнала, что Тэо Адамс, президент «Банка народного наследия», не оповестив никого заранее, умчался с женой Луис в Вотервилль. Сам банк, «Чоп Моп Шоп» и еще много магазинов по всему Бедфорду закрылись. Возможно, подумала Мэри, люди разъехались отдыхать или нашли работу в других городах. Хотя странное время они выбрали для отпуска, да еще в такой спешке… Большинство семей из ее квартала — Мэрдоки, Тиллотсоны, Густавсоны и Брэннаны — покинули свои дома.

На обратном пути, проезжая мимо школы, Мэри припарковалась в двадцати футах от нее. Иногда она так делала, чтобы отдохнуть — если сильно уставала за рулем или нервничала. Много лет назад, когда обе дочери учились, Мэри приезжала сюда с единственным желанием — забрать девочек и больше никогда не возвращаться домой. Но сейчас причин для таких визитов не было, витал лишь призрак не сбывшихся когда-то намерений. Иногда Мэри представляла себя юной девушкой, у которой все еще было впереди, а главное — выбор. Или воображала, что дочки, совсем еще маленькие, с неопределенным будущим, внутри этих школьных стен. Но теперь в своих размышлениях Мэри не мечтала забрать их из Бедфорда, а просто сидела в машине, путешествуя во времени в ту пору, когда перед ней стоял выбор и можно было задуматься над последствиями.

Наблюдая за зданием школы, Мэри думала лишь о любимой дочери, веселый смех которой был единственным, ради чего она терпела жизнь в этом городе. Одна девочка, слава богу, не страдавшая слепой любовью к Бедфорду, выживет. Она сидела сейчас за партой, в то время как другая была зарыта под землей меньше чем в миле отсюда.

Приехав домой и разгрузив машину, Мэри принялась печь. И вот она сидела в кухне и созерцала беспорядок, воцарившийся вследствие Большого кулинарного праздника. Ее джинсы и пол были заляпаны мукой и сахаром; печенья, наполовину сырые, прилипли к противню, и повсюду валялись пропитанные жиром бумажные полотенца; сложенные в кучу вафли охлаждались в морозильнике; на столе стоял трехслойный шоколадный пирог с ромом. Символ чего — непонятно. Видимо, дня смерти.

Зазвонил телефон. Сегодня он весь день не давал покоя, но Мэри не торопилась подходить. Наверняка эта болтливая дура Эйприл Уиллоу хочет занести вегетарианскую запеканку, соевый творог или еще какую-нибудь ерунду.

Мэри налила себе французского зинфандель и посмотрела на часы: полтретьего. Вопреки ее ожиданиям аромат выпечки не уничтожил другой запах, и она прижала к носу кухонное полотенце, чтобы не чувствовать гнилую смесь. Мэри не хотела спускаться вниз, видеть старые вещи и одежду, оставшиеся после Сюзан, и слышать среди громыхания котла звуки шагов из прошлого.

«Ты должна сделать это, больше некому! Дружки из Корпуса Кристи побоятся испачкать свои лакированные туфли „Феррагамо“. Ты, и никто другой». Она все утро думала об этом.

Глотнув еще немного вина, Мэри отправилась в подвал.

По мере того как она спускалась, запах усиливался. Словно в сломанном холодильнике стухло мясо. Оказавшись на самой нижней ступеньке, Мэри плотно зажала нос воротником. Странно, ведь она была здесь всего несколько дней назад… что могло так быстро испортиться, откуда эта вонь?

Протечки в фундаменте оставили на коричневом кафельном полу дюймовый слой воды. Трубы, тянувшиеся через весь потолок, были обмотаны таким слоем пластика, что в некоторых местах его комки напоминали папье-маше. На подходе к комнате Сюзан смердело так, что у Мэри заслезились глаза. Может, плесени столько накопилось? Или какое-то больное животное? Тут она громко простонала: скунс! Ну конечно, испугался, обрызгал чертов подвал и сдох!