Девушка смотрела на нее, раскрыв рот от изумления. Она попыталась собраться с мыслями.

— Но, матушка Хильдебранда, здесь нам не прожить. Летом еще ничего, а зимой здесь ужасно холодно. У нас нет денег, у нас нет еды. И люди станут про нас судачить, а потом придут солдаты…

Однако аббатиса все улыбалась.

— Господь даст нам все необходимое, сестра Анна, — ласково произнесла она. — Сколько молилась я за тебя, сколько молилась о том, чтобы еще раз пожить по законам и правилам нашего монастыря, и теперь, ты сама видишь, молитвы мои услышаны.

Элис покачала головой.

— Ничего они не услышаны! — В ее голосе звучало отчаяние. — Это не ответ на ваши молитвы. Мне известно, каково здесь жить! Здесь грязно и холодно. На огороде не растет ничего съедобного, а зимой снегом заметает дверь так, что не выйти. Господь не желает нам подобной доли.

Хильдебранда рассмеялась — откровенно, как в старые добрые времена.

— Ты рассуждаешь так уверенно, словно знаешь все Его мысли, — мягко заметила она. — Не надо так волноваться, сестра Анна. Будем смиренно принимать все Его дары. Он дал нам друг друга и эту крышу над головой. Как же не думать, что Он добр и милосерден?

— Нет! Это невозможно, — настаивала Элис. — Надо уходить отсюда. Надо уезжать во Францию или в Испанию. В Англии для нас нет больше места. Если мы поселимся здесь и станем исповедовать нашу веру, то навлечем на себя беду.

Старая аббатиса улыбнулась и покачала головой.

— Я дала обет исповедовать мою веру здесь, — возразила она. — Мне было велено свыше руководить монастырем в Англии. И ни слова не было о том, что, если настанут трудные времена, я должна бежать отсюда.

— Почему бежать? — не сдавалась Элис. — Просто найдем другой монастырь, и там примут нас. Мы будем соблюдать наши обеты и вести праведную жизнь.

Аббатиса улыбнулась и покачала головой.

— Нет, — тихо промолвила она. — Господь даровал мне тридцать лет благоденствия и богатства, когда я служила Ему, утопая в роскоши. Теперь Он призвал меня служить в лишениях и невзгодах. Как я могу отказать Ему?

— Матушка Хильдебранда, да вы же не сможете здесь жить! — раздраженно повысила голос Элис. — Вы не знаете, каково это. Вы ничего не понимаете. Зимой вы погибнете здесь. Это просто глупо!

Услышав слова, сказанные столь грубо, аббатиса минуту потрясенно молчала. Потом заговорила мягко, но тоном, не допускающим возражений:

— Я считаю, что такова воля Божья. А я связана обетом повиноваться Ему и во всем исполнять Его волю. — Она помолчала немного и добавила: — И ты тоже.

— Но это невозможно… — пробормотала Элис.

— И ты тоже, — повторила матушка Хильдебранда, и в голосе ее звучало предостережение.

Девушка вздохнула. На какое-то время воцарилась тишина. Стоя на коленях у ног матушки, она увидела в ее глазах слезы.

— Я… — начала было Элис и осеклась.

— Когда ты сможешь вернуться сюда ко мне? — строго спросила матушка. — Надо не откладывая начинать новую жизнь. Для тебя найдется много работы.

Момент раскаяния Элис был очень недолгим.

— Не знаю, — смущенно выдавила она. — В замке все так быстро меняется…

Она замолчала, вспомнив про Хьюго и Кэтрин, про своего ребенка, растущего в чреве.

— Может, на следующей неделе. Да, через недельку приду к вам на несколько дней.

Аббатиса покачала головой.

— Этого недостаточно, сестра Анна, — мягко упрекнула она. — Долгие месяцы ты была оторвана от нашей святой церкви, но ведь перед тем много лет жила с нами. Ты не могла так скоро забыть наш порядок. Сейчас можешь идти, но завтра вернешься в простом темном платье и принесешь с собой все, что сможет подарить нам добрый лорд Хью. А в остальном, мы сами вырастим еду и соткем ткани на платья. Сами изготовим свечи, сами по памяти напишем святые книги. Мы будем печь хлеб и продавать его на базаре, ловить рыбу и тоже продавать. И еще будем делать простые лекарства и другие средства, тоже продавать или отдавать людям, которые в них нуждаются.

Элис опустила голову, чтобы матушка Хильдебранда ненароком не заметила ее тревогу, не прочитала в ее глазах решительный отказ.

— Для церкви здесь, конечно, мрачновато, — продолжала аббатиса. — Но и у самого святого Павла было не лучше или у святого Катберта, когда язычники почти уничтожили английскую церковь. Тогда, как и сейчас, Господь призвал своих верных служить Ему во мраке, втайне и в нужде. Тогда вера их восторжествовала, восторжествует и сейчас. Господь возложил на нас особую миссию, сестра Анна, и только Ему известно, как велики будут наши труды.

Девушка совсем сникла. А матушка Хильдебранда оживилась. В ней уже не было ничего от усталой пожилой дамы. Лицо светилось радостью, голос звучал уверенно и сильно. Она одарила Элис знакомой нежной улыбкой и ласково произнесла:

— А теперь иди. Приближается время дневной молитвы. Молись, когда будешь возвращаться в замок, а я помолюсь здесь. Ты не забыла молитв, которые нужно читать в течение дня, сестра Анна?

Элис покачала головой, хотя уже не помнила ни слова.

— Помню, хорошо все помню, — заверила она.

— Читай их в надлежащие часы, — наставляла аббатиса. — Господь простит нас за то, что мы не стоим на коленях в Его часовне. Он все поймет. А завтра исповедуешься передо мной в своих грехах, и мы начнем все сначала.

Не проронив ни звука, Элис кивнула. Аббатиса встала, и девушка заметила, что передвигается она с трудом, словно у нее болят спина и суставы.

— Я немного устала, — пояснила аббатиса, поймав на себе взгляд Элис. — Но как только начну работать на огороде, снова буду здоровой и сильной.

Молча кивнув, Элис вышла из хижины. Матушка проводила ее до порога. Девушка отвязала поводья лошади и тут вспомнила про свою сумку с провизией.

— Возьмите, — сказала она. — Я прихватила в дорогу еду, но теперь она не нужна мне.

Мудрое старое лицо аббатисы осветилось.

— Вот видишь, дитя мое! — радостно воскликнула она. — Господь позаботился о нас, Он и впредь будет о нас заботиться. Не допускай малодушия, сестра Анна! Доверяй Ему во всем, и Он дарует нам великую радость.

Элис вскарабкалась на камень у овечьей калитки и забралась в седло.

— Какая хорошая у тебя лошадка, — удивилась аббатиса. — Слишком хороша даже для секретаря самого лорда.

— Это лошадь леди Кэтрин, — быстро нашлась Элис. — Госпожа сейчас беременна, ожидает ребенка и не может ездить верхом. И чтоб кобыла не застоялась, ее дают мне, когда необходимо.

Аббатиса неторопливо качала головой, переводя взгляд с лошади на Элис. На мгновение девушке с холодной ясностью показалось, что эта старая женщина все поняла, что от ее глаз ничто не укрылось. Она все видела: и ее ложь, и колдовство, и живых восковых кукол, и убийство Моры, и кровать, на которой корчатся три сладострастных тела. Смех Хьюго, назвавшего ее своей развратной шлюхой, в этот яркий, солнечный день эхом прокатился над их головами.

Матушка Хильдебранда без улыбки посмотрела Элис в лицо.

— Завтра приходи, — велела она. — Мне кажется, ты чуть не совершила тяжкий грех, дочь моя. Приходи завтра и сможешь мне исповедоваться. С Божьей помощью я отпущу тебе все грехи.

— Я не знаю за собой никакого греха, — задыхаясь, возразила Элис, пытаясь выдавить на губах светлую, искреннюю улыбку. — Ни даже чуть-чуть, хвала Господу! — весело добавила она.

Однако матушка на ее улыбку не ответила. Она перевела взгляд с дорогой и красивой лошади в богатой и нарядной сбруе на красное платье Элис, ее шитый серебром корсаж и накидку вишнево-алого цвета, и прежняя радость сбежала с ее лица: словно острый нож вонзился ей в сердце.

— Завтра в полдень, — твердо произнесла она, повернулась и исчезла в полумраке хижины.

За ее хрупкой фигурой закрылась дверь, а Элис все не трогалась с места. Не было ни стука огнива, ни потянувшегося из окошка дымка. В убогой хижине не имелось даже сухой растопки, может, осталась одна или две дешевые свечки. Но Мора могла куда-нибудь припрятать огниво. Хотя матушка Хильдебранда все равно не умела им пользоваться, чтобы высечь огонь.