— Нет, не стала, — прошептала Элис.

— Он молод и красив, и говорят, любит женщин, гоняется за каждой юбкой. Если он взял тебя силой, Анна, или даже если соблазнил тебя и ты уступила, ты можешь признаться мне, и мы вместе подыщем тебе епитимью. Ты можешь искупить свою вину. Матерь Божья милосердна, она заступится за тебя перед Господом.

— Я ничего такого не сделала, — с вызовом заявила Элис.

Не объяснять же Хильдебранде, что ее грех — это похоть. Тот день, исполненный отвратительного разврата, когда они втроем корчились в постели, исходя возбуждением, — неподходящая тема для беседы, а уж тем более для исповеди. Элис слишком стыдилась этого.

— Меня никто не соблазнял, я не принадлежу никакому мужчине, — сказала она.

Снизу вверх она посмотрела в лицо Хильдебранды, и на мгновение старой аббатисе показалось, что она снова видит стоящую меж грядок с лекарственными травами голодную девочку и та клянется, что у нее нет родных или близких, которые не пустили бы ее в аббатство.

Матушка помолчала еще минутку, пытливо вглядываясь в чистое, открытое лицо Элис, и наконец ответила:

— Я молюсь о том, чтобы было так. А теперь ступай, Анна, и передай тем, кто тебя ждет, что ты не вернешься с ними в замок. Мы должны не откладывая начать новую жизнь. Задержка в служении Богу не терпит оправданий. Его призыв для тебя важней призыва хозяйки, кем бы ни был ее муж.

Элис неохотно поднялась на ноги.

— У вас есть провизия? — осведомилась она.

— Благодаря твоему подарку я пировала как королева, — улыбнулась аббатиса. — Еще много осталось, а когда кончится, Матерь Божья пошлет мне еды. Мы не будем здесь голодать, сестра Анна. Нам не будет холодно или одиноко. Господь — наш покровитель. Я верю, что Он всегда накроет для меня стол и моя чаша будет полна до краев.

— Я разожгу вам огонь, — предложила Элис.

— Ты можешь сделать это, когда вернешься, — заметила аббатиса.

— Нет, лучше сразу. Хижину надо просушить. Чем раньше разгорится огонь, тем лучше.

Пустив девушку внутрь, матушка закрыла глаза от солнечных лучей и произнесла благодарственную молитву о том, что нашлась сестра Анна, прекраснейший ребенок, цветок аббатства, нашлась и снова возродилась к служению Господу. Каковы бы ни были ее грехи — а должно быть, она много успела нагрешить за эти долгие и опасные месяцы в миру, — девушка исповедуется и покается в них и искупит свою вину. Главное, что дитя, ее возлюбленная дочь вернулась к ней, такая радость сравнима с радостью святого зачатия.

— Как возвращение блудного сына, — тихо бормотала аббатиса, и слезы наворачивались ей на глаза под закрытыми веками. — Бог спас сестру Анну от огня, спас ее от насильников и привел домой.

— Все в порядке, — сообщила Элис, выходя на солнце с испачканными руками. — Еще немного, и можно класть дрова. Только добавляйте по одному полену, дрова сырые.

— Я буду гулять по берегу и встречу тебя, когда ты вернешься от своих провожатых, — радостно промолвила старуха. — Река здесь уходит под землю, и на берегу иногда слышно, как она там течет. А знаешь, Анна, я вот подумала, что так и наша вера: то она глубоко прячется, то выходит на поверхность, но струится не переставая.

Элис кивнула. Всякий раз при виде пещер, размытых водой, она непременно вспоминала о Море, представляла ее холодное тело, гниющее во мраке подземных промоин. Но она не ощущала влажности, которую несла вода, скрытая глубоко под землей, под скалами. Она видела только ослепительный блеск известковых плит, только их беспощадную сухость.

— Я скоро вернусь, — пообещала она.

Элис ехала в сторону Каслтона, не оглядываясь. За ней, снова верхом на ее лошади, следовала Мэри. Солдаты, пообедавшие в лесу и изрядно отдохнувшие, были довольны и веселы. Тот из них, кто возглавлял кавалькаду, что-то тихо насвистывал сквозь зубы.

Погода портилась, вдоль реки стлался туман, клубясь и густея над неподвижными омутами. С запада потянуло холодом, а за спиной собирались темные тучи.

— Надо поторопиться, — обернувшись через плечо, бросил солдат. — Собирается дождь, а у вас нет плащей.

Элис кивнула, и он перешел на неторопливую, ровную трусцу. Мул семенил за ним, пыль под его копытами была белой, как соль. Рассматривая его длинные смешные уши, Элис ерзала в седле, ей было очень неудобно и тряско. Позади раздавался легкий топот копыт ее лошади, которой уверенно правила Мэри. Пыль забивала Элис рот и скрипела на зубах, сухим слоем оседала на лице и в волосах. После того как она бросила Хильдебранду одну в пустоши, ей казалось, что эта мертвая кристаллическая пыль окружила ее густым облаком и сопровождает всю дорогу.

Но вот копыта гулко застучали по каслтонскому мосту. Когда они достигли городка, солдат снова перешел на шаг. Торговцы на рынке уже собирали товар. Налетел ветер, растрепал ткани на прилавке, и они захлопали, словно десяток разноцветных флагов. Лошадь Элис испуганно шарахнулась в сторону, но крепко сидящая в седле служанка легко справилась с ней; мул, глядя на это, только прижал свои длинные уши.

— Вернулись как раз вовремя, — заметил солдат.

Стража у ворот преградила им путь копьями, но сразу же подняла их, приветствуя Элис. За спиной глухо пророкотал гром.

— Сейчас польет, — сказал солдат. — Вам повезло, госпожа Элис, добрались до дому сухой.

Как только они спрятались под крышей, прикрывающей ворота, она позволила снять себя с мула и отрывисто распорядилась:

— Дайте мне какой-нибудь плащ.

И в ту же минуту на двор замка обрушился ливень.

Мэри взяла протянутый солдатом плащ и накинула на плечи Элис, а та набросила его поверх жесткого головного убора. Опустив голову под проливным дождем, она пробежала через двор, через вторые ворота, через внутренний двор и наконец оказалась в замке.

В большом зале она на секунду остановилась: ослепительная молния прошила небеса, и в зале стало светло как днем, а следом раздался оглушительный раскат грома. Сидящий перед камином солдат испуганно вскочил и перекрестился.

— Господи, спаси и помилуй, — пробормотал он. — Прямо над нами шарахнуло!

— Где молодой лорд? — обратилась к нему Элис. — Где Хьюго?

— Он у отца, госпожа Элис, — доложил солдат. — От короля прибыл гонец, и они читают письма.

Кивнув, Элис пересекла зал и по коридору дошла до круглой башни. Когда она поднималась по лестнице, вдруг снова полыхнула молния, осветив перед ней ступеньки, и удар грома потряс здание.

— Я все равно сделаю это, — процедила она сквозь зубы.

Под дождем она была совсем недолго, но платье успело промокнуть насквозь и теперь обвисло, прилипало к бедрам и мешало движению. Оно тянуло ее вниз — так тяжелый наряд тянет под воду утопленницу.

— Я все равно сделаю это, — повторила Элис.

Преодолев еще десяток ступенек, она вошла в круглую караульную, находившуюся прямо под комнатой старого лорда. Там двое солдат играли в кости.

— Молодой лорд у отца? — спросила Элис.

— Да, госпожа Элис, — подтвердил младший. При ее появлении он встал и снял шляпу.

Тут глухо зарокотал гром, словно спешил с яростью наброситься на другую башню, тюремную.

— Гроза сейчас стихнет, — добавил парень. — А только что так сверкнуло!

— Не стихнет, — возразила Элис.

Она устремилась вверх по лестнице, держась рукой за каменную стену, словно неожиданно почувствовала слабость в ногах. По поводу грозы она оказалась права. Только она протянула руку к ручке двери в комнату старого лорда, как темноту пронзило ослепительное жало молнии, которое сквозь узкую бойницу ударило ей прямо под ноги, и сразу башню потряс гневный раскат грома. Элис испуганно отпрянула и ввалилась в комнату, едва не растянувшись по полу.

Хьюго, его отец и Дэвид сидели вокруг камина.

— Какая гроза! — воскликнул старый лорд. — Ты промокла, Элис? Ты не замерзла?