Среди вновь поступивших документов по делу обнаруживается отчет криминалистической лаборатории. Ознакомившись с результатами, комиссар Рита по-детски захлопала в ладоши. Мужчины из группы по сбору следов лишь после препирательств согласились снять по ее указанию два квадратных метра лесной почвы и со всеми предосторожностями доставить их в лабораторию вместе с прихваченными заодно растревоженными муравьями. И вот теперь имеется генетический материал мужчины, до сих пор не числившегося ни в каком банке данных, который, однако, вскорости будет найден. И не кем иным, как Ритой. Еще одна новость: заявление возмущенной жительницы Фрейбурга, жалующейся на то, что наутро после убийства кто-то набросал в бак для биологических отходов всякой дряни. Таким образом, Рита получила почти все, что требовалось: орудие преступления, обувь, использованную при его совершении, таковые же брюки и рубашку — все, кроме самого преступника, чье назойливое отсутствие уже принимает почти материальные очертания. Судя по найденным волоскам и отпечаткам башмаков, вырисовывается блондин ростом метр девяносто и весом восемьдесят пять килограммов. Наверняка смазливый и умный убийца, не какой-нибудь там бедолага, которых даже жалко, когда отправляешь их за решетку.

Утро Рита проведет в больнице и продолжит поиски мужчины, чья внешность соответствует имеющимся приметам. В кардиологическом отделении ходят слухи, что Даббелингу угрожали. Но кто и как это делал, никому якобы не известно. В такой острой ситуации практически любой мог быть заинтересован в смерти Даббелинга. Фармакологический концерн, рисковавший потерять свою добрую репутацию ценой в миллиарды. Медицинская сестра, боявшаяся лишиться работы. Главный врач Шлютер, для которого Даббелинг стал опасен как соучастник. Шлютера Рита в очередной раз перехватит, прежде чем тот успеет окопаться где-нибудь в операционной. С тех пор как в университете обсуждается вопрос о принятии к Шлютеру дисциплинарных мер, тот скрывается у себя на отделении и его почти невозможно застать на месте. Заявление на него, послужившее началом медицинского скандала, было подано анонимно. Шлютер утверждает, что его пытается оклеветать какой-то конкурент из числа кардиологов.

Рита и сегодня будет опрашивать всех подряд, кого только ей удастся поймать. В середине дня она еще разок заглянет в велосипедный клуб. Сотрудники, непосредственно занимающиеся медицинским скандалом, круглосуточно держат ее в курсе всех новостей. Рита кидает бумаги на стол и потягивается, расправив плечи. Она намерена разобраться с этим делом еще до того, как главный криминальный комиссар Шильф купит железнодорожный билет до Фрейбурга. По крайней мере, если что-то не заладится, то не от недостатка настойчивости с ее стороны.

Полицей-обермейстера Шнурпфейля она сразу угадала по тому, как он постучался. Как всегда, он ждет, пока ему скажут «войдите», прежде чем приоткрыть дверь и заглянуть в щелку, — так он с улыбкой дожидается повторного приглашения. Лишь когда Рита громко крикнула: «Да заходите же вы наконец!» — он, подсобравшись, протиснулся своим гигантским телом в дверь и, переступив порог, привел себя в равновесие на середине комнаты. Шнурпфейль на десять лет моложе комиссара Скуры, и он единственный человек в полицейском участке, кто благодаря своему стоическому складу умеет с ней ладить. Молоденькие кандидатки на должность полицеймейстера считают его первым красавцем во всем управлении. Однако он всегда держится неуверенно, словно под горой мышц прячется испуганный человечек, вечно озабоченный тем, как бы его в один прекрасный день не вытащили за ушко да на солнышко. Вот и сейчас Шнурпфейль глядит с высоты своего башенного роста так, словно чувствует себя немного не в своей тарелке. Когда коллеги спрашивают его, как ему удается терпеть дурной характер Риты Скуры, он отвечает, что она умна и к тому же хороший комиссар. Похожи ли ее волосы на конские, он не может сказать, а остальное, что он там насчет нее думает, Шнурпфейль держит при себе. Когда случается передать плохие новости, это всегда поручают Шнурпфейлю. Ему это известно так же хорошо, как и ей. Остановившись у письменного стола, он вертит в руках фуражку Пока что Рита ни разу не предлагала ему присесть.

— Шнурпфейль, — произносит она, делая вид, что ищет что-то в лежащем перед ней деле, — вы отвезете меня в больницу?

— Да, — говорит Шнурпфейль и, немного подумав, добавляет: — В больницу тоже.

Подняв глаза, он опять нерешительно улыбается. Как ни трудно это понять его коллегам, он любит разговаривать с Ритой Скурой. Он ничего не имеет против грубоватого тона, его не коробит солдафонское обращение по фамилии. В конце концов, он — еще только молодой полицей-обермейстер, а она — многообещающий комиссар. Как правило, ему удается так отвечать на ее вопросы, что она не раздражается. Этим он гордится.

— Ну давайте излагайте в деликатной форме то, с чем пришли, — говорит Рита, убирая двумя руками упавшие на лоб тяжелые кудри.

Подобно многому другому, Рита терпеть не может лето. Будь ее воля, она бы согласилась, чтобы круглый год стояла осень или зима. В холодную погоду лучше думается и одеваться можно построже.

— Ну что там? Еще три доктора с отрезанными головами?

Шнурпфейль отводит взгляд от ее непобритых подмышек.

— Похищение ребенка, — отвечает он кратко.

Рита взглядывает на полицей-обермейстера с такой ненавистью, словно перед ней преступник, жертва и свидетель в одном лице.

— Повторите еще раз, если посмеете.

— Похищение ребенка, — повторяет Шнурпфейль.

Рита выпускает из рук свои волосы и откидывается на кресле так, что его спинка, спружинив, отклоняется назад.

— У того типа с желтыми волосами и окровавленной рубашкой?

— Откуда вы знаете?

Отмахнувшись, она оставляет без внимания его почтительный тон. Можно было сразу сообразить. Раз уж она приняла того типа у стойки дежурного за опустившегося пропойцу, то на самом деле он не меньше чем профессор.

— Отец?

— Сына нет уже четвертый день.

— И он только теперь явился?

— Похитители удерживали его обещаниями. Он боялся пойти в полицию.

— Деньги?

— Нет.

— И что, раз не деньги?

— Он не знает.

— Не поняла! Как ты сказал?

Рита вскакивает с кресла и грозно наступает на Шнурпфейля. Тот явно колеблется, не лучше ли отступить, но, подумав, решает, что нет.

— До сих пор, — говорит он, — отцу не предъявили никаких требований.

— Но они с ним контактировали?

— В день похищения. Ему велели ждать.

— Ну и хреновая же история!

Рита отворачивается от Шнурпфейля и так захлопывает окно, что стекло в нем отзывается дребезжанием. Она взмахивает несколько раз руками, словно разводя своими большими ладонями туман, не дающий ей хорошенько разглядеть полицей-обермейстера.

— На педофилов не похоже, — произносит она. — Может, что-то семейное. Заявление запротоколировано?

— Все в порядке. Он сидит внизу.

Внезапно Рита опускает руки:

— Неужели и он тоже врач?

— Профессор физики из университета.

— Господи всеблагой! — восклицает Рита. — Хоть за это спасибо!

Шнурпфейль так расплылся в улыбке, будто поблагодарили его самого. Рита прислоняется к краю стола, отчего ее таз еще больше раздается вширь, и поднимает вверх указательный палец, как она делает всегда, когда чувствует, что у нее ум заходит за разум.

— Похищения детей, — говорит она внушительно, — не любит пресса.

— Мы разделим это на части, — говорит Шнурпфейль. — Не обязательно сразу же сообщать прессе про похищение.

Рита кивает; ее напряженные плечи расслабляются. Как это уже часто бывало, полицей-обермейстер и на этот раз придумал выход, чтобы она успокоилась.

— Послушайте-ка, Шнурпфейль! Я при всем желании не могу заняться этим сама.

— Само собой! Шеф предлагает передать это дело Зандштрему.

— Зандштрем — законченный идиот, — говорит Рита. — Можете сообщить ему это от моего имени.