— Элис, — зашептала Кэтрин. — Держи меня, Элис, пожалуйста. Держи меня крепко. У меня такое чувство, будто меня кто-то тащит на дно, будто я тону.

— Да! — торжествующе отозвалась Элис; ее дыхание тоже участилось. — В прошлый раз ты точно так же схватила меня там, во рву. Ты звала меня к себе, а потом потянула вниз. Но на этот раз я утащу тебя под воду. И мне не нужно сжимать тебе горло. Мне нужно только держать тебя за руки, как ты этого хочешь. Ты отправишься на дно, Кэтрин. Ты пойдешь на дно, утонешь, лежа в своей постели.

— Элис! — пропищала миледи тоненьким голоском и тут же задохнулась, словно хлебнула зеленой ледяной воды.

— Ты тонешь, Кэтрин! — Элис снова захохотала, безумно и открыто, сама поражаясь своей силе. — Мора вытащила тебя из реки, но ничто и никто не спасет тебя теперь, когда ты тонешь. Ты идешь ко дну. Ты тонешь, оставаясь в своей постели!

Дверь за ее спиной щелкнула, и она обернулась. На пороге стояли Хьюго, старый лорд и Дэвид. Хьюго переводил глаза то на жену, то на знахарку и ничего не понимал.

— Что тут происходит? — спросил он.

Элис глубоко вздохнула. Ярко освещенная жаркая комната завертелась вокруг, как разноцветные блики во вращающемся кристалле.

— Миледи очень напугана, — пояснила она; ей казалось, что собственные слова доносятся откуда-то издалека. — Она так крепко вцепилась в меня и не отпускает! Я пыталась позвать женщин, но никто не слышит. И у меня кружится голова.

Она пошатнулась, и Хьюго быстро шагнул вперед. Элис качнулась к нему, но его опередил управляющий Дэвид, который подскочил к ней и не дал упасть.

Однако Хьюго и головы не повернул в ее сторону. Он крепко обнял Кэтрин, и та зарыдала на его плече.

Несколько недель миледи хворала; весь май с его ясными днями она провалялась в постели. Солнце уже вставало рано, птицы пели до темноты, и за весь этот солнечный ветреный месяц от Кэтрин не услышали ни единой жалобы. Она тихо лежала в кровати, которую передвинули поближе к узенькому оконцу, иногда приподнималась на подушках, смотрела на двор и деревья в парке и наблюдала за жизнью в замке. Она быстро утомлялась, и ей нравилось, когда Элис читала вслух.

— Я не могу разобрать ни строчки, — жаловалась миледи. — Болит голова. А Элис так хорошо читает.

Лорд Хью передавал невестке романы, стихи и даже некоторые письма из Лондона, где было описано, как проходил суд над королевой Анной и как ее казнили.

— Ей отрубил голову француз, — прочла Элис, — его специально обучили и прислали для этого…

— Она никогда мне не нравилась, — перебила ее миледи, покачав головой. — Знаешь, Элис, меня ведь назвали в честь королевы Екатерины. Мне всегда казалось, что Анна Болейн рано или поздно падет. Она была прелюбодейка, сначала спала с королем, потом с его придворными. Мне нисколько ее не жалко. Ее возвышение было возмутительно быстрым.

— Не быстрей, чем возвышение Джейн Сеймур, — рассудительно заметила Элис. — Джейн была фрейлиной Анны, а станет королевой. Если мужчина — король или, во всяком случае, хозяин своей судьбы, он выберет любую женщину. И она возвысится так, как он пожелает.

Повернув на подушке голову, Кэтрин посмотрела на Элис, улыбнулась и удовлетворенно произнесла:

— Нет ничего лучше брака по любви. Нет ничего лучше брака по любви между равными.

Каждое утро Хьюго приходил к жене и сидел до самого обеда. Обедал он с ней, в ее комнате, всегда в двенадцать, и главный стол в большом зале казался без них странно пустым. Во время трапезы Элис часто прислуживала им. Хьюго принимал ее помощь, словно не замечая, не обращая на нее внимания. Он видел только супругу, предлагал ей самые вкусные кусочки, подносил маленький бокальчик с добрым красным вином, специально привезенным из Гаскони, чтобы оздоровить ей кровь. А миледи всегда благодарила Элис.

Днем, когда Хьюго отправлялся на охоту, Элис пела для нее, подыгрывая себе на лютне, читала ей вслух и переписывала отрывки из книг, которые миледи собиралась заучить наизусть.

— Я так рада, что ты со мной, Элис, — сказала однажды Кэтрин ласковым тоном. — Так рада, что ты ухаживаешь за мной. Я еще очень слаба. Тебе я могу открыться, но не говори Хьюго: я так слаба, что мне кажется, я никогда не наберусь сил. Наверное, я бы не выжила после падения в воду без твоей заботы.

Элис вежливо улыбнулась. Мора, которая без дела сидела у камина в спальне Кэтрин, бросила на свою воспитанницу быстрый насмешливый взгляд.

— Кто бы мог подумать, что вы так подружитесь, — вслух изумилась она. — Вас теперь и водой не разольешь!

Девушка снова раздвинула губы в улыбке и чопорно ответила:

— Я счастлива быть вашей подругой, миледи. А теперь вам пора немного отдохнуть.

Днем Кэтрин всегда спала, к ужину пробуждалась и только потом одевалась и спускалась со своими дамами в зал. Собравшиеся женщины и мужчины, видя, что день ото дня здоровье миледи крепнет, встречали ее одобрительным гулом.

— Она была на волосок от смерти, — заявила Мора за столом, протягивая руку к очередному ломтю белого хлеба. — Ей-богу, я уж думала, конец, еще немного, и мы потеряем ее.

— Это просто чудо, — набожно отозвалась Рут. — Чудо, что вы не дали ей утонуть, а потом и умереть от простуды и ребенка спасли. Надо благодарить за это Бога.

— Чудо, что она стала такая сладенькая, — съязвила Элиза. — Всегда была кислая, как лимон, пока ее не макнули. А теперь ну прямо как мед. — Она кивнула на Элис. — И к тебе стала такая добренькая.

— Интересно, будет теперь ребенок бояться воды? — полюбопытствовала миссис Эллингем. — В Ричмонде была одна девочка, мать, когда носила ее, упала в реку, и девочку потом от одного прикосновения к воде бросало в дрожь.

— Знаю такую, — подтвердила Мора. — А иногда бывает наоборот, когда такие детки плавают в воде как рыбы. Помните Джейда Дурачка? Его мать утонула, и я лично своей рукой вытащила его из матери, как ягненка из мертвой овечки. Прямо на берегу реки мы и запеленали его, а ведь как высоко тогда стояла вода! Потом мальчишка плавал, будто он не человек, а рыба.

Горячо закивав, Марджери стала вспоминать историю про какого-то хорошего пловца. Элис откинулась на спинку стула, стараясь не слушать эту болтовню. Нынче вечером восковые свечи горели особенно ярко, и вино было очень приятным. Повернув голову налево, она увидела широкую спину Хьюго, подбитые плечи его кафтана, кружева на накидке. Его черные волосы мелко вились на затылке, шляпа была надета по моде — набекрень. Девушка вложила во взгляд всю свою силу, стараясь внушить ему мысль о себе, заставить его обернуться и посмотреть на нее.

Не получалось. Он совсем не чувствовал ее.

— Ты такая бледненькая, Элис, — раздался голос Элизы. — Ты что, снова заболела?

— Нет, я здорова, — возразила Элис. — Немного устала, вот и все.

Марджери подула на хлеб, на котором горкой возвышалось аппетитное мясо, откусила и с облегчением вздохнула.

— Мне кажется, ты болеешь с самого Рождества, — отметила она. — Когда ты появилась в замке, ты была такой бодрой и хорошенькой, а теперь у тебя кожа как сыворотка.

— Погодите, вот придет лето, и она расцветет, — заверила Мора. — Элис не любит сидеть в четырех стенах, а все эти чтения и письма кого угодно в гроб вгонят.

— Чтобы женщина так много всего знала и умела — это как-то неестественно, — заявила миссис Эллингем. — Что же тут удивительного, если она такая тощая и непривлекательная? Она постоянно работает головой, вот потому и худая как палка, и некрасивая, не то что другие девушки.

— Некрасивая? — пораженно переспросила Элис.

Элиза язвительно кивнула.

— А почему, по-твоему, миледи теперь так к тебе расположена? Да потому, что Хьюго больше и не смотрит в твою сторону. Ты теперь такая костлявая, Элис, и бледная как поганка. А на свою Кэтрин он не надышится, кутает ее, греет в постели ее толстый животик, ведь ночи теперь такие холодные. Благодари Бога, если найдется кто-нибудь, кто погреет тебя.