Армии не давало развалиться ядро, состоявшее из большевиков: они были тщательно распределены по армейским частям, чтобы максимально усилить эффект их присутствия. Одни были обычными солдатами, другие занимали руководящие посты, третьи, как Григорий, были комиссарами и работали бок о бок с командирами, посылая отчеты в Москву, в большевистский Центральный комитет. Они поддерживали боевой дух солдат, напоминая, что они воюют за величайшее дело в истории человечества. Когда армия была вынуждена действовать жестоко и безжалостно, реквизируя зерно и лошадей у отчаянно бедных крестьянских семей, большевики объясняли солдатам, что это необходимо для всеобщего блага. Едва заслышав ропот недовольства, об этом сразу сообщали куда следует, так что подобные разговоры пресекались раньше, чем успевали посеять смуту.

Но будет ли всего этого достаточно?

Григорий и Троцкий, склонившись, смотрели на карту.

— Турки при некоторой помощи немцев все еще контролируют Каспийское море, — сказал Троцкий, указывая на Закавказский регион между Россией и Персией.

— Угрожая нефтяным месторождениям, — пробормотал Григорий.

— На Украине набрал силу Деникин.

Тысячи офицеров, аристократов и буржуа бежали от революции и в результате оказались в Новочеркасске, где создалось контрреволюционное войско под командованием генерала Деникина.

— Так называемая Добровольческая армия.

— Именно. — Палец Троцкого двинулся на север России. — В Мурманске стоит английская эскадра. В Архангельске — три американских пехотных батальона. И к ним идет приток чуть ли не со всех стран мира: из Канады, Китая, Польши, Италии, Сербии… Быстрее, пожалуй, назвать те страны, которые непослали войска на замерзший север нашей страны.

— А ведь еще Сибирь.

Троцкий кивнул.

— Во Владивостоке стоят японские и американские войска. Чехи контролируют большую часть Транссибирской магистрали. В Омске — англичане и канадцы, которые поддерживают так называемое Временное правительство.

Многое из этого Григорий уже знал, но прежде он не смотрел на всю картину целиком.

— Выходит, мы окружены? — спросил он.

— Так и есть. А теперь, когда империалисты заключили мир, у них освободятся миллионы солдат.

Григорий подумал, надеясь увидеть луч надежды.

— С другой стороны, за последние шесть месяцев численность Красной армии увеличилась с трехсот тысяч до миллиона человек.

— Я знаю. — Троцкого вовсе не обрадовало это напоминание. — Но этого мало.

Германия была в агонии революции — и Вальтеру эта картина казалась ужасно похожей на русскую революцию год назад.

Она началась с бунта. Флот, стоявший в Киле, получил приказ выйти в море и атаковать английские суда. Это было самоубийственное задание, к тому же моряки знали, что идут мирные переговоры, и отказались его выполнять. Вальтер заметил отцу, что приказ шел вразрез с волей кайзера, следовательно, моряки не мятежники, напротив, они верны кайзеру. У Отто от ярости едва не сделался апоплексический удар.

После того как правительство попыталось подавить бунт моряков, город Киль был взят Советом рабочих и солдат, созданным по аналогии с российскими советами. Через два дня советы контролировали Гамбург, Бремен и Куксхавен. А позавчера кайзер отрекся от престола.

Вальтеру было страшно. Он мечтал о демократии, а не о революции. Но в день отречения тысячи рабочих вышли на улицы Берлина, размахивая флагами, и крайне левый Карл Либкнехт провозгласил Германию свободной социалистической республикой. К чему это приведет? Вальтер не мог себе представить.

Подписание мирного соглашения было очень тяжелым моментом. Вальтер всегда считал войну ужасной ошибкой, но то, что он оказался прав, ничуть его не утешало. Отчизна повержена и унижена, а сограждане голодают. Он сидел в гостиной родительского дома в Берлине, листая газеты, и ему было так тоскливо, что он не мог себя заставить на что-то отвлечься. Обои выцвели, полочка для картин покрылась пылью. В старом полу выпадали паркетины, но не было мастера, чтобы его починить.

Вальтер мог лишь надеяться, что мир усвоит полученный урок. Четырнадцать пунктов Вудро Вильсона были лучом света, возвещавшим о восходе солнца. Есть ли вероятность, что государства-гиганты найдут способ улаживать свои разногласия мирным путем?

От одной статьи в правой газете Вальтер пришел в ярость.

— Этот дурак-журналист пишет, что немецкая армия осталась непобежденной, — сказал он входящему в комнату отцу. — Он утверждает, что нас предали евреи и социалисты. Мы должны искоренять подобную чушь!

— Это почему же? — с вызовом спросил Отто.

— Потому что знаем, что это не так.

— А я считаю, что нас действительно предали евреи и социалисты.

— Что?! — воскликнул Вальтер, не веря своим ушам. — Можно подумать, это евреи и социалисты остановили нас на Марне, дважды! Мы проиграли войну!

— Наши силы были подорваны недостаточным снабжением.

— Из-за английской блокады. А почему в войну вступили американцы? Разве это евреи и социалисты вели неограниченную подводную войну и топили корабли с американскими пассажирами?!

— Социалисты приняли возмутительные условия мирного соглашения с Антантой.

Вальтер от гнева чуть не лишился дара речи.

— Тебе прекрасно известно, что это Людендорф обратился с предложением о заключении мира. Канцлер Эберт был назначен позавчера, как ты можешь обвинять его?

— Если бы это зависело от армии, мы бы никогда не подписали это соглашение.

— Вы уверяли кайзера, что победите, он поверил, и это стоило ему короны. Как мы будем учиться на своих ошибках, если вы позволите народу Германии верить в подобную ложь?

— Если они будут думать, что наша армия побеждена, это их деморализует.

— И пусть! Главы европейских стран совершали глупые и страшные ошибки, в результате которых погибло десять миллионов человек. Дайте людям по крайней мере осознать это, чтобы никогда больше не допустить ничего подобного!

— Ни за что, — ответил отец.

Ноябрь — декабрь 1918 года

На следующий день после Дня перемирия Этель проснулась очень рано. Дрожа от холода на каменном полу в ожидании, пока закипит чайник на старой плите, она приняла решение — быть счастливой. Для этого у нее было много причин. Война закончилась, и она ждет ребенка. У нее верный муж, который ее обожает. Не все вышло так, как она хотела, но она не позволит себе из-за этого огорчаться. И выкрасит кухню в ярко-желтый цвет, это сейчас очень модно.

Но прежде всего нужно наладить семейную жизнь. Ее уступка успокоила Берни, но сама она по-прежнему чувствовала горькую обиду, и атмосфера в доме оставалась угнетающей. Этель не хотелось, чтобы эта трещина в их отношениях осталась. Получится ли все замять?

Она взяла в спальню две чашки чая и снова забралась в постель. Ллойд все еще спал в своей кроватке. Берни, надев очки, сел в постели, и она спросила:

— Как ты себя чувствуешь?

— Кажется лучше.

— Полежи еще денек, чтобы была уверенность, что ты выздоровел окончательно.

— Пожалуй… — сказал он спокойно, не ласково, но и не враждебно.

— Ты кого хочешь, мальчика или девочку? — спросила она, потягивая чай.

Он молчал, и сначала она подумала, что у него мрачное настроение и он не ответит; но оказалось, что он просто раздумывал несколько секунд, как часто делал, прежде чем ответить. Наконец он сказал:

— Ну, мальчик у нас уже есть, так что было бы хорошо, если бы были и мальчик, и девочка.

Она почувствовала к нему нежность. Он всегда говорил о Ллойде так, словно это был его собственный сын.

— Но надо постараться, чтобы им было хорошо расти в нашей стране, — сказала она. — И чтобы они смогли получить образование, работу, приличное жилье и воспитать собственных детей. И чтобы больше не было войны.