Изучаю содержимое своей тарелки.

– Что-нибудь не так с камбалой? – спрашивает Сол, и я едва сдерживаюсь, чтобы не швырнуть рыбину ему в лицо.

– Все хорошо, – отвечаю я, презирая себя за предательскую дрожь в голосе. – Вот только она на меня посмотрела, и я сразу стала вегетарианкой.

И тут он начинает смеяться.

– Что? – шепчу я.

Сол кладет на стол нож с вилкой.

– Натали, – говорит он успокаивающе, – это не проблема.

– Что не проблема? – вырывается у меня.

Улыбка Сола зависает где-то между сожалением и беспокойством.

– Ну, – отвечает он, разглядывая меня поверх невидимых очков-“половинок”, – все равно ведь все это несерьезно.

– Что ты имеешь в виду? – говорю я едва слышно.

– Я имею в виду, – продолжает Сол, щедрой струей наполняя мой бокал, – что наши отношения всегда были немного забавными, но забавность постепенно улетучилась, и им – теперь это очевидно – просто пришел конец.

“Конец” – гротескное слово из пяти букв резонирует у меня в ушах, словно “бдзэннь” спущенной тетивы. Конец. Как это – конец? Как это Сол может сказать: “конец”? Да он же обожает меня! И с каких это, интересно, пор наши отношения вдруг стали “немного забавными”? Да они никогда и не были забавными!

– Но, но… – Батарейки моего голоса садятся окончательно.

– Натали, – продолжает Сол все тем же бодрым тоном. – Нам обоим хорошо известно, что последнее время у нас все как-то не складывалось. Будь же честной. Последние несколько месяцев ты столько времени посвящала Бабс и ее предсвадебным хлопотам, что мы друг с другом практически не виделись. А когда все же встречались, то все разговоры были только о ней. Не пойми меня превратно: я очень хорошо отношусь к Бабс, она потрясающая девчонка. Но вся эта бесконечная трескотня о ее любовных приключениях привела к тому, что я наконец-то понял: понятия “мы” больше не существует. Однако, – утешающее похлопыванье по руке, снисходительный жест победителя, – если тебе хочется, мы можем остаться друзьями.

Я настолько потрясена, что у меня начинают чесаться глаза. Ему все настолько безразлично, что он даже готов остаться друзьями!

– Не вешай нос, – говорит он шепотом. – Этот твой Крис, судя по всему, неплохой парень.

Я готова разреветься как белуга, но черта с два я позволю себе такое в “Оксо Тауэр”. Мой внезапно ставший “бывшим” наливает мне полный бокал воды и предлагает вызвать такси, если мне “нехорошо”. Сопя носом, согласно киваю и сквозь зубы цежу, что мне надо в уборную: умыть лицо. Сол делает паузу – ровно на одну вежливую секунду – и добавляет:

– Так ты будешь свою камбалу или я могу ее съесть?

– Выше голову, дамочка, – говорит таксист. – Все еще наладится.

Отвечаю благодарной улыбкой на такую сказочную жемчужину прозорливости и думаю про себя: “Как раз только что разладилось”.

Таксисту явно не терпится почесать языком, так что извлекаю из сумочки мобильник и звоню Тони.

– Говорите, – раздается его властный голос. На заднем плане – чей-то невнятный разговор, прерываемый пронзительным хохотом.

– Это Нэт, – ору я в трубку. – Меня только что бросил Сол!

Жду слов сочувствия.

– Ты уже открыла шампанское, дорогуша? – говорит он.

– Что?! – пищу я.

– Ой-ой-ой, какие мы нежные, – отвечает мой брат. – Подумаешь, Боукок. Тоже мне – пуп земли. Завтра ты о нем уже и не вспомнишь. И все будет нормально. Как всегда.

Благодарно киваю в трубку.

– Но маме все же говорить не стоит, а то ее удар хватит, – добавляет Тони. – Спасибо. Сдачи не надо.

Глубоко вздыхаю.

– Ладно, пока, – говорю я и отключаю телефон.

Шлепаюсь на сиденье – и тут же раздается голос таксиста:

– Тяжелый денек, а? Работу закончили? Все на сегодня, да?

– Не совсем, – отвечаю я и прошу, если его, конечно, не затруднит, отвезти меня к Холланд-Парку.

Затем набираю номер автоматической справочной точного времени и изображаю оживленную беседу. Когда водитель, описав дугу, медленно притормаживает у двери, выкрашенной в едко-зеленый цвет, поспешно сую ему несколько банкнот и выпрыгиваю из машины. Нажимая на кнопку звонка, вдруг соображаю, что не проверила заранее, дома ли она. И когда Бабс, в фартуке, открывает дверь, испытываю такое огромное облегчение, что тут же взрываюсь заготовленными впрок рыданиями.

– О господи, – восклицает Бабс. – Что с твоим подбородком? Ты в порядке?

– Все пропало! – стенаю я. – Крис не позвонил, а Сол меня бро-о-о-о-сил!

Планирую в слезах рухнуть в ее объятья, но она, живенько хлопнув меня по спине, ловко отклоняется от намеченной мною траектории.

– Прости, что без звонка. – Я спотыкаюсь, продолжая шмыгать носом. – Я была просто не в состоянии.

Бабс глядит на меня.

– Ничего страшного, – говорит она. – Муж – ох-ха-ха-ха, никак не могу привыкнуть к этому слову, – сейчас играет в регби. Зато мой брат здесь. Входи же. Осторожно, не споткнись о коробки.

Моя радость от отсутствия Саймона омрачена присутствием Энди. Осторожно протискиваюсь между стеной коридора и Килиманджаро покупок и следую за Бабс, в ее кухоньку из дерева и стали. Энди замечает потеки туши у меня на лице и проворно вскакивает со стула.

– Может, мне лучше уйти в другую комнату? – спрашивает он.

Я прикрываю рукой подбородок и мечтаю, чтобы Бабс ответила “да”, как раз в тот момент, когда она говорит: “Нет”.

Игнорируя Энди, усаживаюсь на стул.

– Ты выглядишь так, словно завербовалась в спецназ, – говорит он с поразительно неудачно сформулированным намерением подбодрить меня.

– Нет, это не так, – моментально реагирует Бабс.

– Согласен. Это не так, – соглашается Энди, замечая, как моя улыбка трансформируется в зловещий оскал. – Я только хотел сказать, что у тебя, мм, тушь потекла. Э-э, я все-таки пойду в другую комнату, ладно?

И стремительной рысцой покидает кухню. Провожаю его злобным взглядом. Бабс с любовью тыкает вилкой здоровенный кусок сырого мяса на сковородке и говорит:

– Энди сейчас слегка на взводе.

– Надо же. Как странно – после годового-то отпуска! А я думала, ты не ешь красное мясо, – говорю я, не желая, чтобы разговор перескакивал на другую тему.

– Теперь ем. Хотя это – для Сая, – объясняет Бабс. – Он должен вернуться с минуты на минуту.

Просто диву даешься: вот ты знаешь кого-то очень хорошо, – вернее, думаешь, что очень хорошо, – и вдруг, в один прекрасный день, тебя вдруг ошарашивает выбор партнера, сделанный этим человеком. И ты начинаешь понимать, как глубоко ошибалась. И получается, что вы и вполовину не были так близки друг с другом, как ты себе навоображала.

– Бедный Энди, – добавляет она. – Он сейчас вынужден жить у родителей. И уже готов лезть на стенку.

– Разве у него нет своей квартиры в городе? – нетерпеливо говорю я.

– Он сдал ее, когда уезжал, – отвечает она и добавляет: – До конца аренды еще несколько месяцев. Энди сейчас подыскивает себе комнату, но цены в Лондоне просто неподъемные.

У меня смутное ощущение, что Бабс чего-то недоговаривает, что ей хочется рассказать нечто большее. Пытаюсь нащупать скрытый смысл, но отступаю, не солоно хлебавши.

– А в Стритэме[12] он поискать не пробовал? – вежливо спрашиваю я.

Судя по выражению лица Бабс, следователь из меня никудышный. Мне становится не по себе. В конце-то концов, кого тут терзают душевные муки? Меня или меня? Меня. И я возмущена тем, что Энди пытается завладеть моим колпаком мученицы с помпончиком на макушке. Волосы у него сейчас короткие, и он ему совсем не идет.

– Все еще расстроен из-за своей невесты? – интересуюсь я из чувства долга.

– Не то слово, Нэт, – говорит Бабс. – Ведь они с Сашей были вместе целых три года.

Подумаешь! Мои родители были вместе шестнадцать лет. И что? Три года – самое время, как сказал бы Мэтт, “начать поглядывать на сторону”. Добавляю в голос притворной скорби и тяжко вздыхаю: