Здесь, не к добру вспомнил Вальтер, немецкое наступление остановилось в четырнадцатом году. И поклялся себе, что теперь это не повторится.

30 мая Гас с американскими экспедиционными войсками находился в районе учений под Шатовийеном, к югу от Парижа, когда Третья дивизия получила приказ принять участие в обороне реки Марны. Большую часть дивизии отправили поездом, хотя при нынешнем состоянии французских железных дорог на транспортировку могло уйти несколько дней. Однако Гас и Чак с пулеметчиками выехали на свои позиции в автомобиле.

Гас чувствовал страх и волнение. Это не бокс, где есть судья, чтобы следить за соблюдением правил и прекратить бой, если он станет опасным. Как он поведет себя, когда в него начнут стрелять из настоящего оружия? Вдруг повернется и бросится бежать? И как от этого удержаться, ведь он привык поступать так, как подсказывал разум.

Машины были столь же ненадежны, как и поезда: многие ломались или у них кончалось горючее. К тому же движение затрудняли гражданские, ехавшие в противоположном направлении, спасаясь от войны: кто гнал стада коров, кто вез свои пожитки на тачках и ручных тележках.

Семнадцать пулеметов прибыли в маленький зеленый городок Шато-Тьери в пятидесяти милях к востоку от Парижа в пятницу, в шесть часов вечера. В свете вечернего солнца городок был очень красив. Он раскинулся по обоим берегам Марны, двумя мостами соединяя южную часть с северной — и центром города. Французы еще удерживали оба берега, но передний край немецкого наступления уже подошел к городу с севера.

Батальон Гаса получил приказ расположиться вдоль южного берега и держать под контролем мосты. Их расчеты были экипированы пулеметами «Гочкисс» образца 1914 года — каждый водружен на устойчивую треногу, подача осуществлялась разъемно-звеньевыми металлическими лентами, по двести пятьдесят патронов в каждой. Еще у них были винтовочные гранаты, которыми можно было стрелять и с сошника под углом в сорок пять градусов, а также несколько английских окопных минометов системы Стокса.

На закате Гас и Чак руководили размещением своих расчетов между двумя мостами. Никакие учения не подготовили их к принятию нужных сейчас решений, приходилось руководствоваться здравым смыслом. Гас выбрал трехэтажное здание с заколоченным кафе на первом этаже. Он вошел, выбив заднюю дверь, и поднялся по лестнице. Из чердачного окна открывался прекрасный вид на реку и уходящую на север улицу на другой стороне. Гас приказал поставить сюда расчет со станковым пулеметом. Он ждал, что сержант заявит — мол, дурацкая идея, но тот одобрительно кивнул и отправился выполнять.

Подобным же образом Гас разместил еще три пулеметных расчета.

В поисках подходящего укрытия для миномета он обнаружил на берегу реки кирпичный лодочный ангар. Он не знал, его это территория или Чака, и пошел искать друга, чтобы это выяснить. Чака он заметил в сотне метров дальше по берегу, у восточного моста: тот разглядывал в полевой бинокль что-то на том берегу. Гас сделал пару шагов в его направлении — и тут раздался страшный грохот.

Он повернулся в сторону шума — и в следующую секунду послышалось еще несколько оглушительных взрывов. Гас понял, что это открыла огонь немецкая артиллерия, когда в реку, подняв брызги, упал снаряд.

Он снова взглянул туда, где был Чак — в тот самый миг, когда на месте, где стоял его друг, взметнулся фонтан земли.

— Господи боже! — вскричал Гас и бросился туда.

По всему южному берегу рвались снаряды и мины. Гас добрался до места, где в последний раз видел Чака, и в замешательстве огляделся. Он не увидел ничего, кроме груд земли и камней. Потом заметил торчащую из-под обломков руку. Он отодвинул камень — и обнаружил, что рука с телом не соединена.

Неужели это рука Чака?! Гас упал на колени и начал рыть землю руками. Он увидел коричневый воротник с металлическим кружком и надписью «США».

— О боже! — простонал он, а вскоре уже очищал от земли лицо Чака — не чувствуя ни малейшего движения: ни дыхания, ни биения сердца.

Он попытался вспомнить, что положено делать в таких случаях. Кому он должен сообщить о смерти Чака? Надо что-то сделать с телом, но что?…

Он поднял голову и увидел, что на него смотрят сержант и два капрала, смотрят и ждут приказов.

Гас резко поднялся, вспомнив что-то из пройденного. Не его дело было заниматься погибшими товарищами, даже ранеными. Он был цел и невредим, и его долг — сражаться. Он ощутил прилив бездумной ненависти к немцам, убившим Чака. «Дьявол, — подумал он, — я за него отомщу!» Он вспомнил, что делал до этого: расставлял расчеты. Нужно продолжать. Теперь ему надо будет позаботиться и о расчетах Чака.

Он махнул рукой сержанту, отвечавшему за минометы.

— Про лодочный сарай забудьте, он слишком на виду, — и указал через улицу на узкий переулок между винной лавкой и конюшнями. — Поставьте три миномета в этом переулке.

— Слушаюсь, сэр! — и сержант бросился выполнять.

Гас оглядел улицу.

— Капрал, видите ту плоскую крышу? Поставьте туда пулемет.

— Прошу прошения, сэр, но это автомобильная мастерская, внизу может быть горючее!

— Черт, вы правы. Хорошо, что сообразили, капрал. Ну, тогда на колокольню той церкви. Там внизу взрывчатых веществ не предвидится.

— Да, сэр, это гораздо лучше, сэр.

— Остальные — за мной в укрытие. Я должен подумать, как расставить остальных.

Он повел их через дорогу и вниз по боковой улице. Вдоль тыльной стороны зданий шла узкая тропинка. Во дворе магазина сельскохозяйственных товаров взорвался снаряд, осыпав Гаса дождем удобрений, — словно напоминая, что он не в безопасности.

Он поспешно двинулся дальше, стараясь, где возможно, укрываться от обстрела за стенами, отдавая приказы сержантам, размещая пулеметы в наиболее высоких и прочных на вид строениях, а минометы — в садах между домами. Иногда подчиненные предлагали что-то или возражали ему. Он слушал их и быстро принимал решение.

Очень скоро стемнело, что осложнило задачу. Немцы осыпали город градом бомб, и многие попадали точно в американские позиции на южном берегу. Несколько зданий было разрушено, отчего обращенная к реке улица стала похожа на рот, полный испорченных зубов. За первые несколько часов бомбежки Гас потерял три пулемета.

В штаб батальона, расположенный в здании швейной фабрики, он смог вернуться уже за полночь. Полковник Вагнер и его французский коллега сосредоточенно рассматривали крупномасштабную карту города. Гас отрапортовал, что все орудия, его и Чака, находятся на позициях.

— Хорошо поработали, Дьюар, — сказал полковник. — Вы в порядке?

— Конечно, сэр, — сказал Гас, озадаченно, полагая, что полковник считает его недостаточно мужественным.

— Вы весь в крови.

— В крови, сэр?.. — Гас оглядел себя и увидел на одежде большие пятна запекшейся крови. — Интересно, откуда она взялась…

— Я бы предположил по вашему виду, что из раны у вас на лице. У вас щека рассечена.

Гас тронул лицо и поморщился: пальцы коснулись раны.

— Сам не знаю, когда это произошло, — сказал он.

— Идите в медпункт, пусть вам промоют и перевяжут рану.

— Да это ерунда, сэр. Я бы лучше…

— Выполняйте приказ, лейтенант! Если случится заражение крови, это будет уже не ерунда. — Полковник чуть заметно улыбнулся. — Я бы не хотел вас потерять. Похоже, вы можете стать дельным офицером.

На следующее утро, в четыре часа, немцы применили газы. Вальтер со своими солдатами подошел к северным пригородам на восходе, ожидая, что сопротивление французских войск окажется таким же слабым, как в течение двух последних месяцев.

Они бы предпочли обойти Шато-Тьери стороной, но это было невозможно: через город шла железная дорога на Париж, и мосты были стратегически важны. Надо было взять город.

На смену полям и фермам пришли домики и небольшие усадьбы, которые уступили место мощеным улицам и садам. Когда Вальтер приблизился к первому двухэтажному дому, из верхнего окна плеснуло пулеметным огнем, усеяв дорогу перед ним точками, как гладь пруда под дождем. Он бросился через низенький забор на грядку и покатился по ней, пока не оказался под защитой яблони. Его солдаты тоже попрятались — все, кроме двоих, те просто упали как подкошенные. Один лежал неподвижно и безгласно, другой стонал.