— Папа! — воскликнула мама. — Здесь же дети!
— Что такого они услышат, что может их шокировать? Для сказок я уже стар. Молодые женщины хотят спать с молодыми мужчинами, и хотят так отчаянно, что своего добьются, неважно, замужем они или нет. И те, кто не желает этого признавать, — круглые дураки, дочка, в том числе и твой муж.
— Папа, выбирай выражения! — сказала мама.
— Ну хорошо, хорошо, — сказал дед и замолчал, попивая свой чай.
Через минуту вошел отец. Мама удивленно взглянула на него.
— Как ты рано! — сказала она.
Он заметил беспокойство в ее голосе.
— Ты говоришь так, будто тебе это неприятно.
Она поднялась из-за стола, освобождая ему место.
— Поставлю-ка я еще чайник.
Отец не стал садиться.
— Собрание отменили, — сказал он. Его взгляд упал на чемодан Этель. — А это что?
Все посмотрели на Этель. Во взгляде матери Этель читала страх, во взгляде Билли, устремленном на отца — вызов, у деда — покорность судьбе. Она поняла, что отвечать отцу придется ей.
— Папа, мне нужно кое-что тебе сказать, — начала она. — Ты рассердишься, но единственное, что я могу сказать — мне очень жаль, что так вышло.
Его лицо потемнело.
— Что ты натворила?!
— Я… ушла из Ти-Гуина…
— Ну, тут жалеть не о чем. Мне никогда не нравилось, что ты там раскланиваешься и расшаркиваешься перед этими паразитами.
— Но у меня… были причины уйти.
— Хорошие или плохие? — спросил он, надвинувшись и стоя над ней.
— У меня проблемы…
— Надеюсь, ты имеешь в виду не то, что другие девчонки, когда говорят, что у них проблемы? — грозно спросил он.
Она вперила взгляд в стол и кивнула.
— Ты… — Он замолчал, подыскивая подходящие слова. — Ты что, совершила моральное падение?
— Да.
— Ах ты дрянь!
То же самое сказала и мама. Этель сжалась в комок, хотя на самом деле не представляла себе, чтобы отец поднял на нее руку.
— Смотри на меня! — сказал он. Она посмотрела на него сквозь пелену слез.
— Значит, ты говоришь мне, что совершила грех прелюбодеяния?
— Прости меня, папа!
— С кем?
— С лакеем.
— Как его зовут?
— Тедди, — вырвалось у нее.
— Тедди — а фамилия?
— Это не имеет значения.
— Как это не имеет? Что это значит?
— Это приезжий, слуга одного из гостей. А к тому времени, как я узнала о своем состоянии, он уже был в армии. И у меня нет с ним связи.
— Приезжий? И у тебя нет с ним связи? — крик отца перешел в рев. — Так ты что же, с ним даже не обручилась? Ты что же, совершила этот грех… — Он начал заикаться, не в силах выговорить омерзительное слово. — Ты совершила этот страшный грех походя?
— Полно, отец, — сказала мама, — не надо сейчас так злиться!
— Сейчас — и не надо злиться? А когда же еще человеку злиться?
Его попробовал успокоить дед:
— Дэй, дружочек, относись ты к этому спокойнее. Криком делу не поможешь.
— Извините, что напоминаю вам, но это мой дом, и мое дело, кричать мне или нет.
— Ну, хорошо, — сказал дед миролюбиво. — Кричи, если хочешь.
Но мама не сдавалась.
— Отец, думай, чтобы потом не пожалеть о своих словах.
Однако все попытки успокоить отца лишь разжигали его гнев.
— Я не позволю собой командовать ни женщинам, ни старикам! — прокричал он. Указав на Этель, он заявил: — И блудницы в своем доме я не потерплю. Убирайся!
— Нет! — зарыдала мама. — Только не это!
— Вон! — вскричал он. — И никогда не возвращайся!
— Но как же твой внук?! — воскликнула мама.
— Отец, — заговорил Билли, — разве ты не будешь руководствоваться Священным писанием? Иисус говорил: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». Евангелие от Луки, глава пятая, стих тридцать второй.
Отец круто обернулся к нему.
— Вот что я тебе скажу, невежественный мальчишка. Родители моего отца тоже не были женаты. И никто не знал, кто был его отцом. Моя бабка пала так низко, как только может пасть женщина.
Мама ахнула. Этель была потрясена, и видела, что Билли ошарашен. А дед, похоже, знал.
— Да, — сказал отец, уже потише. — Мой отец рос в доме, пользующемся дурной славой. Если вы понимаете, что это такое. Это дом, куда ходят моряки, оказавшись в порту Кардиффа. Но однажды, когда его мать напилась и лежала без сознания, Господь направил его детские стопы в воскресную школу, где он и встретил Иисуса. Там он научился читать и писать, а потом — и воспитывать своих детей в духе благочестия.
— Дэвид, ты никогда мне об этом не рассказывал, — тихо сказала мама. Она редко называла отца по имени.
— Я надеялся никогда не вспоминать об этом! — Лицо отца исказилось от стыда и ярости. Опершись на стол и глядя Этель в глаза, он сказал громким шепотом: — Когда я ухаживал за твоей матерью, мы держались за руки, и, прощаясь, я целовал ее в щеку — до самого дня свадьбы! — Он грохнул кулаком по столу, так что чашки задрожали. — Слава Господу нашему Иисусу Христу, моя семья выбралась из этой вонючей грязи. И мы туда не вернемся! — Он снова перешел на крик. — Никогда, никогда, никогда!
Наступила долгая напряженная тишина.
Потом отец взглянул на маму и сказал:
— Гони ее вон.
Этель встала.
— Мои вещи собраны, и немного денег у меня есть. Я уеду в Лондон… — Она с горечью взглянула на отца. — Не буду тянуть семью в грязь.
Билли взял ее чемодан.
— Билли, а ты куда? — спросил отец.
— Провожу Этель на станцию, — испуганно ответил Билли.
— Не надо. Пусть сама несет свой чемодан.
Билли собрался было поставить чемодан, но передумал. На его лице появилось упрямое выражение.
— Я провожу ее на станцию, — повторил он.
— Будешь делать, что тебе сказано! — прикрикнул отец.
Билли все еще выглядел испуганным, но тем не менее он возразил:
— А иначе что, отец? Ты и меня выгонишь из дома?
— Разложу на колене да выпорю, — сказал отец. — Ты еще не настолько вырос.
Билли побледнел, но смотрел отцу прямо в глаза.
— Нет, я вырос, — сказал он. — Я уже взрослый. — Он переложил чемодан в левую руку, а правую сжал в кулак.
Отец шагнул вперед:
— Я тебе покажу, как грозить мне кулаком! Мальчишка!
— Довольно! — взвизгнула мама. Она встала между ними и уперлась руками в грудь отца. — Хватит! Мне тут только вашей драки не хватало! Дэвид Уильямс, убери свои руки! Вспомни, что ты — староста «Вифезды»! Что люди скажут?
Это его остановило. Мама повернулась к Этель.
— Ты лучше иди. Билли тебя проводит. Давайте, быстренько.
Отец уселся за стол.
Этель поцеловала мать.
— Прощай, мама!
— Напиши мне письмо, — попросила та.
— Не смей писать никому в этом доме! — подал голос отец. — Письма полетят в огонь нераспечатанными!
Мама отвернулась и заплакала. Этель вышла, и Билли последовал за ней. По крутым улочкам они спустились в центр города. Этель шла, не поднимая глаз, не желая говорить со встречными и отвечать на вопрос, куда она собралась.
На станции она взяла билет до Пэддингтонского вокзала.
— Да… — сказал Билли, когда они стояли на платформе. — Два таких удара в один день… Сначала ты, потом отец.
— Столько лет он носил это в себе, — сказала Этель. — Неудивительно, что он так строг. Наверное, я когда-нибудь даже смогу простить, что он меня выставил.
— А я — нет, — сказал Билли. — Наша вера учит не носить в себе прошлое и не наказывать ближних, а каяться и прощать.
Пришел поезд из Кардиффа, и Этель увидела, как с него сошел Вальтер фон Ульрих. Он вежливо прикоснулся к шляпе в знак приветствия, что было очень мило с его стороны: обычно джентльмены не приветствуют так слуг. Леди Мод говорила, что рассталась с ним. Наверное, он приехал, чтобы ее вернуть. Этель про себя пожелала ему удачи.
— Купить тебе в поезд газету? — спросил Билли.
— Нет, спасибо, милый, — ответила она. — Вряд ли я смогу сосредоточиться на чтении.
В ожидании поезда она сказала: