Пришел рассвет, воздух снова становился чист и прозрачен. Жар не превращал его в мутное марево. На востоке будто пылал открытый горн, на западе синело небо.

Аврора прикорнула у Собрана под рукой, держа ее обеими своими: мизинец в одном кулаке, большой палец — в другом.

— Он не вернется. Раз он нарушил обещание, значит, обещания больше нет.

Аврора попросила Собрана вспомнить, как они испугались, что Зас больше не сможет двигаться.

— Ему хватило бы терпения просидеть вечность, забившись в тот угол.

Они оба помнили все до последней мелочи.

Очнувшись, Зас сказал, что «выпал из времени». А впав в него снова, он попытался взлететь — ринулся к окну, подобно птице, наконец обретшей свободу… Потом сдержал себя, поняв, что же произошло, как некоторые понимают, что стали богаты и от этого их жизнь ломается. Зас забился в угол, пряча спину, на которой больше не было крыльев. Он спешил спрятать шрамы, как какой-нибудь срам.

Три дня спустя трупы коз и овец раздулись и стали вонять. Зас по-прежнему не двигался — не разговаривал, не подпускал Собрана к себе. Аврора, надев шаль, пришла к ангелу и просила помочь закопать мертвых животных.

— Не хочу звать Антуана или Батиста, — сказала она. — Не хочу звать и слуг. В конце концов, смерти этих созданий — на тебе. И ты это знаешь, так? Я сама не просто в щекотливом положении: мои слуги, если увидят трупы животных, могут решить, будто я и Собран выжили из ума или занимаемся чем-то ужасным. Может, они уже видели все, — говорила Аврора, — Помоги мне сейчас, а потом иди куда хочешь и делай что хочешь.

Ангел взглянул на нее.

— Я никуда и ничего не хочу.

— Тебе больно?

— Да, и это странно. Боль нова для меня.

Аврора не знала, чего ожидать от ангела, а потому не спешила ничему удивляться. Она просто продолжила просить помощи:

— Собран не сможет помочь мне. Он болен, как и я.

Аврора сняла с головы платок, под которым ее волосы оказались забраны в «конский хвост». Для баронессы ангел выглядел целым и невредимым: руки, ноги, голова — все на месте. Крылья же они с Собраном связали и спрятали под кроватью, еще когда Зас был без сознания.

— Я выпал из времени, — сказал ангел. — Расскажите, что было.

Аврора надела на него мужскую ночную сорочку и башмаки, чтобы он мог копать. С наступлением ночи повела вниз — смотрела, как ангел учится ходить. А учился он быстро, как жеребенок, словно бескрылость — это такая стадия жизни ангела, к которой он со временем привыкает.

У подножия лестницы Зас все еще был неповоротлив, потом просто неловок, но к моменту, когда они взяли лопаты и стали копать яму, Зас уже двигался очень проворно, по-прежнему оставаясь ангелом — от и до. Ему стоило всех усилий воли не оглядываться через плечи, чтобы посмотреть, отчего так трет спину ткань. Под конец Аврора просто перестала копать и, присев на краю ямы и глядя, как работает ангел, рассказала, что же случилось. Или что случилось, по ее мнению.

Зас не потел, не испытывал усталости, даже не пользовался весом тела, не наступал на штык лопаты, дабы погрузить его в землю. Он не смотрел на Аврору, лишь раз перебив ее:

— Это мнение, — предупреждая женщину, когда та попыталась трактовать действие Люцифера еще прежде, чем описала само действие. Зас не нуждался в трактовке — только в свидетельстве.

Аврора поначалу думала, что ангел в отчаянии. Потом — будто он холоден и расчетлив.

Когда тела животных были сброшены в яму, Зас спросил:

— Где крылья? Их, наверное, тоже стоит похоронить?

В темноте мешковатая сорочка делала ангела похожим на привидение, и Аврора не видела его лица.

Она поправила Заса:

— Твои крылья.

— Так где мои крылья?

Аврора посмотрела на груду трупов — на раздувшиеся животы, покрытые пятнами, облезшие, будто вылинявший бархат, — взглянула на окоченевшие ноги и сказала:

— Нельзя хоронить их тут.

В ответ Зас молча посмотрел на Аврору. Затем нетерпеливо пошевелил ногами и плечами — жест, не имевший смысла теперь, когда ангел лишился крыльев.

— Мои крылья — это останки или мусор?

— Я не считала мусором свою грудь.

— Вы ее сохранили?

Аврора заплакала. Спрятав лицо в ладони, стала раскачиваться на краю зловонной ямы.

Ангел подошел к баронессе и извинился.

Аврора ответила:

— Поговори хотя бы с Собраном. Я должна помочь ему.

— Он захочет прикоснуться ко мне. Но я этого не хочу.

— Он желает тебя утешить.

Ничего не ответив, Зас принялся засыпать яму землей. Аврора утерла слезы с лица.

Потом она отвела ангела к колонке и качала воду, пока он мылся. Глядя на голую спину Заса, женщина спросила:

— Швы надо будет снять. Позволишь мне сделать это?

Они поднялись наверх, где Зас сел на пол спиной к свечам, обняв колени. Аврора встала позади него на колени. Надрезав, а затем и вытянув нити, она удивилась:

— Швы одинаковы по длине и отстоят друг от друга на равное расстояние.

— Абсолютная симметрия оскорбляет Бога. Поэтому Люцифер все делает совершенным, насколько может.

— Он оскорбил Бога тем, что сотворил с тобой.

— Бог дозволил ему. Или они тайком сговорились. Мне теперь все равно. И Бога, и дьявола я оставляю за спиной.

Руки Авроры тряслись. Оставался последний шов — надрезая его, Аврора задела кожу, но не оцарапала. Или попросту не смогла оцарапать.

— Я закончила, — сказала баронесса.

Зас вздохнул и выпрямил ноги. Аврора даже подумала, будто он сейчас откинется, ляжет к ней на колени, но ангел встал и, отойдя к стене, сел, прислонившись к ней спиной.

— Тебе понадобится одежда, — сказала Аврора, — и обувь.

— А помнишь его первые туфли? — спросила Аврора.

Собран помнил только, что Зас пугался открытого пространства. Дневной свет ангел терпел, но выходить на него не желал.

Прикрывая глаза ладонью, Зас выглянул на улицу, но, кажется, увиденным не удовлетворился и остался в арсенале. Снова прижался спиной к стене. Когда Собран пришел с двумя мерными лентами, ангел даже не посмотрел на него — сидел, уставившись себе на ноги, словно говоря: вот граница, ближе ко мне не подходи.

— Я не смотрю в будущее, — говорил ангел Авроре и Собрану, заслонившись ладонью от окна.

Оказалось, боится ангел не открытого пространства, а расстояний. Все казалось ему слишком далеким. Преодолевая дистанции, Зас не устал бы, но зачем-зачем пересекать комнату, спускаться по лестнице, выходить на улицу под сень деревьев? Ангел воспринимал ходьбу как что-то чуждое, тщетное. Он был выше всего этого.

— Я знаю, ты чувствуешь себя уязвимым и увечным, — говорил Собран, пытаясь вернуть ангела обратно к жизни. — Но нельзя же вечность сидеть тут, прислонившись к стене.

— Я могу найти и другую стену! — гневно ответил Зас, чему Собран очень обрадовался.

— Вот тебе туфли, — сказала он, подвигая ангелу ботинки одной ногой. — Они сшиты по кальке, но очень хорошие. Лучшие. Аврора приготовила для тебя сорочку, брюки, пиджак и галстук. Выходи, посмотришь на виноградники — рабочие как раз сжигают обрезки лозы.

— Выходи ночью и посмотри на реку, — добавила Аврора. — Искупаешься — в воде ты будешь совсем невесом.

— А у нее воображение будет побогаче, чем у тебя, — попенял Зас Собрану.

— Вот твои туфли, Зас. Твои первые туфли.

Ангелу претило чувствовать себя раскрытым: поначалу он сидел, обхватив себя руками, потом стал выходить на воздух, завернувшись в покрывало. Осень сменилась зимой, но Зас не испытывал нужды в теплой одежде.

Воскресенье Собран проводил дома. Понедельники, вторники и среды — тоже; после отбывал трудиться в Вюйи. В первый раз он даже принял Заса за статую — так ангел сам уподобился памятнику, безразличному к еде, питью, не испражняющемуся и не замечающему хода времени.

Аврора навещала ангела ежедневно.

В какой-то день ей показалось, будто одежда прикипела к телу Заса. Затем в одну субботнюю ночь баронесса пришла навестить его в арсенале, но ангела там не было — только снег влетал в раскрытые двойные двери. Подобрав с пола шерстяной плед, Аврора завернулась в него (от соприкосновения с телом ангела шерсть посвежела) и стала ждать у дверей, когда Зас вернется.