Невзирая на мамины старания, Лиз очень многое помнила об отце: к примеру, как он пил «Роллинг рок», утверждая, что лучше заплатить на пятьдесят центов больше, чем давиться «Будвайзером». Вечером он приходил с работы, насквозь пропитанный фабричными сероводородными испарениями. От него разило за километр! Он тут же вставал под душ, мылся пахучим ирландским мылом и садился за стол со словами: «Дамы и господа, я к вашим услугам! Свеженький, как маргаритка». По выходным отец трудился в саду: выращивал бобы, шпинат и огурцы, которыми семья питалась целое лето. Лиз часто забиралась к папе на колени, и он успокаивал ее: «Лизи, солнышко, ты у меня самая красивая. А эти, которые обзывают тебя вшивой, к шестнадцати годам будут страшные, беззубые и беременные, так что не расстраивайся!»

Отец устраивал ее почти во всем… кроме обращения с Сюзан. Временами Лиз казалось, что ее это тоже коснется, но позже она ощутила себя в безопасности. Как ни странно, ей посчастливилось избежать синяков на животе от его кулака.

Хотя, возможно, просто разыгралось воображение, и она выдумывала эти ужасы на почве уныния. Еще задолго до неприятностей с отцом Сюзан вела себя странно. «Я могу летать, если захочу! — говорила она Лиз. — Нужно только быстро махать руками. И невидимкой стану! Еще я могу видеть то, чего никогда не увидишь ты!»

Через несколько лет, когда Сюзан была уже старшеклассницей, ее поведение вызывало еще больше вопросов. Она проводила все время в подвале и поднималась, только чтобы поесть. С каждым днем девушка становилась злее и агрессивнее.

Потом она бросила школу и в восемнадцать лет переехала в отдельную квартиру в восточном районе. Изредка Лиз доводилось наблюдать за ее известными прогулками по городу. Сюзан оглядывалась, смотрела на сестру так, словно делила с ней какой-то жуткий секрет, затем с отвращением поворачивалась и шла дальше.

Жители Бедфорда утверждали, что Сюзан — ведьма и виновница всех бед: закрытия фабрики, гибели рыбы в реке, ежегодных дождей… Более того, она рассказывала людям такие вещи об их жизни, которых не могла знать. И являлась в кошмарных снах.

Лиз почти никогда не думала о сестре, но если так случалось, то была склонна согласиться с остальными: Сюзан — действительно ведьма.

— Зачем ты нас покинул? — продолжила Лиз разговор с памятником. — Знаешь, иногда я выдумываю всякое… что ты не умер, заставил Сюзан вернуться домой и вылечил ее, сделал прежней. — Она горько вздохнула. — Еще я представляю, что у меня много друзей… может, мне тоже пора к врачу?

Она ждала, будто с минуты на минуту отец восстанет из мертвых и ответит. После паузы Лиз продолжила:

— Кстати, у меня больше нет депрессии. Я не смотрю телевизор по девять часов в день и… я познакомилась с мальчиком. Он такой милый, тебе понравился бы. Хотя не знаю — мы с тобой мало общались. Но я ведь была твоей любимицей? Впрочем, это не значит, что я прощаю тебя! Собственно, я пришла сюда сказать, что скоро поступлю в колледж и уеду из этого дурацкого города.

Камень ничего не ответил.

— Я не шучу! — прибавила Лиз.

Только сейчас она поняла, почему оказалась на кладбище сегодня: надеялась получить знак — вроде удара молнии в дерево, чтобы убедиться, что отец слушает и ему жаль. Тогда бы она спокойно уехала в колледж и вела обычную жизнь, вышла бы замуж за какого-нибудь симпатичного молодого человека — вероятно, даже за Бобби Фулбрайта, — и просто двигалась бы навстречу светлому будущему.

Но ни молнии, ни упавшей с неба розы Лиз так и не дождалась. Она провела пальцами по имени на камне.

— Я очень скучаю по тебе.

Девушка встала и, повернувшись к северной части кладбища, увидела, как что-то синее мелькнуло среди густых зарослей в лесу. Лиз присмотрелась внимательнее: это было платье. Миниатюрная блондинка смотрела на нее через железный забор. Юбка колыхалась на ветру, открывая белые как снег костлявые ноги.

Смертельный ужас будто пузырь начал разрастаться внутри Лиз. Он стремительно заполнял все ее тело, пока она не почувствовала сильную тяжесть, вынудившую двигаться в сторону леса.

— Сюзан, что ты делаешь? — спросила она.

Блондинка протиснула лицо между прутьями и улыбнулась. Ее зубы сияли белизной в контрасте с ярко-красными губами.

— Сюзан, тут холодно! Почему ты не в пальто?

Вместо ответа она указала на железную перекладину в двух футах над землей, жестом прося Лиз перебраться по ограде на ее сторону. Там было темно: толстые деревья загораживали солнце. Лиз покачала головой:

— Нет уж, ты иди сюда! Мне страшно.

Сюзан только молча показывала, и в этот момент Лиз очень захотелось убежать от сестры, с которой она много лет пыталась построить мирные отношения. Лиз посылала письма и проезжала мимо ее дома на своем трехскоростном велосипеде; встречая Сюзан на улице, она махала ей рукой, нота не реагировала на приветствие. Люди смотрели на Лиз так, будто она дружила с самим Джефри Дамером, [1]— и все из-за сестры, которая сейчас, в это морозное утро, стоит за забором, умоляя, даже требуя. Прекрасно!

Сюзан стучала зубами, в глазах стояли слезы — от холода и сильной печали. «Прямо-таки крокодиловы», — подумала Лиз. Все же они были родными людьми, одной крови… Не поддаваясь инстинктам, Лиз ступила на перекладину и подтянулась. Она спрыгнула, приземлившись прямо в сугроб и не замечая довольной улыбки на лице Сюзан.

Здесь было совсем темно — заросли деревьев не пропускали свет. Воздух стал плотным, и Лиз тяжело дышала, пытаясь извлечь из влажной пелены хоть каплю кислорода. Голова закружилась, мысли и чувства отказали. Место было окутано злом… нет, даже гневом! Печалью, счастьем, маниакальной радостью… и если надо назвать цвет, то это был не зеленый или голубой, а красный.

Лиз встала на ноги, не замечая слез. Зрачки Сюзан увеличивались и уменьшались, голубой цвет волнами переходил в черный, словно океанский прилив. «Она сумасшедшая», — подумала Лиз, понимая, что все кипящие в ней чувства каким-то образом исходят от Сюзан.

— Хватит… — сдавленно прошептала Лиз.

Нелепо изобразив реверанс маленькой девочки, Сюзан начала поднимать свое тонкое голубое платье, открывая колени, бедра, белые трусики и, наконец, худощавый живот. Он был покрыт синяками — красными и оранжевыми, черными и синими пятнами, похожими на закат. Некоторые уже почти исчезли, остальные были совсем свежими.

— Кто это сделал? — Лиз задыхалась от ужаса и негодования. — Скажи! Это ОН?

Сюзан отпустила подол. Лиз подняла глаза и увидела, что лицо сестры в крови. На черепе образовалась пробоина, из которой кровь сочилась на лоб и по обеим сторонам шеи. Хорошенькое голубое платье намокло, и красная влага, словно менструация, текла меж ее ног в белый сугроб.

Лиз сделала глубокий вдох. Еще один и еще… быстро, быстро — пока не закружилась голова и она совсем не выдохлась. Небо потемнело, рассвет превратился в ночь и… они одни на кладбище? Нет, Лиз чувствовала, что кто-то следит за ними — из леса, кладбища и города. Если напрячь зрение, можно увидеть много лиц.

— Что ты сделала? — закричала она.

Сюзан улыбнулась, показывая залепленные кровавыми сгустками зубы. Коварная, жестокая, голодная улыбка — хорошо знакомая Лиз. Пятно крови на снегу расплывалось.

Лиз бросилась к забору и, схватившись за прутья, уже подтянулась, но вдруг Сюзан с невообразимой силой оттянула ее за шею назад и бросила в сугроб. Лиз в потрясении лежала на спине, не в силах перевести дух.

Грудь отяжелела, что-то сжимало горло. Она пыталась закричать, но выдавила лишь сдавленный хрип. Доступ кислорода прекратился, глаза выпучились, язык вывалился. Что… происходит?.. Почему так трудно дышать…

Она ворочалась из стороны в сторону, сжав руки в кулаки. Хотела перевернуться и сбросить с груди невидимый груз. Что это?.. Прозрев, она увидела сидевшую сверху Сюзан. Сестра душила ее!

Лиз боролась, но впустую, не находя нужного рычага. Легкие сжимались в спазмах, сильнейшая боль прошла через все тело внутренними криками, мольбами… ей нужен воздух!!!