— По-моему, это перебор, — сказал он озабоченно. — Сербское правительство не станет увольнять всякого, кто не нравится австрийцам.

— Куда они денутся, — пожал плечами Роберт.

— Да, пожалуй, — Вальтер надеялся, что ради сохранения мира они пойдут на это.

Но худшее было впереди.

В пункте пять говорилось, что Австрия поможет Сербии в подавлении антиавстрийской деятельности. А в шестом пункте Вальтер с отчаянием прочел требование позволить делегатам от австрийского правительства участвовать в расследовании сараевского убийства.

— Но Сербия будет вынуждена отказаться! — воскликнул Вальтер. — Это же означает утрату самостоятельности.

Лицо Роберта потемнело еще больше.

— Вряд ли, — бросил он.

— Ни одна страна в мире не пойдет на такое!

— А Сербия пойдет. Или будет уничтожена.

— Австро-Венгрия начнет войну?

— Если понадобится.

— Но эта война может охватить всю Европу!

Роберт погрозил указательным пальцем:

— Вовсе нет, если другие правительства будут вести себя разумно.

«В отличие от твоего», — подумал Вальтер, но ничего не сказал и продолжил чтение. С остальными пунктами, несмотря на безапелляционную манеру изложения, еще можно было смириться: арест заговорщиков, пресечение пересылки оружия на территорию Австрии и запрет на антиавстрийскую пропаганду.

Ответ следовало дать в течение сорока восьми часов.

— О господи, это жестко… — сказал Вальтер.

— Те, кто выступает против Австрийского императора, не вправе ожидать снисхождения.

— Да-да, я понимаю, но ведь он даже не дал им возможности сохранить лицо…

— А зачем?

Тут Вальтер не смог скрыть отчаяния:

— Да он что, хочетэтой войны?

— Семья императора, династия Габсбургов, правила в Европе сотни лет. Император видит, что Господь возложил на него долг править низшими славянскими народами. Такова его судьба.

— Храни нас Господь от избранников судьбы, — пробормотал Вальтер. — А в моем посольстве это видели?

— Увидят через считанные минуты.

Интересно, как они это воспримут: спокойно, как Роберт, или возмутятся, как Вальтер? Будут ли открыто протестовать — или дипломатично пожмут плечами, признавая свое бессилие? Вечером он узнает… Вальтер взглянул на каминные часы.

— Я опаздываю на обед. Ты сегодня вечером будешь на балу у герцогини Суссекской?

— Да. Увидимся там.

Они вышли из дома вместе и расстались на Пиккадилли. Вальтер пошел к дому Фица, где его ждали к обеду. Он чувствовал себя совершенно разбитым, казалось, земля уходит у него из-под ног. Война, вызывавшая у него такой ужас, была совсем рядом.

Едва он успел поприветствовать графиню Би в светло-лиловом платье со множеством бантиков и пожать руку Фицу, неотразимому в белой сорочке с воротником-стойкой и белой бабочкой, как объявили начало обеда. Он был счастлив, что ему выпало вести в обеденный зал Мод. На ней было темно-красное платье из какой-то материи, удачно облегавшей фигуру. Когда она садилась, он, придвигая ей стул, сказал:

— Прелестное платье!

— Это от Поля Пуаре, — сказала она. Модельер был так знаменит, что даже Вальтер слышал его имя. И чуть понизив голос, Мод добавила: — Я знала, что вам понравится.

В этих словах вроде и не было ничего особенного, но у него радостно забилось сердце — и тут же сжалось от страха, что он может потерять эту очаровательную женщину.

Дом Фица лишь немного не дотягивал до дворца. Окна большого обеденного зала выходили на две оживленные улицы. Несмотря на яркое вечернее солнце, в зале горели электрические люстры, и их свет отражался в хрустальных бокалах и серебряных приборах, выставленных перед каждым гостем. Оглядывая других дам, сидящих за столом, Вальтер в очередной раз удивился тому, какие неподобающе низкие вырезы на вечерних платьях дам высшего общества.

Он думает как подросток. Пора жениться.

Как только он сел, Мод под столом вынула ногу из туфли и погладила его ногу. Он улыбнулся ей, но она сразу заметила, что он расстроен.

— Что случилось? — спросила она.

— Начни разговор об австрийском ультиматуме, — шепнул он. — Скажи, что слышала, будто его уже доставили по назначению.

Мод, обращаясь к Фицу, сидевшему во главе стола, сказала:

— Фиц, я слышала, Белград наконец получил ноту австрийского императора. Ты уже знаешь об этом?

— То же, что и ты, — ответил Фиц, опуская ложку. — Содержания никто не знает.

— Насколько мне известно, требования очень жесткие, — сказал Вальтер. — Австрия настаивает на том, чтобы принимать участие в сербском судебном процессе.

— Принимать участие в процессе?! — воскликнул Фиц. — Но если сербский премьер-министр согласится на это, ему придется уйти в отставку.

Вальтер кивнул. Фиц видел те же последствия, что и он.

— Австрийцы ведут себя так, словно хотят начать войну… — Слова Вальтера были опасно близки к тому, что можно было бы назвать неверностью союзнику Германии, но он был слишком взволнован, чтобы думать об этом. Он поймал взгляд Мод — она молчала, лицо ее побледнело. Она тоже сразу восприняла известие как угрозу их будущему.

— Конечно, всем жаль Франца Фердинанда, — сказал Фиц. — И подрывная деятельность националистов может нарушать спокойствие империи, если с ними решительно не бороться… — Вальтер подумал, что Фиц проводит параллели с борцами за независимость Ирландии и южноафриканскими бурами, угрожающими Британской империи. — Но чтобы расколоть орех, вовсе не обязательно брать кувалду.

Лакеи унесли суповые тарелки и налили другое вино. Вальтер не стал ничего пить: вечер впереди долгий, а ему нужна ясная голова.

— Я сегодня случайно встретилась с премьер-министром Асквитом, — тихо сказала Мод. У нее был испуганный вид. — Он сказал, что может начаться настоящий Апокалипсис. Я ему не поверила… А теперь боюсь, что, возможно, он прав.

— Мы все этого боимся, — сказал Фиц.

Вальтера всегда впечатляли связи Мод. Она запросто общалась с самыми могущественными людьми Лондона. Вальтер вспомнил, как еще девочкой, в одиннадцать или двенадцать лет, когда у власти было правительство консерваторов и отец Фица и Мод был министром, она с серьезным видом расспрашивала коллег отца, гостивших в Ти-Гуине. И еще тогда они внимательно ее выслушивали и терпеливо отвечали на все вопросы.

— С другой стороны, — продолжала она, — если война все же начнется, Асквит считает, что Великобритании вовсе не обязательно в ней участвовать.

Вальтер воспрял духом. Если Великобритания не будет участвовать, война не разлучит его с Мод.

Фиц, казалось, был разочарован.

— Правда? — спросил он. — Даже если… — Он взглянул на Вальтера. — Простите, фон Ульрих… Даже если Германия вторгнется на территорию Франции?

— Асквит говорит, мы останемся в стороне, — ответила Мод.

— Похоже, подтверждаются мои давние опасения, — важно начал Фиц, — что правительство не понимает действительного соотношения сил в Европе. — Как консерватор он не доверял правительству либералов, а лично Асквита ненавидел за ослабление власти палаты лордов. Но что самое главное, перспектива войны его не ужасала. Вальтер боялся, что в каком-то смысле Фиц о ней мечтает, совсем как Отто. И уж во всяком случае Фиц считал, что лучше война, чем любое ослабление влияния Великобритании.

— А уверены ли вы, мой дорогой Фиц, — спросил Вальтер, — что победа Германии над Францией изменила бы равновесие сил к худшему?

Эта тема была слишком болезненной для застольной беседы, но в то же время вопрос был слишком важный, чтобы уйти от обсуждения.

— Со всем почтением к вашей великой стране и к его величеству кайзеру Вильгельму, вынужден заключить, что Британия не должна допустить, чтобы Германия контролировала Францию.

И в этом суть, подумал Вальтер, прилагая все усилия, чтобы не показать, какой гнев и разочарование вызвала у него эта гладкая фраза. Нападение Германии на Францию, союзника России, на самом деле было бы самозащитой, но англичане подают это так, будто Германия пытается занять в Европе господствующее положение. Через силу улыбнувшись, он сказал: