— Просто подожди минутку, — сказала она. На самом деле было не очень больно — она больше испугалась. — Попробуй еще, — сказала она чуть погодя. — Только осторожно.

Она снова почувствовала, как головка пениса коснулась ее губ, и поняла, что он не войдет: то ли он слишком большой, то ли отверстие чересчур мало. Но она позволила ему попытаться, надеясь на лучшее. Было больно, но на этот раз она сжала зубы и не закричала. Однако ее геройство ни к чему не привело. Через несколько секунд Вальтер сам остановился.

— Ничего не получается, — сказал он.

— В чем же дело? — горестно спросила она. — Я думала, все должно выйти само собой…

— Не знаю. У меня нет опыта.

— А у меня тем более.

Она опустила руку к его пенису, обхватила его. Ей нравилось его гладить, нравилось, какой он на ощупь — упругий, но шелковистый. Она попробовала сама ввести его внутрь, приподняв бедра, чтобы было удобнее. Но он тут же отодвинулся, сказав:

— Прости, но теперь больно мне.

— Как ты думаешь, — сказала она, размышляя, — может быть, у тебя размер больше обычного?

— Нет. Когда я был в армии, я повидал много голых мужчин. И видел нескольких с действительно большим членом, чем они очень гордились. Так что у меня вполне обычный. Но не припомню, чтобы хоть кто-нибудь жаловался на подобное затруднение.

Мод кивнула. Она в своей жизни видела только член Фица и, насколько помнила, тот был примерно такой же, как у Вальтера.

— Может, у меня там слишком узко?

Он вздохнул и лег рядом, притянул ее голову к себе на плечо и поцеловал в лоб.

— Я слышал, что у молодоженов бывают трудности. Иногда он слишком нервничает и не может прийти в нужную форму. А иногда от волнения у него все происходит слишком рано и заканчивается, толком не начавшись. Думаю, мы должны набраться терпения и любить друг друга, а что будет дальше — увидим.

— Но у нас же только одна ночь! — сказала Мод и заплакала. Вальтер стал ее успокаивать, но она чувствовала себя совершенно несчастной. Она переживала за себя, но еще больше — за Вальтера. Это должно быть ужасно: дожить до двадцати восьми лет — и жениться на женщине, которая не может его удовлетворить!

Ей хотелось с кем-нибудь поговорить об этом, с другой женщиной — но с кем? О том, чтобы обсудить это с тетей Гермией, смешно было и думать. Некоторые женщины делились тайнами со служанками, но у Мод никогда не было с Сандерсон доверительных отношений. Она подумала об Этель. С ней можно было бы поговорить. Теперь она вспомнила, что именно Этель сказала ей, что волосы на лобке — это нормально. Но Этель уже ушла.

Вальтер сел на постели.

— Давай закажем ужин! И бутылочку вина! Посидим, как муж с женой, поговорим о чем-нибудь, а потом попробуем еще.

Мод есть не хотелось, а разговора «о чем-нибудь» она себе сейчас и представить не могла. Но она, конечно, согласилась. Вальтер, быстро одевшись, вышел в другую комнату и позвонил. Она слышала, как он заказывает ужин — холодное мясо, копченую рыбу, салаты и бутылку рейнского вина.

Она села у раскрытого окна, глядя на улицу. В глаза ей бросился анонс сегодняшней газеты: «Великобритания предъявляет Германии ультиматум!» Вальтер может погибнуть в этой войне. Она не хотела, чтобы он умер девственником.

Вальтер позвал ее, когда принесли еду, и она перешла к нему в гостиную комнату. Официант уже постелил белую скатерть и расставил блюда: копченого лосося, мясную нарезку, салат-латук, помидоры, огурцы, тонко нарезанный белый хлеб. У Мод не было аппетита, но чтобы составить Вальтеру компанию, она пригубила вино, которое он ей налил, и съела небольшой кусочек лосося.

Потом они действительно говорили «о чем-нибудь»: Вальтер рассказывал о своем детстве, о матери, о жизни в Итоне. А Мод вспоминала, какие балы устраивал в Ти-Гуине отец. В гости приезжали самые влиятельные люди страны, а мама должна была так размещать их, чтобы рядом находились комнаты их любовниц.

Сначала Мод было тяжело поддерживать разговор, словно они были едва знакомы, но неловкость вскоре прошла, и она снова говорила все, что приходило ей в голову. Официант убрал со стола, и они перебрались на диван, продолжая разговор и держась за руки. Они поговорили о личной жизни родителей, Фица, Роберта, Этель, даже герцогини. Мод хотелось узнать побольше про таких, как Роберт: где они знакомились, как узнавали друг друга, что делали вместе. Целовались они как мужчина с женщиной, сказал ей Вальтер, а делали то, что она сделала в опере, и еще многое другое. Вальтер сказал, что не знает подробностей, а Мод про себя решила, что, может, и знает, но ему неловко об этом говорить.

Когда часы на камине пробили полночь, она удивилась: время пролетело незаметно.

— Давай ложиться, — сказала она. — Даже если у нас и не получится, как должно быть, я хочу провести эту ночь в твоих объятиях.

— Хорошо, — сказал он, вставая. — Но сначала, если не возражаешь, я должен кое-что сделать. В вестибюле стоит телефон для постояльцев. Я бы хотел позвонить в посольство.

— Конечно.

Он вышел. Мод прошла в ванную в конце коридора, потом вернулась в номер. Она разделась и забралась в постель. Ей почти удалось уговорить себя, что неважно, что сейчас будет. Они любят друг друга, и они вместе. А если большего не дано, то достаточно и этого.

Вальтер пришел через несколько минут. Он был мрачен, и Мод сразу поняла, что новости у него плохие.

— Англия объявила Германии войну, — сказал он. — Посольство получило ноту час назад. Из Министерства иностранных дел прибыл младший Николсон, и князя Лихновского пришлось поднять с постели.

Они были почти уверены, что это произойдет — и все равно для Мод это тоже стало ударом.

Вальтер задумчиво разделся, словно много лет так раздевался с ней рядом.

— Мы уезжаем завтра, — сказал он. Когда он снял нижнее белье, она увидела, что его член в обычном состоянии маленький и сморщенный. — К десяти утра, с вещами я должен быть на вокзале на Ливерпуль-стрит.

Он выключил свет и лег. Какое-то время они лежали рядом, не касаясь друг друга, и на какой-то страшный миг Мод показалось, что он сейчас просто заснет; потом он повернулся к ней, обнял, нашел губами ее губы. Несмотря ни на что, ее переполняло желание. Было похоже, что все эти обстоятельства еще больше разожгли ее любовь к Вальтеру, сделали ее еще более отчаянной и требовательной. Она почувствовала, как увеличивается и твердеет его член, касаясь мягкой кожи ее живота. Еще миг — и он был сверху. Как и в первый раз, он, опираясь на левую руку, коснулся ее правой. Как и в первый раз, она почувствовала, как к телу прижимается его твердый член. Ей снова стало больно — но лишь на миг. И на этот раз он скользнул внутрь.

На пути было еще одно препятствие — и она потеряла девственность; и когда он вдруг полностью вошел в нее, они замерли в древнейшем в мире объятии.

— Слава богу… — прошептала она. Облегчение сменилось восторгом, и наконец они начали двигаться в едином счастливом ритме…

Начало — конец августа 1914 года

Катерина была в смятении. Когда по всему Петербургу появился расклеенный указ царя о всеобщей мобилизации, она прибежала к Григорию и залилась слезами, отчаянно терзая свою длинную косу и повторяя:

— Что мне делать? Что делать?

Ему хотелось обнять ее, осушить губами ее слезы и пообещать всегда быть рядом. Но он не мог дать такого обещания, и к тому же — она любила не его, а брата.

Григорий уже проходил воинскую службу и числился в запасе, то есть считался подготовленным к ведению военных действий. Правда, единственное, чем с ними занимались — учились маршировать, а все остальное время строили дороги. Тем не менее он ожидал, что его призовут в первые дни мобилизации.

Это приводило его в ярость. Война была глупой и бессмысленной. В Боснии произошло убийство — и уже через месяц Россия оказалась в состоянии войны с Германией! Никто ничего не выиграет, зато с обеих сторон погибнут тысячи рабочих и крестьян. Григорий считал это очевидным доказательством того, что знать в России не в состоянии управлять такой огромной страной.