Что можно расшифровать как: “А ну! подать сюда этого сраного гомика”. Улыбаюсь от мысли о том, как наложивший в штаны Джонти давится газетным листом со своей же статьей.

– Спасибо, Мэтт, – говорю я. – Если хочешь, я сейчас же начну готовить опровержение.

– Да, хочу.

Всю оставшуюся часть утра я работаю, высунув язык, как собака, – в то время как единственный (а может, я себе льщу?) из присутствующих в офисе, кто имеет право на это определение, добрых четыре часа проводит, развалившись на полу с громким храпом. Не слезаю с телефона до тех пор, пока “Санди таймс” не дают свое согласие на “Один день из жизни Джульетты Петит”, а поездка “Телеграф” в Италию – уже забронированная на четверг – не подтверждается на 95 %.

– Я иду обедать, – объявляет Мэтт в десять минут второго.

Падди награждает меня холодным взглядом, в котором читается: “Ну что, кто из нас останется в будке?”

Поджав губы, печально киваю головой. Мозг больше не воспален – наоборот, он съежился до размеров грецкого ореха и теперь, побрякивая, перекатывается внутри черепа, отчего ужасно болит голова. Чувствую себя вялой и апатичной, но сидеть на одном месте тоже не могу. Надо сходить в тренажерный зал. Встаю и тут же спотыкаюсь о свою спортивную сумку. Обычно я просто бегаю, но сегодня мне необходимо хорошенько отвлечься. Позаниматься в полную силу. Выскакиваю из здания и перехожу через дорогу. Вот и мой спортзал (маленький, функциональный; сюда ходят в основном голубые; и, хотя Мэтт и говорит, что его сюда “можно затащить лишь в виде трупа”, мне здесь нравится: на меня здесь так же не обращают внимания, как Господь – на адресованные ему просьбы маленьких детишек).

Спустя пятьдесят минут сумасшедших подскоков я, согнувшись в три погибели, сижу на скамейке в раздевалке: с меня в три ручья льется пот, я едва дышу, а все лицо покрылось алыми пятнами. Теперь-то я знаю точно: балет – это не мое.

– Хотите воды? – раздается чей-то голос: из разряда тех сиплых, прокуренных голосов, от которых в голову сразу же лезут мысли о ларингите.

Поднимаю глаза и вижу перед собой соблазнительно стройную женщину: она смотрит на меня сверху вниз, улыбаясь и хмуря брови одновременно.

– Жутко. А то у меня уже ноги не идут.

С трудом перевожу дыхание. Она протягивает мне бутылку с водой, и я осушаю ее в два глотка.

– А вы даже не вспотели. Как вам это удается? – хнычу я, кивая на ее талию. Сил приподнять голову выше у меня просто нет.

– Я просто не так напряженно занималась, как вы, – отвечает она. Подкупающая ложь. Интересно, почему женщины так любят пробуждать в других зависть, но скорее умрут, чем признаются в этом?

Улыбаюсь. Я еще раньше обратила на нее внимание в зале. Безусловно, мужики не сводят с нее глаз, но и женщины косятся. А когда такое случается, вы понимаете, что добились, чего хотели.

– Нет, просто вы в гораздо лучшей форме, – каркающим голосом отвечаю я.

– Ну, так и должно быть. Я же тренер – работаю здесь. Слышали про систему Пилатеса?[17] Это, конечно, не аэробика, но тем не менее вещь очень интенсивная.

– О! – восклицаю я. – Я знаю, что такое этот пилатес. Я работаю в “Балетной компании”, и у нас многие балерины этим занимаются. Например, Джульетта Петит, – вы, наверное, слышали о ней, – она только об этом и говорит. Сама-то я не пробовала, хотя уверена, что это, э-э, здорово. Да, кстати, я – Натали.

– Привет. А я – Алекс. Я тебя здесь довольно часто вижу.

Что ж, такое внимание к моей скромной персоне приятно, и я предлагаю:

– Хочешь чашечку кофе? В смысле, с меня причитается.

Она смотрит на часы.

– Десять минут у меня есть. Почему бы и нет?

Мы быстро идем в душ и переодеваемся: я – в темно-синий топ крупной вязки и длинную юбку, она – в новенький тренировочный костюм, и направляемся в ближайший соковый бар. Узнаю, что Алекс раньше была адвокатом, сейчас живет в Шепердз-Буш и недавно развелась.

– Да тебе же на вид лет двенадцать! – восклицаю я прежде, чем соображаю, что мое замечание можно расценить как грубую лесть.

Видя мое озабоченное лицо, она хохочет. Смех у нее живой, искренний, словно у именинника, только что получившего подарок.

– Мне пора, – говорит она, морща нос. – У меня встреча вполтретьего.

С шумом поднимаюсь из-за стола.

– Спасибо за воду, – говорю я застенчиво. – Может, увидимся на занятиях, на следующей неделе. Если доживу.

Алекс широко улыбается и, направляясь к выходу, кричит:

– Еще как доживешь!

Улыбаюсь ей вслед: я немного смущена, но мне так хорошо в тепле закатных лучей ее присутствия. От нее исходит какое-то свечение, напомнившее мне о Бабс. Будто маленький ребенок, я так радуюсь новому знакомству, что забываю о том, что сегодня я в немилости, и рассказываю обо всем Мэтту.

– И ты, – говорит он, – конечно, тут же выболтала своей новой закадычной подружке о том, что Падди набрал четыре фунта в силу своего пристрастия к печенью для бассетов с арахисовым маслом?

Я заливаюсь краской, но делаю для себя вывод: раз он перешел на шутки по поводу моей непростительной ошибки, значит, я наполовину прощена. Подобное умозаключение плюс распирающее самодовольство от недавней физической тренировки приводит меня в такое замечательное расположение духа, что я решаю позвонить Бабс.

– Прости, что отрываю тебя от работы, – бормочу я, – но нам вчера так и не удалось поговорить. А мне столько всего нужно тебе рассказать! И, конечно, – добавляю поспешно, вспомнив о перепадах настроения, свойственных ей в последнее время, – мне не терпится услышать твои новости. Тебе уже сделали видеокассету со свадьбы?

– Кассета сейчас у моих родителей, – говорит она. – Я собиралась съездить за ней вечером. Сай, бедняжка, опять задерживается на работе. Может, мне заехать к тебе по дороге назад?

– О! – отвечаю я. (Мне не хотелось бы уезжать из дома на случай, если Крис вдруг позвонит, но, с другой стороны, Бабс вряд ли останется у меня надолго: последнее время мы вообще почти не видимся.) – Разумеется. Ты ведь заканчиваешь в шесть, да? Может, потом сразу ко мне?

– Ну, скорее всего, у своих я пробуду где-то до половины седьмого, так что к тебе доберусь примерно без четверти семь. Кассета на целых полтора часа, но нам ведь совершенно не обязательно смотреть целиком, правда?

Изображаю бурный восторг:

– Отлично, договорились, буду ждать!

Кладу трубку и строю гримасу. Скажите-ка, “на целых полтора часа”! Разумеется, это свадьба Бабс, но я-то знаю по опыту, что все свадебные видео абсолютно одинаковы: бесконечная тягомотина: какие-то люди слоняются туда-сюда, давят друг другу ноги во время танцулек, череда взрослых дядек с их бессюжетными историями и бородатыми анекдотами. Правда, тут будут итальянцы, – хоть какое-то разнообразие. И конечно же Крис.

Домой еду на такси. Чувствую себя как прогоревший лист бумаги: малейшее прикосновение – и я осыплюсь пеплом. Так что сегодня я никак не могу доверить себя общественному транспорту. Мне ужасно приятно, – хотя и удивительно, – что Крис все-таки запер замок на два оборота, как я его и просила. Ищу ключ, но на коврике его нет. Перевожу взгляд на афганский ковер, – и тут у меня перехватывает дыхание. Он – он – он пропылесосил! Несусь в гостиную и, все еще не веря своим глазам, провожу пальцем по каминной полке. Ни пылиночки! “Невероятно, – шепчу я, – просто невероятно”.

Заскакиваю в спальню. Безукоризненно. В восхищении трясу головой: исчез даже использованный презерватив, который он бросил на пол вчера ночью. Знаю по опыту, что понятие “уборка” у большинства мужчин вызывает серьезные затруднения; и даже когда они вдруг удосуживаются прибрать за собой, то делают это с такой рассеянной небрежностью, что у вас порой возникает чувство, что, только будь вы Робертом Де Ниро или Мохаммедом Али, они, возможно, отвлеклись бы на вас. И если все только что увиденное мной не доказательство страстной влюбленности Криса, то я тогда вообще ничего не понимаю. Заскакиваю в сияющую кухню и обнаруживаю на столе записку. Надо же, у него почерк точь-в-точь как у…