Но теперь она была Эт Леквиз. Все говорили про Эт и Берни, не разделяя, как говорят про лошадь с повозкой или нитку с иголкой.

Она надела Ллойду ботинки и отвела его к няне, потом отправилась в редакцию «Жены солдата». Погода стояла прекрасная, и ее душа была полна надежд. «Мы действительно можемизменить мир», — думала она. Это нелегко, но возможно. Газета Мод подхлестнет интерес к законопроекту среди женщин, и когда парламент будет за него голосовать, результата будет ждать вся страна.

Редакция состояла из двух тесных комнат над типографией. Мод была уже на месте, наверняка она пришла так рано из-за новости.

Она сидела за старым, покрытым пятнами столом в сиреневом летнем платье и шляпке, напоминающей пилотку, с одним чрезвычайно длинным пером. Почти вся ее одежда была еще довоенная, но все равно она выглядела элегантно. Она казалась слишком утонченной для редакции, словно скаковая лошадь на ферме.

— Мы должны издать специальный выпуск, — сказала она, делая записи в блокноте. — Я пишу статью для первой полосы.

Этель обрадовалась. Начиналось то, что она так любила: настоящая работа. Она села за стол с другой стороны и сказала:

— А я подготовлю остальные страницы. Не сделать ли колонку о том, чем могут помочь читатели?

— Да. Приходите на наш митинг, повлияйте на своего парламентария, напишите письмо в газету, и все в таком духе.

— Сейчас что-нибудь набросаю… — Этель взяла карандаш и вынула из ящика блокнот.

— Надо, чтобы против этого закона восстали все женщины, — сказала Мод.

— Что?! — Этель обмерла, карандаш застыл в воздухе. — Ты сказала — против?

— Ну конечно! Правительство создаст видимостьвозможности голосования для женщин, но большинство из нас права голоса так и не получат.

Этель посмотрела через стол — и увидела заголовок, который уже написала Мод: «Голосуйте против этой уловки!»

— Подожди минутку… — Этель это не казалось уловкой. — Может, это меньше, чем нам нужно, но лучше, чем ничего.

— Это — хуже, чем ничего! — сказала Мод, гневно взглянув на нее. — Этот законопроект дает женщинам лишь видимость равноправия.

Мод к этому подходила слишком теоретически. Конечно, было в принципе неправильно делить женщин по возрастному признаку. Однако прямо сейчас это не имело значения.

— Но послушай, — сказала Этель, — иногда реформа происходит шаг за шагом. Мужчины тоже получали избирательное право постепенно. Даже сейчас голосовать может лишь половина мужчин…

— А ты подумала о том, каких женщин они не допускают к голосованию? — надменно перебила Мод.

Был у нее такой недостаток — иногда она казалась высокомерной. Этель постаралась не обижаться.

— Да, — сказала она мягко, — меня, например.

Но Мод продолжала все так же резко:

— Большинство женщин, работающих на военных заводах — и вносящих большой вклад в дело победы! — окажутся слишком молодыми, чтобы голосовать. Как и большинство санитарок, с риском для собственной жизни спасающих раненых солдат во Франции. Не смогут голосовать вдовы, несмотря на страшную жертву, которую они принесли, если они живут в съемном жилье. Неужели ты не понимаешь, что цель этого законопроекта — превратить женщин в меньшинство?

— Так ты хочешь вести кампанию противзаконопроекта?

— Ну конечно!

— Это безумие… — Этель была огорчена, обнаружив такое расхождение во взглядах с человеком, с которым ее связывали дружба и сотрудничество. — Прости, но я не представляю, как мы будем призывать членов парламента голосовать против того, за что мы столько времени боролись.

— Мы боролись не за это! — воскликнула Мод, еще больше раздражаясь. — Мы боролись за равенство, а это — не равенство! Если мы поддадимся на эту хитрость, мы останемся не у дел еще как минимум на поколение.

— Здесь дело не в том, поверить в их хитрость или нет, — обиженно ответила Этель. — Меня это не обманывает.Я понимаю то, что ты доказываешь, не особенно это и сложно. Но ты делаешь из этого неверные выводы.

— Да неужели?! — сухо сказала Мод, и Этель вдруг заметила, как похожа она на Фица: брат и сестра отстаивали свою точку зрения с одинаковым упрямством.

— Ты только подумай, какую рекламу нам устроят наши враги! «Нам всегда было ясно, что эти женщины сами не знают, чего хотят, — скажут они. — Вот потому-то голосование не для них!» Нас снова поднимут на смех.

— Наша пропаганда должна быть лучше, — заносчиво ответила Мод. — Нам просто нужно очень внятно всем объяснить, что происходит.

Этель покачала головой.

— Мы много лет боролись против закона, запрещающего женщинам голосовать. Это и есть барьер, который надо преодолеть. А после можно будет рассматривать возможности уступок и улаживать формальности. Снизить планку возраста и ослабить другие ограничения будет много легчи. Ты должна это понять!

— Ничего я не должна! — ледяным тоном сказала Мод. Она терпеть не могла, когда с ней так говорили. — Этот законопроект — шаг назад. Любой, кто его поддерживает, предатель!

Этель смотрела на Мод. Эти слова больно ранили ее.

— Не говори так!

— Не надо мне указывать, что мне говорить, а что нет.

— Мы работали и боролись вместе два года, — сказала Этель, и к глазам подступили слезы. — Неужели ты действительно считаешь, что если я с тобой не согласна, то я предаю наше дело, борьбу за женское избирательное право?

Мод была неумолима.

— Именно так я и считаю.

— Отлично, — сказала Этель, и, не зная, что тут еще можно сделать, вышла из комнаты.

Фиц заказал своему портному шесть новых костюмов. Старые болтались на его исхудавшем теле, и выглядел он в них стариком. Он надел новый вечерний костюм: черный фрак, белый жилет, белую сорочку с воротником-стойкой и белым галстуком-бабочкой. Взглянул на себя в напольное зеркало и подумал: «Так-то лучше».

Он спустился в гостиную. По дому он мог ходить без трости. Мод налила ему рюмку мадеры.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила тетя Гермия.

— Доктора говорят, нога заживает, хоть и медленно.

Фиц сделал попытку вернуться на фронт, но холод и сырость окопов плохо сказались на ране, и его отправили долечиваться и работать в разведке.

— Я понимаю, тебе больше хотелось бы остаться там, ну а мы нисколько не жалеем, что ты не участвовал в боях этой весной.

Фиц кивнул. Наступление Нивеля обернулось поражением, и Нивеля сместили с поста главнокомандующего. Во французских войсках начались мятежи, они защищали свои позиции, но отказывались идти в наступление. Пока этот год был неудачным для Антанты.

Но Мод ошибалась, думая, что Фиц предпочел бы остаться на передовой. Работа, которой он занимался в сороковой комнате, была, несомненно, важнее, чем сражения во Франции. Многие боялись, что немецкие подводные лодки перекроют английские каналы снабжения. Но комната сорок была в состоянии определять местонахождение немецких подводных лодок и предупреждать о них корабли. Эта информация, вместе с тактикой сопровождения кораблей эскадренными миноносцами, существенно снизила эффективность войны подводных лодок. Это был триумф комнаты сорок, хотя о нем мало кто знал.

Теперь опасную ситуацию создавала Россия. Царь был низложен, и случиться могло что угодно. Пока у власти оставались «умеренные», но сколько это могло продолжаться? Опасность угрожала не только семье Би и наследству Малыша. Если в российском правительстве победят экстремисты, они могут заключить с Германией мир и сотни тысяч немецких солдат будут переброшены во Францию.

— Хотя бы Россию мы пока не потеряли, — сказал Фиц.

— Да, — сказала Мод, — немцы надеются, что восторжествуют большевики — это всем известно.

При этих словах в комнату вошла графиня Би в серебристом шелковом платье с глубоким вырезом. На ней были украшения с бриллиантами. Фиц и Би собирались на обед и на бал: в Лондоне был сезон приемов. Би услышала слова Мод и сказала:

— Не надо недооценивать царскую фамилию! Возможно, монархия еще вернется! В конце концов, что получил от революции русский народ? Рабочие по-прежнему голодают, солдаты по-прежнему умирают, а немцы по-прежнему наступают.