Она ушла к фургону. В углу пещеры зашевелился фотограф.

— Крис?

— Да, Сол.

— Извини за любопытство, но на каком языке вы говорили?

— На русском.

— Да? Чем-то похоже на португальский. Только в португальском гораздо больше знакомых слов.

— Мы не дали тебе заснуть?

Грубер подошел к костру и присел на корточки, протянув руки к слабеющему пламени.

— Люблю погреть пальцы над огнем. Люди неспособны на такую ласку, какую дает огонь. Ласка — это тепло, и свет, и спокойствие. Люблю огонь. — Он помолчал. — Как думаешь, почему Ахо не вернулся?

— Не знаю.

— Ну, я тоже не знаю, но у тебя есть какие-то предположения?

— Нет.

— Он сказал, что отвезет инженера до карьера, и сразу повернет назад. Неужели это может занять столько времени?

— Индейцы не любят ездить ночью, — сказал Кирилл. — Возможно, он сейчас лежит где-нибудь в соседней пещере. Там, где его застали сумерки.

— Да, они не любят ночь, — согласился Грубер, и на этот раз его голос звучал чуть веселее. — Это не страх, нет. Они просто четко проводят границу между миром человека и миром духов. И эта граница лежит в сумерках. Стемнело — значит, твое время кончилось. Спрячься в дом, дай духам попользоваться землей, водой и деревьями. А огонь — он заменяет дом для тех, кто остался без крыши над головой.

Он провел ладонью над пламенем, будто гладил его, как большого пса.

— Как ты думаешь, Крис…. Что могло случиться, если бы они все-таки убили Скилларда?

— Не знаю.

— Я не вижу, какая им выгода от его гибели. Одни убытки. Они всех настроят против себя, окажутся в изоляции. Здесь множество фортов, кавалерии потребуется неделя-другая, чтобы арестовать всех вождей.

У индейцев нет сил для войны. Они же не идиоты! Тебе не показалось, что они были одурманены?

— Нет.

— И почему именно Скиллард? Почему они не выбрали меня? Если им нужна война, почему не напасть на поселок? Может быть, как раз потому, что для нападения нужны силы, а сил-то и нет?

— У них хватило сил, чтобы напасть на нас, ты забыл?

— Да… Шайены. Великие воины. Никогда не думал, что столкнусь с ними. И что буду убивать их…. Но зачем, зачем? Что за сила толкает их в пропасть? Зачем проливать кровь? Почему они не могут жить как люди?

Кирилл не смог промолчать:

— Как люди? Ты кого имеешь в виду? Нас с тобой? Мы только что отправили на тот свет десяток собратьев. И считаем, что живем как люди. Спокойно поели после этого, спокойно легли спать.

— Но…. Но мы защищались, разве не так?

— Возможно, они тоже защищались. Возможно, у них не было выбора. Или они убивают Скилларда, или их племя будет уничтожено. Не кавалерией, так той напастью, что живет там, под землей у Белого Мула. Не знаю, насколько сильна угроза. Но в любом случае, раз об угрозе сказал шаман, значит, она существует.

— А шаман о ней откуда знает? — Грубер вскочил на ноги. — А если кто-то подговорил его, чтобы он …. И не просто подговорил, а заплатил! И пообещал что-нибудь дороже денег! Шаман — всего лишь человек. Человеком же движет выгода. Значит…

Он снова сел к огню и мрачно закончил:

— Значит, мы никогда не узнаем правды. Прости, Крис, я не слишком много болтаю?

— Слова не разгоняют страх, и не придают сил.

— Что?

— Иногда меня тоже тянет поговорить, — сказал Кирилл. — Тогда я понимаю, что слишком устал. Или что боюсь чего-то. Сильный — молчит. Так считают индейцы. Постарайся удержаться от лишних слов. И ты почувствуешь, как становишься сильнее.

— Попробую, — вздохнул Грубер и отправился в свой угол. — Постараюсь заснуть. Чтобы утром увидеть, как Ахо сидит у костра и пьет кофе.

Но Ахо не вернулся. На рассвете Кирилл выбрался из пещеры и вскарабкался наверх по влажному от росы песчанику.

Степь, кое-где зеленеющая молодой травой, была пуста. «Вот истинная картина одиночества, — подумал Кирилл. — Все, на чем может остановиться глаз, стоит одиноко, само по себе. Одно дерево. Один холм. И если появится человек, он тоже будет один».

Обводя взглядом горизонт, он надеялся увидеть одинокого всадника. Но заметил лишь дым далекого костра.

Поначалу равнина казалась монолитной, словно покрытая цельным куском желто-зеленого сукна. Но чем ярче раскалялось утреннее солнце, тем яснее прорисовывалась даль. Смутные пятна превращались в очертания рощиц и перелесков, затеплилась полоска дороги — как раз там, где вился дым.

«Кто-то греет утренний кофе, — подумал Кирилл. — Переночевал на обочине, и сейчас снова собирается в путь».

Он точно знал, что не Ахо развел этот костер. Индеец не стал бы тратить время на завтрак — для него война еще не кончилась.

Кирилл поднял бинокль, хотя и знал, что не разглядит ничего.

— Что ты там высматриваешь? — послышался снизу голос Полли.

— Кто-то ночевал неподалеку. Сейчас там горит костер.

— Это не Ахо.

— Я знаю.

Она подошла к фургону и принялась подтягивать упряжь. «Нет смысла ждать, — подумал Кирилл. — Если он не вернулся затемно, значит, с ним что-то случилось. Возможно, засада ждала у самого города. Ведь шайены знали, куда мы везем инженера. Нет, не знали. Ахо направился не в город, а к карьеру…. Хватит гадать. Пора собираться».

Но он еще долго стоял на скале, обводя горизонт медленным и цепким взглядом. И чувствовал себя так, будто, забравшись на мачту шхуны, осматривал приближающийся незнакомый берег.

Впрочем, степь уже не была ему чужой. Кирилл быстро осваивался в любой местности, и сейчас он легко нашел бы дорогу и к поселку, и к ранчо Коннорса, и к деревне, где жила Полли.

«Как здесь можно жить? — думал он. — Я бы давно рехнулся от тоски. Представляю, какие метели тут задувают зимой. И в какую печку превращается степь в августе. Что заставляет их жить здесь? Но ведь живут, и отнюдь не выглядят несчастными. Ни Полли, ни ее зловредный папаша, ни Питер-балаболка… Он, наверно, был наречен Петром при крещении. Точно! А Полли? Неужели Полина? Красивое имя…. Ну почему они не выбрали более привлекательное место для жизни?»

Привлекательных мест он повидал немало. Ласковые берега Флориды, цветущие луга Великих равнин, лабиринты Скалистых гор… Наверно, не было ничего красивее Йелоустона, с его хрустальными озерами и душистыми лесами, с каньонами и водопадами.

Но, как бы не были прекрасны горы, Кирилл задыхался там от замкнутости пространства — горизонт вплотную поступал отовсюду высокой стеной лесов и глубоких тенистых впадин. А здесь, на просторах степи, он был как дома.

Он услышал скрип колес и посмотрел вниз. Фургон медленно, раскачиваясь, выкатывался из расщелины.

«Напрасно она так торопится, — подумал Кирилл. — Пока будем седлать, да собираться, фургон будет торчать на виду. Наверно, она просто захотела вывести лошадей на солнце, чтобы обтереть росу…»

Но лошади не остановились, выбравшись на ровное место, а прибавили ходу. Полли сидела прямо, подобрав вожжи, и ее волосы развевались на ветру.

«Что это с ней? Даже не причесалась?»

Фургон еще раз качнулся, переваливая через кочку. Передний полог распахнулся, и Кирилл увидел, что Полли уезжает не по своей воле.

Позади нее в проеме темнел чей-то силуэт. А в спину девушки упирался ствол винтовки.

— Живее, сука! — донесся резкий голос.

Полли тряхнула вожжами и оглянулась. Она посмотрела вверх и тут же опустила лицо. Кирилл успел кинуться навзничь и, лежа на макушке скалы, увидел, как из удаляющегося фургона, сзади, выглянула бледная физиономия. Парень по кличке «Рябой», которого они спасли от гангрены, наконец-то проснулся. В руке у него был дробовик — один из тех, что были спрятаны под сеном.

Кирилл застонал от бессильной ярости. Ну, почему он полез на скалу, не прихватив с собой винчестер? Все можно было бы исправить одним выстрелом…

Он дождался, когда задний полог фургона снова запахнется, и только тогда скатился вниз. Рябому незачем знать, что Полли была не одна.

«Может быть, он и не спал вовсе? — подумал Кирилл, торопливо седлая коня. — Может быть, только прикидывался? Черт, он же калека. Он не может нормально держать ружье. Лишь бы не пальнул сдуру, лишь бы не погубил ее…»