— Мне холодно, — пожаловалась она.

Молодой лорд бросил на Элис отчаянный взгляд. В комнате было жарко, как в пекарне. Лицо Элис раскраснелось, лоб покрылся испариной. От жары грязь на сапогах Хьюго высохла и превратилась в пыль, от его мокрой одежды валил пар.

— Выпейте еще медовухи, — не оборачиваясь, посоветовала Элис.

Она закрыла горячую крышку очередной грелки, завернула ее в полотенце и сунула в постель к ногам Кэтрин.

— Элис, мне так холодно. — Миледи говорила тоненьким, жалобным голоском, как маленькая девочка. — Как мне холодно, Элис. Неужели у тебя нет ничего, чтобы я согрелась?

Девушка повернулась к шкафу и вытащила самую большую меховую мантию с капюшоном.

— Сядьте на минутку, — распорядилась она. — Сейчас закутаем вас, на мокрую голову накинем капюшон, вот так. И вы скоро согреетесь.

Вдвоем они помогли Кэтрин сесть. Когда платье было снято и обнажился округлившийся животик, Элис отвернулась. «Как горшок с медовухой, — раздраженно подумала она, — жирная кубышка». Рядом с этой пухлой голой женщиной Элис чувствовала себя тенью, темным призраком. Она подоткнула пышный мех вокруг Кэтрин, снова накрыла ее простыней и задала вопрос:

— Так теплей?

Госпожа кивнула и попробовала улыбнуться, но лицо ее оставалось белым. Хьюго взял в руки холодные ладони жены и повернул их: ногти были синие, так и не порозовели.

— Может, стоит пустить кровь? — обратился он к Элис. — Послать за врачом, пусть вскроет ей вену?

— Сейчас ей нужна вся ее кровь, — пояснила знахарка. — У нее холерический темперамент. Скоро она согреется.

— А ребенок? — произнес Хьюго в сторону, только для Элис. — Главное — это ребенок. С ним все будет в порядке?

Девушка кивнула. Она ощутила во рту что-то очень кислое. Ей не хотелось наклоняться слишком близко к Хьюго, ей казалось, что изо рта у нее дурно пахнет.

— Думаю, ребенок вне опасности, — ответила она. — Через несколько дней вы с миледи смеяться будете над этим случаем.

Хьюго кивнул, но лицо его оставалось встревоженным.

— Дай бог, чтобы было так, — пробормотал он.

— Мне надо к вашему отцу, — сообщила Элис. — Он отправил меня выяснить, что с миледи. Хотите, я пришлю сюда сиделку?

Милорд покачал головой.

— Я сам пойду к отцу. И сразу вернусь. А ты будь здесь и присматривай за Кэтрин. Я доверяю тебе уход за ней, Элис. Ты знаешь, как много значит для меня этот ребенок. Он мое будущее… и моя свобода. Осенью он даст мне целое состояние, если только роды пройдут благополучно и отец сможет подержать его на руках.

— Да, знаю, — отозвалась Элис.

Несмотря на жару в комнате, Кэтрин дрожала, обхватив себя обеими руками. Хьюго повернулся к ее постели и сказал:

— Передам отцу, что с тобой ничего страшного. Элис будет здесь, она позаботится о тебе, а я только туда и обратно.

Миледи кивнула, откинулась на подушку и с силой сжала челюсти, чтобы не стучали зубы. На фоне темного меха ее кожа казалась белой, как пергамент. Хьюго вышел, потихоньку прикрыв за собой дверь.

Женщины остались вдвоем. В комнате повисла тишина. Из-за двери спальни доносился возбужденный разговор собравшихся вокруг камина дам. У Кэтрин не было сил позвать их, она не могла даже протянуть руку к колокольчику. Она полностью была во власти Элис, словно та связала ее по рукам и ногам, сунула кляп в рот и приставила к горлу острый нож.

Элис медленно подошла к кровати. Бледно-карие глаза Кэтрин не отрываясь следили за каждым ее движением.

— У меня было такое ощущение, будто меня кто-то толкнул, — призналась миледи; губы ее дрожали, она напоминала ребенка, которому причинили немыслимое зло. — Да, словно кто-то толкнул, хотя там никого не было. Мне послышалось какое-то гудение, громкое такое, словно пчелы летали или какой-то человек специально гудел, а потом я почувствовала, что меня кто-то очень сильно толкает, прямо в воду.

Синие глаза на красивом, ясном лице Элис ничего не выражали, но смотрели уверенно.

— Это все фантазии, — ласково промолвила она. — Вы просто очень испугались. С беременными такое бывает, миледи. Ведь возле вас никого не было. Кто мог гудеть да еще толкнуть вас в реку?

И она тихо засмеялась. Кэтрин вытащила из-под меха ладонь, протянула знахарке и жалобно произнесла:

— Возьми меня за руку. Мне страшно, очень страшно.

Элис подошла ближе. Теперь у нее самой гудело в голове, словно жужжал рой пчел, нагоняющий дремоту. Она знала: стоит ей прикоснуться к холодным пальцам госпожи, и она не выдержит искушения, схватит подушку и придавит ее испуганное лицо. В голове гудело уже так громко, что терпеть было невозможно.

— Я была с тобой жестока, Элис, — прозвучал тоненький голосок Кэтрин. — Я злилась на тебя и мучила. Ревновала к тебе мужа.

Лицо Элис оставалось бесстрастным, она все прислушивалась к гудению. А гул все нарастал, распухал в черепе… но вот Кэтрин знаком подозвала ее ближе.

— Прости меня, — тихо попросила она, — пожалуйста, прости, Элис. Хьюго смотрел на тебя такими жадными глазами, что я не могла вынести. Пожалуйста, прости меня.

Гул заглушал всякую мысль. Кэтрин потянулась к ней. Руки Элис дрожали от желания сомкнуть пальцы вокруг жирной шеи госпожи и сжимать, сжимать до тех пор, пока дух не выйдет вон из этого пухлого, белого, изнеженного тела.

— Пожалуйста, Элис, — не унималась Кэтрин. — Ты не представляешь, каково это, страдать от ревности, как страдала я. Это ревность ввела меня в грех, вот почему я злилась на тебя, цеплялась к тебе и изводила. Боюсь, я сама сделала тебя своим врагом. Прости меня, Элис. Пожалуйста, скажи, что прощаешь.

Элис еще приблизилась. Лицо Кэтрин было полно раскаяния. Элис неожиданно почувствовала, как улыбается, ей стало тепло при мысли, что она собирается сделать. Миледи умоляюще тянула к ней руки; Элис сделала еще один шаг и тоже вытянула руки…

— Именем Пречистой Девы умоляю тебя, — настаивала Кэтрин, — возьми мою ладонь, Элис, и скажи, что прощаешь.

Услышав имя Пресвятой Богородицы, Элис остановилась, закрыла на секунду глаза и тряхнула головой. Потом глубоко вздохнула. Гул в голове неистово взвыл, но тут же стих и теперь звучал глухо, едва различимо, будто невидимый рой вернулся в улей и притаился на время. Миледи продолжала тянуться к ней, и Элис неохотно взяла ее за руку.

— Я ревновала, — захлебываясь, продолжала Кэтрин. — Когда ты появилась в замке, ты была такая красавица, Элис. А ко мне Хьюго был равнодушен. Ты умная, образованная, и старому лорду ты тоже понравилась… а меня он всегда недолюбливал. Я испугалась, что ты отберешь у меня обоих. И мужа, и покровителя. Я боялась, что ты займешь мое место, а я останусь ни с чем.

Она лихорадочно дышала, но щеки оставались бледными. Лицо было белым, как у восковой куклы.

Держа холодную как лед ладонь, ощущая свою силу, Элис вдруг услышала, как невидимый рой возвращается, жужжит в черепе, гудит в крови, движется по всем членам и струится из ее смертоносных пальцев.

Руки ее похолодели, стали холодней, чем у Кэтрин, холодней ледяной воды в зимней реке. Элис задрожала от возбуждения и опустила другую руку на вцепившуюся в нее ладонь госпожи. Та, задыхаясь, пробормотала:

— Мне кажется, я умираю, как темно в комнате, очень темно. Держи меня крепче, я совсем не вижу тебя.

На лице Элис змеилась жестокая, плотоядная улыбка, она сильней сжала руку миледи, ощущая, как из пальцев струится холод, а вместе с ним и тьма и как они проникают в сознание миледи.

— Что, холодно? — усмехнулась она.

— Я замерзаю, Элис. Замерзаю, — пожаловалась Кэтрин, которую трясло все сильнее. — Почему не горят свечи? Почему погас огонь? Почему так холодно и темно? Меня никто не любит, все меня бросили. Держи меня крепче. Говори со мной. Мне страшно. Страшно.

Элис рассмеялась — и по ярко освещенной, жаркой, как баня, комнате словно прошла волна холода.

— Я здесь, леди Кэтрин, — ответила она, — разве вы не видите меня? В камине пылает огонь, в спальне тепло. Все свечи горят, красивые, яркие свечи из пчелиного воска. Здесь светло, как солнечным днем. Неужели вам темно? Неужели вам все еще темно?