Она была одетая в длинный розовый махровый халат, чуть разошедшийся на груди и обнаживший её красивые ключицы.

– Что случилось? Ты плакала?

– Настроение такое, – отвернулась она.

– Какое? – прошёл он за ней в комнату. «А была ли та ночь? Не приснилось ли мне всё? А если и было, то это называется случайность. Ослепление страстью. И жалость с её стороны… Нет! Только не жалость! Она шептала мне слова, которые не произносят просто так… Как разговаривать с ней теперь? Надо всё забыть, вести себя так, словно ничего не произошло…» Жан-Пьер остановился посреди комнаты. – Что за настроение?

– Я смотрела фильм, который мне дал Павел Логинов. Вы знаете Годара?

– Разумеется. Француз не может не знать фильмов Годара, как русский не может не знать Эйзенштейна, – и де Бельмонт с досадой опять отметил, что девушка сказала «вы».

Настя отвернулась.

– Я не знаю Эйзенштейна, – тихо произнесла она. – И о Годаре не слышала раньше.

– Жан-Люк Годар – выдающийся мастер из так называемой «новой волны» французского кино. Не скажу, что мне нравятся все его фильмы, но в своё время многие произвели на меня сильное впечатление.

– «Жить своей жизнью»?

– Да, один из лучших его фильмов. Ты из-за него в таком настроении?

– Там застрелили девушку, её звали Нана… В самом конце… Никак не ожидала…

– Она работала проституткой, – сказал де Бельмонт. – Опасная профессия.

– Отец считает меня проституткой… Недавно я снималась с такой же причёской, как у Наны. Ретро-стиль.

– И что?

– Когда я смотрела фильм, мне показалась, что я – это Нана.

– Ерунда, – с подчёркнутой бодростью возразил Жан-Пьер. – Ничего общего: ни внешность, ни характер, ни всё остальное.

– Грустный фильм, много грустных диалогов. – Настя вздохнула и подошла к окну. – Как всё ужасно… Помните, как там сказано? «Когда мы говорим, мы живём другой жизнью, чем когда не говорим»… Вы помните?

– Что же тут ужасного?

– «Когда мыслим, мы живём высшей жизнью. Но эта высшая жизнь убивает повседневную жизнь», – задумчиво процитировала Настя.

– У вас прекрасная память. – Де Бельмонт принудил себя произнести «у вас» вместо «у тебя».

– Почему мысли убивают повседневную жизнь?

– Наверное, потому что повседневность примитивна: едим, спим, ходим, справляем нужду…

– Занимаемся любовью, – с вопросительной интонацией предложила Настя.

– Нет, совокупляемся, – насмешливо поправил де Бельмонт. – Совокупление – это животное, это примитив, а заниматься любовью – из высшего.

«В сущности я ничего не знаю о ней, – подумал он. – Только то, что она рассказала о себе в первую встречу. Бог наградил её удивительной внешностью и обаянием, перед которым не в силах устоять ни мужчины, ни женщины. Она почти совершенна. Но что такое совершенство? Идеал, к которому мы стремимся? Или просто вымысел? Нет, не совершенна… Совершенства не бывает. Бог специально создал нас всех несовершенными, чтобы мы могли искать что-то друг в друге… Не совершенна, но как удивительно хороша! И мне посчастливилось целовать её тело… Неужели это было на самом деле? Почему она легла со мной в постель? Прихоть? Минутное желание?… Никто никого не знает. А хочу ли я на самом деле знать её? Не лучше ли пользоваться тем, что на поверхности? Разве меня не устраивает её улыбка, голос, взгляд? Разве мне мало её близости? Чего бы мне хотелось ещё от неё?»

– Там есть сцена, когда они идут в кинотеатр и смотрят что-то про Жанну Д`Арк, – вернулась Настя к фильму Годара. – Я не поняла, есть ли такой фильм на самом деле?

– Это сцены из фильма Дрейера. «Страсти Жанны Д`Арк». В своё время он был подобен взрыву атомной бомбы.

– Жанна говорит, что смерть станет для неё освобождением. Вы тоже думаете, что смерть это освобождение? – слово «смерть» Настя произнесла с каким-то мучением, будто преодолевая внутреннюю преграду.

– В каком-то смысле.

– Освобождение от чего? Разве жизнь это только неприятности? Разве у нас мало радостей?

– Освобождение от радостей тоже.

– Не понимаю.

– Освобождение от всего. Покой, отсутствие всего.

– Такой покой мне не нужен. А вы уверены, что там именно такой покой? После смерти?

– Настя, кто может быть уверен в этом? Кто может знать наверняка? Почему вы завели об этом речь?

– Все рассуждают на эту тему.

– Повод для философствования, – пожал плечами де Бельмонт и задержал взгляд на её изящно изогнувшейся шее. – Для любого разговора нужен повод. Кто-то предпочитает говорить о спорте, кто-то – о музыке, кто-то – о смерти. В этом мне видится прелесть общения.

Настя покачала головой, и Жан-Пьер не понял, согласилась она с ним или нет.

– Я боюсь смерти, – почти неслышно произнесла она. – Иногда что-то приходит в голову, и я не могу спать…

Де Бельмонт нерешительно обнял её ха плечи.

– Не бойтесь.

Она запрокинула голову, пряча от него глаза.

– Этот фильм… Он всё разбередил… Мне жутко… Жизнь ужасна, ужасна! – Настя рывком опустила голову и втиснулась ею в мужское плечо. Холодные пальцы сжались на спине Жан-Пьера. – Как справиться со страхом, когда он грызёт изнутри?

Сердце Жан-Пьера колотилось, чувствуя горячую близость девушки. Он поцеловал её в лоб.

– Успокойтесь…

– Вчера вы говорили мне «ты», – простонала она.

– Но сегодня ты говоришь мне «вы», – с упрёком ответил он.

– Это случайно, – выдохнула девушка. – У меня не получается сразу…

– У меня тоже…

Его губы нащупали её глаза, щёки, рот. Она жадно откликнулась на его поцелуй. Розовый халат соскользнул на пол, открыв её голое тело.

«Нет, не случайность, не сон…»

Подхватив её на руки, Жан-Пьер отнёс Настю в спальню, с наслаждением вдыхая свежий запах её кожи. Пространство любви раздвинулось беспредельно, впустив в себя лавину эмоций, горячих прикосновений, поток вздохов. Счастье требует простора, оно не вмещается в тесные границы самой большой кровати. Жан-Пьер физически ощутил, как мир двух прижавшихся друг к другу тел из интимного, замкнутого в себе, кипевшего жаркой кровью превратился в необъятный, развёрнутый, раскрывшийся всеми порами наружу и дышавший так глубоко, как не дышал никогда…

«Какое чудо…Она подарена мне свыше…»

Их слияние было наполнено неторопливой нежностью. Настя отдавалась де Бельмонту не так, как в прошлый раз. Всё её существо требовало помощи, она искала спасения в этом соединении, черпала из него силу, чтобы насытившись любовью, как земля насыщается живительной влагой, вернуть эту любовь троекратно. Она отдавалась мягко и вместе с тем пронзительно, подолгу удерживая своё наслаждение на высшей точке, не срываясь на резкие движения, плавно вдавливая мужчину в себя и так же плавно переливая свою энергию обратно в него…

Потом настала тишина, в которой отчётливо слышалось тиканье часов.

– Теперь всё хорошо, – потёрлась Настя щекой о плечо Жан-Пьера. – Какая всё-таки я глупая…

– Ты успокоилась?

– Не думала, что могу так из-за фильма… Это кино меня разбередило… А там ведь ничего страшного, просто мысль о смерти стала внутри меня раскручиваться, оплела меня всю…

– Если тебя пугают такие мысли…

– Не нужно, не говорите ничего… – и тут же поправилась. – Не говори, – и закрыла она его рот поцелуем, чтобы он не ругался.

Они долго лежали, прислушиваясь к глубокому дыханию друг друга. Потом Настя, кружа ладонью по его животу, задала неожиданный вопрос.

– Как ты думаешь, в наши дни может появиться новая Жанна Д`Арк?

– А новый Христос? – ответил Жан-Пьер вопросом на вопрос.

– Почему ты сравниваешь их? Разве они похожи?

– Они оба – символы, не более.

– Ты не веришь, что они были на самом деле? – Настя перевернулась и села на кровати, поджав ноги под себя. Её спина выгнулось, голова втянулась в плечи, будто воплотив в себе всю глубину заданного вопроса.

– Наверное, они были, – с неохотой ответил де Бельмонт, – но не такие, как их нарисовали художники и писатели.