— Могу вам сообщить, что немцы и евреи предпринимают грязные попытки запугать и подкупить мою редакцию, чтобы мы высказывались в поддержку нейтралитета, — сказал он.

Герцогиня поморщилась: она терпеть не могла язык бульварной прессы.

— Что вы имеете в виду? — холодно спросила Мод.

— Вчера у нашего редактора отдела финансовых новостей состоялась беседа с лордом Ротшильдом, — сказал журналист. — Он уговаривал нас в интересах мира смягчить антигерманскую направленность наших статей.

Мод была знакома с Натти Ротшильдом, убежденным либералом.

— И что же думает о просьбе Ротшильда лорд Нортклиффский? — спросила она. Лорд Нортклиффский был владельцем «Таймс».

Стид усмехнулся.

— Сегодня он велел сделать передовицу еще более жесткой! — Он взял с бокового столика газету и помахал ею. — «Мир не является нашим главным интересом», — зачитал он.

Мод не могла себе представить ничего более циничного, чем открытый призыв к войне. Она заметила, что даже Фица покоробила позиция журналиста. Она уже хотела ответить, но Фиц сменил тему.

— Я только что видел французского посла, Поля Камбона после беседы с Греем, — сказал Фиц. — Он был белее этой скатерти. Камбон сказал: «Ils vont nous lâcher», «Они нас бросят».

— А вы случайно не знаете, что так расстроило господина Камбона? — спросила герцогиня.

— Знаю. Видимо, немцы согласны оставить Францию в покое, если Франция пообещает не вступать в войну. Но если Франция откажется, англичане не будут чувствовать себя обязанными помогать Франции защищаться.

Мод было жаль французского посла, но ее сердце радостно забилось при мысли, что Англия может не участвовать в грядущей войне.

— Но Франция будет просто обязана отказаться, — сказала герцогиня. — У нее договор с Россией, по которому в случае войны они должны прийти друг к другу на помощь.

— Именно! — гневно сказал Фиц. — Какой смысл заключать международные соглашения, если в тяжелую минуту их нарушать?

— Чепуха, — сказала Мод, зная, что ведет себя грубо, но не желая об этом думать. — Международные соглашения нарушают при любом удобном случае. Дело не в этом.

— А в чем, позволь спросить? — ледяным тоном осведомился Фиц.

— Я думаю, Асквит и Грей просто пытаются напугать Францию и заставить взглянуть на происходящее трезво. Франция не может противостоять Германии без нашей помощи. Если они будут знать, что им придется сражаться в одиночку, возможно, это настроит их на более миролюбивый лад, и они удержат Россию от войны с Германией.

— А как же Сербия?

— Даже на этой стадии, — сказала Мод, — России и Австрии еще не поздно сесть за стол переговоров и выработать решение, приемлемое для Балкан.

Несколько секунд стояла тишина. Потом Фиц произнес:

— Очень сомневаюсь, что произойдет нечто подобное.

— И тем не менее, — сказала Мод, и сама слышала, какое отчаяние звучит в ее словах, — мы не должны терять надежду!

Мод сидела у себя в комнате и никак не могла собраться с силами и переодеться к обеду. Горничная давно приготовила платье и украшения, но Мод просто сидела и смотрела на них.

Когда они были в Лондоне, она выезжала в свет почти каждый вечер. Но сегодня вечером она была не в состоянии блистать и очаровывать, не в состоянии выпытывать у сильных мира сего, что они думают по тому или иному поводу, и играть в азартнейшую игру — влиять на принимаемые решения, не позволяя им даже заподозрить это.

Вальтер уйдет на войну. Он наденет военную форму и возьмет ружье, а в него будут стрелять из пушек, мортир и пулеметов, пытаясь убить или ранить так тяжело, чтобы он не мог больше стрелять. Она едва сдерживала слезы.

В дверь постучали. Это был Граут.

— Госпожа, прибыл господин фон Ульрих, — сказал он.

Это ошеломило Мод. Появление Вальтера было для нее неожиданностью. Почему он пришел?

Заметив ее удивление, Граут добавил:

— Я сказал, что хозяина нет дома, и он спросил, может ли вас увидеть.

— Спасибо, Граут, — сказала Мод и поспешила вниз.

— Господин фон Ульрих в гостиной, — сказал ей вслед Граут. — Я сейчас скажу леди Гермии, и она спустится.

Даже Граут знал, что Мод не полагается оставаться наедине с молодым человеком. Но тетя Гермия не так уж легка на подъем, и несколько минут до ее появления у Мод будет.

Мод влетела в гостиную и бросилась Вальтеру в объятия.

— Что нам делать? — всхлипнула она. — Вальтер, ну что же нам делать?

Он крепко обнял ее и пристально посмотрел в глаза. У него было серое, измученное лицо.

— Франция не ответила Германии на ультиматум, — сказал он. — Наш посол в Париже настаивал на ответе и получил следующее: «Франция будет защищать собственные интересы». Они не обещают сохранять нейтралитет.

— Но может быть, еще есть время…

— Нет. Они приняли решение о мобилизации. Последнее слово осталось за Жоффром. Победили военные, как и во всех остальных странах. Телеграммы были посланы в четыре часа по Парижскому времени.

— Но вы еще можете сделать хоть что-нибудь?!

— У Германии не осталось выбора, — сказал он. — Мы не можем сражаться с Россией, если с другой стороны в нас вцепятся французы, хорошо вооруженные и полные решимости отбить Эльзас и Лотарингию. Поэтому нам самим придется напасть на Францию. План Шлиффена уже приводится в действие. На улицах Берлина толпы жителей распевают гимн.

— Тебе придется уехать в свой полк…

— Конечно.

Она вытерла лицо. Ее платок был так мал, глупый клочок расшитого батиста. Она вытерла глаза рукавом.

— Когда? — спросила она. — Когда ты уезжаешь?

— Еще несколько дней я буду в Лондоне, — сказал он. Она видела, что он сам еле сдерживает слезы. — Есть ли хоть малейший шанс, что Англия не будет участвовать? Тогда мне хотя бы не придется сражаться против твоей страны.

— Я не знаю, — сказала она, прижимаясь к нему. — Это выяснится завтра. Пожалуйста, обними меня покрепче! — Она опустила голову ему на плечо и закрыла глаза.

В воскресенье Фиц с возмущением увидел на Трафальгарской площади антивоенную демонстрацию. Говорил Кейр Харди, член парламента от партии лейбористов. Он был в твидовом костюме в мелкую клетку — как егерь, подумал Фиц. Харди стоял на постаменте колонны Нельсона и кричал что-то со своим шотландским акцентом. Никакого уважения к памяти героя, погибшего за Англию в Трафальгарской битве.

Харди говорил, что предстоящая война станет величайшей катастрофой, какую только видел мир. Он был представителем горнодобывающего округа — Мертира, соседнего с Эйбрауэном. Внебрачный сын горничной, пока не начал заниматься политикой работал на шахте. Что он мог знать о войне?

Фиц поторопился на чай к герцогине. В большом зале он увидел Мод, оживленно беседующую с Вальтером. Из-за кризиса Фиц отдалился от обоих и очень об этом жалел. Он любил сестру и восхищался Вальтером, но Вальтер был немцем, а сестра — либералкой, и в такие моменты как сейчас Фицу было трудно с ними разговаривать. Однако он старался делать все возможное, чтобы сохранить добрые отношения. И сейчас он сказал Мод:

— Я слышал, сегодня заседание кабинета министров прошло неспокойно?

Она кивнула.

— Вчера вечером Черчилль, никого не спросив, объявил о мобилизации флота. Бернс в знак протеста ушел в отставку.

— Ну что ж, не буду делать вид, что мне жаль, — сказал Фиц. Бернс, старый радикал, был самым яростным противником войны в кабинете министров.

— Должно быть, остальные одобрили распоряжение Уинстона.

— Неохотно.

— И на том спасибо.

Невыносимо, подумал Фиц, что в такое опасное время страной руководят эти левые слюнтяи.

— Но они отказались дать обязательство защищать Францию, на котором настаивал Грей.

— Значит, продолжают вести себя как полные ничтожества, — сказал Фиц. Он понимал, что ведет себя грубо по отношению к сестре, которой неприятно это слышать, но на душе было слишком гадко.