В комнате находился, кроме Фица, лишь один мужчина — сутулый силуэт в темно-сером повседневном костюме из какой-то грубой ткани. Он сидел за столом, склонившись над гроссбухом. Он был в толстых очках, но и через них Фицу было заметно, с каким обожанием смотрел этот человек на Этель, когда она остановилась рядом и заговорила с ним. Она обращалась к нему так ласково и непринужденно, что Фиц подумал, уж не женаты ли они.

Обернувшись, Этель встретилась глазами с Фицем. Ее брови взметнулись вверх, рот изумленно приоткрылся. Она шагнула назад, словно испугавшись, и наткнулась на стул. Сидевшая на стуле женщина повернулась к ней с раздраженным видом.

— Извините, — произнесла Этель, даже не взглянув на нее.

Фиц поднялся с места, что было с его покалеченной ногой нелегко, ни на миг не отрывая от Этель горящего взгляда. Было видно, что она колеблется, не зная, подойти к нему или убежать в безопасность своего кабинета.

— Здравствуйте, Этель, — сказал он. Вряд ли она услышала его слова в другом конце большой шумной комнаты, но наверняка видела движение губ и поняла, что он сказал.

Она решилась и пошла.

— Как поживаете, господин граф? — поздоровалась она, и от ее напевной валлийской манеры говорить обычная фраза зазвучала, как музыка. Она протянула ему руку для рукопожатия — кожа была шершавая.

— А вы как поживаете, миссис Уильямс? — спросил он, приняв предложенную ею форму общения.

Она выдвинула стул и села. Опускаясь на соседний стул, он подумал, что она ловко поставила себя с ним наравне, только вот близкими эти новые отношения нельзя было назвать.

— Я видела вас на службе в парке, — сказала она. — Мне очень жаль… — Ее голос задрожал. Она опустила взгляд и начала сначала: — Мне жаль, что вас ранило. Надеюсь, вы идете на поправку?

— Медленно. — Он видел, что она говорит искренне. Кажется, несмотря на все произошедшее, она не стала его ненавидеть. Это его тронуло.

— А как это случилось?

Он рассказывал об этом так часто, что ему надоело.

— Это случилось в первый день битвы на Сомме, так что самой битвы я не видел. Мы выбрались из траншеи, вышли за наши заграждения и побежали через нейтральную полосу. А следующее, что я помню, — меня уже несут на носилках, и боль адская.

— Мой брат видел, как вы упали.

Фиц вспомнил упрямого капрала Уильяма Уильямса.

— Правда? А с ним что?

— Его отделение заняло немецкий окоп, а потом, когда у них кончились патроны, им пришлось вернуться.

— Он получил медаль? — поинтересовался Фиц.

— Нет. Полковник сказал ему, что надо было стоять насмерть, защищая позицию. Билли сказал: «Что, как вы?» — и на него наложили взыскание.

Фиц не удивился. С Уильямсом все время что-то происходило.

— Ясно… А что вы делаете здесь?

— Работаю у вашей сестры.

— Она мне не рассказывала.

— Вряд ли она могла подумать, что вас заинтересуют новости, касающиеся бывших слуг.

— Чем же вы занимаетесь? — спросил он, не обращая внимания на насмешку.

— Работаю в газете «Жена солдата» старшим редактором. Занимаюсь печатью и распространением и редактирую страницу писем. И распределением средств тоже занимаюсь я.

Это произвело на него впечатление. По сравнению с должностью экономки это был большой шаг вперед. Но она всегда выделялась исключительными организаторскими способностями.

— Видимо, моих средств?

— Не думаю. Мод щепетильна. Она знает, что вы не возражаете против того, чтобы платить за чай и выпечку или лечение солдатских детей, но использовать ваши деньги для антивоенной пропаганды она бы не стала.

— А что, эта газета занимается антивоенной пропагандой? — спросил он просто чтобы поддержать разговор, ради удовольствия смотреть на ее лицо.

— Мы обсуждаем открыто то, о чем вы говорите втайне: возможности прекращения войны.

Она была права. Фиц знал, что политики, имеющие наибольший вес, говорили о мире, и это приводило его в ярость. Но спорить с Этель ему не хотелось.

— Ваш герой Ллойд Джордж считает, что в войну нужно вкладывать больше сил.

— Как вы думаете, станет он премьер-министром?

— Король против. Но вполне может оказаться, что это единственный кандидат, способный объединить парламент.

— Боюсь, с ним война протянется дольше.

Из своего кабинета вышла Мод, и Фиц заметил, что чаепитие уже закончилось, а женщины уносят посуду и разбирают своих детей. С изумлением он увидел тетю Гермию со стопкой грязных тарелок в руках. Как меняет людей война!

Он снова посмотрел на Этель. Она по-прежнему была женщиной, красивее которой он никогда не встречал. Он поддался порыву и тихо сказал:

— Давайте встретимся завтра!

Похоже, предложение ее ошеломило.

— Зачем? — спросила она тихо.

— Да или нет?

— Где?

— На вокзале Виктория. В час. У выхода на третью платформу.

Она не успела ответить — подошел тот человек в толстых очках, и Этель представила его.

— Господин граф, позвольте вас познакомить с председателем олдгейтской ячейки партии лейбористов господином Берни Леквизом.

Фиц пожал ему руку. На вид Леквизу еще и тридцати не было, и Фиц догадался, что в армию его не взяли из-за плохого зрения.

— Мне очень жаль, что вы были ранены, господин Фицгерберт, — сказал Леквиз, который, как оказалось, говорил как кокни.

— Там пострадали тысячи, счастье, что я остался жив.

— Оглядываясь назад, можно ли было на Сомме сделать что-то иначе, чтобы исход наступления был другим?

Фиц задумался. Чертовски хороший вопрос.

Пока он думал, Леквиз сказал:

— Что нам было нужно — больше людей и боеприпасов, как заявляют военные? Или более гибкая тактика и хорошая связь, как говорят политики?

— Все это, конечно, помогло бы, — задумчиво сказал Фиц. — Но не думаю, что обеспечило бы нам победу. Это наступление было обречено с самого начала. Однако заранее мы этого знать не могли. Надо было попробовать.

Леквиз кивнул, как если бы Фиц поддержал его собственное мнение.

— Спасибо за откровенность, — сказал он, словно Фиц сделал признание.

Они вышли из часовни. Фиц помог тете Гермии и Мод сесть в ожидающий автомобиль и сел сам. Машина тронулась с места.

Фиц заметил, что тяжело дышит. Он испытал потрясение. Три года назад Этель пересчитывала наволочки в Ти-Гуине. А сегодня она старший редактор в газете, которую министры считают «занозой в теле правительства».

В каких, интересно, отношениях Этель с этим на удивление умным Берни Леквизом?

— А что это был за парень — Леквиз? — спросил Фиц у Мод.

— Хороший политик местного масштаба.

— Это муж Уильямс?

— Нет, хотя все считают, что давно пора. Очень умный, с такими же убеждениями, и обожает ее сына. Не знаю, почему за столько лет Этель так и не вышла за него!

— Может, при виде него у нее не замирает сердце…

Мод удивленно подняла брови, и Фиц понял, что сказал лишнее.

— Ведь она, похоже, относится к типу женщин, которым нужна романтика, нет? Она скорее выйдет за ветерана войны, чем за библиотекаря.

— Нет, она не относится ни к этому типу женщин и ни к какому другому Она совершенно исключительная. Всю жизнь проживи, второй такой не встретишь.

Фиц отвел взгляд. Он знал, что это правда.

Ему было интересно посмотреть на сына. Должно быть, он видел его среди тех чумазых малышей, игравших на полу часовни. Смотрел на собственного сына и не знал этого… От этой мысли он пришел в странное волнение. Почему-то хотелось плакать.

Автомобиль проезжал по Трафальгарской площади. Он велел шоферу остановиться.

— Я, пожалуй, зайду в офис, — пояснил он Мод.

Хромая, вошел в старое здание Адмиралтейства и поднялся по лестнице. Его стол стоял в дипломатическом отделе, занимавшем кабинет 45. Младший лейтенант Карвер, помогавший с расшифровкой немецких сообщений — студент Кембриджа, изучавший латынь и греческий, — сообщил, что во второй половине дня, как обычно, перехваченных сообщений было мало, и ничего такого, что бы требовало внимания Фица, не имелось. Однако политические новости кое-какие были.