Мартин подтянул одеяло к самому горлу отца. Собран покачал головой — он хотел сесть и закашлялся. Мартин с Батистом держали его, чтобы отец не упал, пока, содрогаясь, словно желая вырваться из рук сыновей, откашливал мокроту. Когда она вся отошла из легких, Батист вытер отцу губы платочком.

— Знаешь, что я думаю, отец? — сказал Мартин, поправляя Собрану ночной колпак и вновь подтягивая одеяло к подбородку. — С твоим кашлем эта затея — чистое безрассудство.

— Сегодня ты не умрешь, — пообещал отцу Батист. — Как бы удобно тебе это ни казалось. Еще неделю назад ты вовсю высказывал нам свое мнение — о чем точно, я даже не упомню. А вот дядюшка Антуан перед смертью полшда молчал и говорил, только если к нему обращались напрямую. Да и то безжизненно, сухо.

— Да-да… — отмахнулся Собран. Не нравилось ему, когда сыновья его чему-то учили. Уж лучше б бранились, чем придирались.

— Ступайте уже, — поторопила их Селеста.

Один за другим они поцеловали отца, последним шел внук — этот помедлил, из чего Собран заключил, что действительно плохо выглядит.

Собран на некоторое время заснул, но проснулся, когда Селеста стала зажигать лампу. Муж внимательно смотрел, как жена снимает плафон, чиркает спичкой и поджигает фитилек. В свете лампы Селеста казалась совсем еще девушкой, невинной, а ее волосы приобрели оттенок сахарных волоконец. Когда жена присела рядом, Собран спросил, не прихватила ли она настойку опиума.

Селеста достала из кармашка платья бутылочку и поднесла ее ближе к лампе, встряхнула. Внутри заплескалась густая коричневатая жидкость.

Собран вновь уснул и пробудился от позыва откашляться. Он хотел было перевернуться на бок, но собственная рука помешала — как барьер, как прутья детской кроватки. Тогда кто-то пришел виноделу на помощь, и Собран, откашлявшись, сплюнул мокроту на землю. Это как будто вернулся один из сыновей — нарядившись для выхода в город, в костюме, с прилизанными короткими волосами. Но когда глотка прочистилась, Собран уловил запах помады и чего-то еще… Снега. Собран обеими руками вцепился в руку, которая держала его.

Селеста что-то говорила Засу таким тоном, будто посвящала его в долгую тайную историю, о которой согласилась бы рассказать далеко не всякому:

— А у моего ангела крылья цвета вон тех ноготков. — И она указала на цветы, растущие вокруг пограничного камня. Затем поднялась, отряхнув колени. — Покину вас ненадолго. Присяду в сторонке, если вы изволите перенести мне стул.

Зас отнес ей стул на плоский выступ холма, где раньше росли вишневые деревья.

— Селеста не пожелала узнавать во мне Найлла, — сообщил Зас, возвращаясь к Собрану. — Она как будто ангела и ждала.

Ветви дерева над Собраном заколыхались, осыпав его листьями, будто конфетти.

— Ты пахнешь фруктами, очень сладко, — сказал ангел. — Твое дыхание так пахнет.

— Позволь взглянуть на тебя, — попросил Собран.

Зас приблизил лицо к лицу Собрана, и некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Собрана понесло: он стал медленно перечислять людей, которых ожидал увидеть на Небе: Николетту и Алину Лизе, мать и отца, младенцев Батиста, зятя Антуана. Батист Кальман в чистилище, если только Собрану не удалось отмолить его душу. Но встретится ли он там с Авророй?

— Ты готовишься к собственной смерти, словно в путешествие собираешься, — сказал Зас.

— Приведи сюда мою жену, — попросил Собран.

Зас ушел и вернулся с Селестой, которая пыталась ему объяснить: супруг-де слишком устал, разговаривать не может. Вчера он не сказал ничего такого, что бы стоило сейчас пересказывать.

— Баронесса Леттелье вышла от него в слезах, потому что он только и сказал ей: у меня пересохло во рту, подай воды.

Высвободив руку из-под одеяла, Собран ткнул пальцем в сторону Селесты.

— Бутылочка, бутылочка.

— Какая часть тебя еще не болит? — спросил Зас, тускло поблескивая глазами. Потом он обратился к Селесте: — Так часто бывает: они закрываются ото всех, чтобы приготовиться к отходу на Небеса.

Голос ангела прозвучал грубо, да и сам он сейчас напоминал мальчишку.

— Слишком много, — сказал Собран. — Так какой смысл… — Он подождал, глядя на жену, на ангела, и договорил: — В том, чтобы откашливаться?

Вздохнул.

Ночь стояла тихая, душная. Хоть бы небо сжалилось или захлопали огромными опахалами крылья, вталкивая воздух Собрану в легкие, как морская волна загоняет воздух в полынью.

Селеста передала мужу бутылочку с настойкой опиума.

— Понятно, — сказал Зас.

Собран произнес:

— Я хотел, чтобы ты был со мной рядом.

Попросив ангела открыть пузырек, Собран прислонился спиной к теплой груди друга и отхлебнул настойки.

— Этого не хватит, — заметила Селеста. — Уж простите мне мою практичность.

— Спасибо, Селеста. А ты, — обратился Собран к Засу, — ты завершишь дело. Прикончишь меня. Тебе терять нечего. — Он посмотрел на ангела, выжидая, потом злобно произнес: — Да покажи ты наконец, что согласен.

— Я согласен, — ответил Зас.

Собран через некоторое время пожаловался, что у него слипаются глаза.

— Поднеси мою руку к своим губам, — попросил он Заса.

Тот выполнил просьбу — и его ладони, скрюченных пальцев со сломанным ногтем, похожим на осколок агата, коснулись гладкие, пухлые губы.

— Это было невозможно, — сказал он.

Единственное, чего Собран желал сейчас всем сердцем, — это пройтись по холмам нога в ногу с этим существом. Но даже хромой ангел обогнал бы человека.

Собран закрыл глаза. Шейные позвонки словно размягчились, оплавились, и голова повисла, будто цветок на высохшей ножке. Дышать стало трудно, но не из-за мокроты. К губам винодела прижалась ладонь, и ангел с мужчиной на некоторое время остались в таком положении — приложив ладони к губам друг друга, и не были нигде, а просто оставались друг с другом.

Собран выпрямился в последний раз. Силы покинули его, оставалась любовь — она предъявляла свои права, право на предвестие. И Собран сказал:

— Я увижу тебя в день, когда все дни будут уже сочтены.

Он ждал — долгое мгновение, будто оглушенный падением, ждал ответа, которого заслужил. Ждал, когда наконец коснется пальцев дыхание ангела, произнесшего: «Да».

Обессиленная рука Собрана оторвалась от губ Заса, упала.

— Он уже почти мертв, — сказала Селеста так, словно бы говорила затаив дыхание. — У меня кое-что есть для мужа, передашь ему это на Небесах.

Открыв глаза, Зас увидел, как Селеста протягивает ему сложенный лист бумаги.

— Леон уже болтался в петле, когда я вошла к нему в комнату. Забрала только ту часть письма, которую сочла оскорбительной для себя. Мне было плевать, что бы там Собран ни высказал о моей неверности, — он сам изменял мне. Но я его простила. Леон Жодо был предателем иного рода — пытался обманывать самого себя. — Селеста оправила платье. Она говорила так, словно бы оправдывала себя. — Ему нравилось, когда его душили. — Схватив руками воздух, Селеста показала, как держала Леона за шею. — Алина Лизе овладела моим мужем — однажды околдовала его. Потом решила взяться за Леона, только, — голос Селесты преисполнился гордости, — не знала, как с ним управиться. Но даже после смерти Алины я овладела Леоном. Даже когда он признался, что ненавидит меня.

Глубоко вздохнув, Селеста посмотрела Засу прямо в глаза.

— Божий ангел, — произнесла она, — я не показала Собрану эту часть письма не потому, что боялась мужниного наказания или не хотела причинить мужу боль. Я только не желала, чтобы Собран делился этой болью с баронессой. — Селеста кивнула, будто ангел согласно ответил ей: «Понимаю». Слегка встряхнулась и, надув губы, округлила глаза, точно девчонка, говорящая всем: «А я ни в чем не виновата». — Теперь выполни просьбу моего мужа, сделай, что обещал, — напомнила женщина.

Ангел наклонился к Собрану проверить, дышит ли тот. Ощутил на щеке легкое дуновение воздуха и, накрыв ладонью одной руки рот друга, пальцами другой руки зажал ему нос.