— Это все из-за газет, — с досадой сказала Этель. — Чем может помочь делу мира наша маленькая газетка, когда за войну выступают все газеты этого чертова Нортклиффа? — Ярый милитарист Нортклифф был владельцем «Таймс» и «Дейли мейл».

— Дело не только в газетах, — сказал Берни. — Дело в деньгах.

Берни внимательно следил за тем, на что правительство направляет средства, — странный интерес для человека, у которого в кармане никогда не бывало больше нескольких шиллингов. Этель подумала, что разговор на эту тему может вывести его из задумчивости, и спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Перед войной наше правительство тратило на все в день около полумиллиона: на армию, суд, тюрьмы, образование, пенсии, колонии — ну, на все.

— Надо же! — Она тепло улыбнулась. — Моего отца тоже всегда интересовали такие данные.

Он отпил какао и сказал:

— Угадай, сколько мы тратим сейчас.

— В два раза больше? Миллион в день? Хотя это кажется невероятным…

— Не угадала. Война стоит нам пять миллионов фунтов в день. Это в десять раз больше обычных расходов на управление страной.

Это потрясло Этель.

— Но откуда эти деньги берутся?

— В том-то и дело. Мы их занимаем.

— Но война идет уже больше двух лет. Значит, мы уже должны… почти четыре миллиарда фунтов!

— Что-то вроде того. При мирной жизни мы бы их израсходовали за двадцать пять лет.

— Но как мы сможем их отдать?

— Никак. Если правительство попытается ввести налоги, которые обеспечат возвращение этого долга, это вызовет революцию.

— А что же будет?

— Если мы проиграем войну, наши кредиторы — в основном американцы — разорятся. А если победим, мы заставим платить Германию. Это называется «репарации».

— А как же онисмогут их выплатить?

— Будут голодать. Но никого не волнует, что произойдет с побежденными. Во всяком случае, Германия в 1871 году поступила с французами именно так… — Берни встал и поставил чашку в кухонную раковину. — Вот потому мы и не можем пойти на мировую с Германией. Кто тогда будет платить?

Этель пришла в ужас.

— И поэтому мы продолжаем посылать наших мальчиков в окопы! Потому что не можем отдать долг! Бедный Билли… В каком страшном мире мы живем.

— Но мы это изменим.

«Надеюсь», — подумала Этель. Берни считал, что необходима революция. Этель читала о французской революции и знала, что результат не всегда получается таким, к какому люди стремятся. Но все равно она была намерена сделать все возможное, чтобы Ллойду жить было лучше.

Они помолчали. Через некоторое время Берни поднялся. Он пошел к двери, словно собираясь уходить, но передумал и снова сел.

— Интересный был вчера лектор, — сказал он.

— Да, — ответила Этель.

— И умный.

— Да, в самом деле.

— Этель… Два года назад ты мне сказала, что тебе не нужен любимый человек, тебе нужен друг.

— Прости, что я тебя обидела…

— Ты меня не обидела. Дружба с тобой — лучшее, что есть в моей жизни.

— Я тоже очень рада, что ты у меня есть.

— Ты сказала тогда, что я скоро забуду всю эту любовь-морковь, и мы просто останемся хорошими друзьями. Но ты ошиблась… — Он подался вперед. — Чем лучше я узнаю тебя, тем больше люблю.

Этель увидела горячую преданность в его глазах, и ей стало отчаянно горько, что она не может ответить на его чувство.

— Я тебя тоже очень люблю! — сказала она. — Только… не так.

— Но какой тебе смысл быть одной? Мы хорошо друг к другу относимся. Мы понимаем друг друга. У нас общие идеалы, цели в жизни, взгляды… мы можем быть вместе!

— Для брака нужно большее.

— Я знаю. Я так хочу обнять тебя… — Он протянул к ней руку, но она отодвинулась. Его обычно доброжелательное лицо исказила горькая усмешка. — Я понимаю, что я не самый красивый человек на свете. Но уверен, никто никогда не любил тебя так, как я.

В этом он прав, подумала она печально. Многим она нравилась, один ее соблазнил, но никто не относился к ней с таким терпеливым обожанием, как Берни. И она могла быть уверенной, что так будет всегда. А где-то в глубине души она этого и желала.

Видя ее смятение, Берни сказал:

— Этель, будь моей женой! Я люблю тебя. Я всю жизнь положу, чтобы ты была счастлива. Мне больше ничего не надо.

А нужен ли ей вообще мужчина? Ей и так неплохо… Постоянным источником радости был Ллойд — его неуверенные шаги, его детский лепет, безграничное любопытство. Этого для нее достаточно.

— Малышу Ллойду нужен отец, — сказал Берни.

Ей стало стыдно. Берни уже в какой-то мере заменил Ллойду отца. Выйти замуж за Берни ради Ллойда?

Но это значит расстаться с остатками призрачной надежды вновь испытать всепоглощающую страсть, пережитую с Фицем. Когда она вспоминала о нем, внутри все сжималось от тоски. Она пыталась, вопреки чувствам, думать объективно. Что ей дала эта любовь? Лишь разочарование. Ее отвергла собственная семья. И ей пришлось покинуть родные края. Зачем ей стремиться к такому?

Но как ни уговаривала себя, принять предложение Берни она не могла.

— Позволь я подумаю, — сказала она.

Он просиял. Он не смел надеяться даже на такой ответ.

— Думай сколько пожелаешь, — сказал он. — Я буду ждать.

Она открыла дверь.

— Спокойной ночи, Берни.

— Спокойной ночи, Этель.

Он наклонился к ней, и она подставила щеку для поцелуя. Его губы чуть задержались на ее щеке. Она немедленно отклонилась. Он поймал ее за руку.

— Этель…

— До завтра, Берни.

Поколебавшись, он кивнул:

— До завтра.

В ночь после выборов в ноябре 1916 года Гас Дьюар подумал, что его карьера в политике подошла к концу.

Он сидел в Белом доме и отвечал на звонки, передавая президенту Вильсону сообщения, — тот со своей второй женой Эдит был в новой летней резиденции Шедоу Лоун в Нью-Джерси. Газеты из Вашингтона слали туда почтой каждый день, но некоторые известия президенту требовалось доставить быстрее.

К девяти часам вечера стало ясно, что в четырех колеблющихся штатах — Нью-Йорк, Индиана, Коннектикут и Нью-Джерси — победил республиканец, судья Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз.

Но Гас понял, что это действительно так, лишь когда курьер принес ему утренние газеты и он прочел заголовки: «Побеждает Хьюз».

Это его потрясло. Он думал, что победит Вудро Вильсон. Ведь избиратели не могли забыть, как искусно Вильсон справился с кризисом, связанным с «Лузитанией»: ему удалось выдержать с Германией суровый тон и при этом остаться нейтральным. Лозунг избирательной кампании Вильсона был: «Он хранит нас от войны».

Хьюз обвинял Вильсона в том, что тот не подготовил Америку к войне, но это привело к противоположному результату. После того как Англия жестоко подавила Пасхальное восстание в Дублине, американцам менее чем когда-либо хотелось ей помогать. Отношение Англии к ирландцам было ничуть не лучше, чем отношение Германии к бельгийцам, так почему же Америка должна становиться на чью-либо сторону?

Просмотрев газеты, Гас ослабил галстук и задремал на диване в комнате рядом с Овальным кабинетом. Мысль о том, что ему придется оставить Белый дом, вывела его из равновесия, ведь работа у Вильсона стала основой его жизни.

Он переживал не только за себя. Вильсон надеялся поучаствовать в создании международного порядка, при котором войн можно будет избегать. Как соседи больше не решали споры о границе участков с помощью шестизарядного револьвера, так и страны должны со временем научиться отказываться от войн и обращаться по спорным вопросам к независимому суду Министр иностранных дел Великобритании сэр Эдвард Грей в письме к Вильсону назвал эту систему «Лигой наций», и название президенту понравилось. Гас готов был сделать все возможное, чтобы воплотить эту идею в жизнь.

Но теперь, похоже, мечте не суждено сбыться, подумал он, погружаясь в беспокойный сон.

Ранним утром его разбудила телеграмма, в которой говорилось, что Вильсон победил в Огайо — в «штате голубых воротников», где его любили за введение восьмичасового рабочего дня, — и еще в Канзасе. Борьба продолжалась. Чуть позже он победил в Миннесоте с перевесом в тысячу голосов.