Затем любители ярких тряпочек призывно замахали руками и вразнобой заверещали.

Как и в прошлый раз, я невольно начала понимать, что они говорят.

— Спускайтесь, милая девушка, — подняв руку, отчего гомон сразу стих, прокричал седой сгорбленный мужчина — всё-таки мужчина, мне так кажется. — Опасность миновала!

А как спускаться-то? Забраться я забралась — а кто бы не смог, интересно, когда снизу такой замечательный стимул в виде щёлкающей зубами агрессивной живности скачет? А как теперь вниз, не представляла. У меня всегда были проблемы со спуском. Обычно Элечку снимали сердобольные граждане, разжалобленные моим робким блеяньем с вершины очередного покорённого дерева. Или старший брат, куда менее сердобольный и не в пример агрессивнее настроенный. Обычно после его помощи, оказавшись на земле, я тут же получала звонкий подзатыльник и обещание привесить мне к ногам его десятикилограммовые гири, чтоб неповадно было дуре куда не надо лезть.

Раскачиваясь на руках, я старалась обхватить ствол ногами или хотя бы дотянуться до одной из веток. Не выходило. Руки начали уставать, отчётливо пришло понимание: ещё пара минут в таком положении — и я спущусь. Правда, сколько частей меня долетит до земли и в каком состоянии, спрогнозировать трудно.

— Не бойтесь, — снова донеслось снизу. — Прыгайте, мы поймаем!

Поймаем. Ага. Мою нехилую тушку и мамонт-то с такой верхотуры ловить рискнёт разве что с большого перепоя.

Всё же отваживаюсь глянуть вниз.

Маленькие фигурки под деревом перестали мельтешить, а пять из них застыли аккурат подо мной, растянув полотнище наподобие того, в которое пеленали агрессивную белку. Ну уж нет! Связать себя я не позволю! По крайней мере постараюсь…

— Прыгайте, ткань не даст вам разбиться, — увещевал оратор.

Мда, ситуация неоднозначна. Доверять первым встречным не в Эличкиных правилах… Кого обманываем?!

А и прыгну. Можно подумать, у меня есть выбор.

Зажмурившись и подтянув колени к животу, я буркнула: «Держись, глазастик» и разжала руки.

Уже привычное ощущение свободного падения, нахальные ветки, активно хлещущие по уже и так изрядно от них пострадавшему телу, мгновенный испуг и в финале столкновение с туго спружинившей поверхностью. Подлетев на импровизированном батуте раза три, я наконец решилась раскрыть глаза и закрыть рот — и так охрипла за ночь от воплей, ещё и спасителей оглушу, вдруг обидятся.

— Гдерты, значит, — укутанная в плотное тёплое одеяло, перемазанная с ног до головы вонючей жидкостью, якобы обладающей феноменальными заживляющими свойствами, я сидела в окружении малоросликов и лениво потягивала горячий бульон из громадной расписной пиалы. Роспись радовала глаз, питьё согревало тело. Приветливые лица окружающих малышей грели душу. Замечательно. Даже царапины перестали саднить. — О дворфах вроде слышала, а про ваш народ не приходилось.

— Большая гостья не должна огорчаться — наш народ не очень большой, про него мало кто знает. Мы предпочитаем не появляться перед чужаками — маленьких легко обидеть. — Шаман племени Исанда, одного из пятнадцати племён гдертов, морщил испещрённое тоненькими лучиками морщин лицо в добродушной улыбке, самолично подбрасывая в небольшой костерок сухих сучьев и посверкивая на меня выцветшими голубыми глазами из-под на удивление тонких, как у красной девицы, бровей. — Горы, наша родина, труднодоступны для прохождения, особенно если не знаешь тайных троп, потому хребет Гиарог и Гирггскую долину знают немногие. Ещё меньше побывало здесь. Мы рады гостям, и они рады нам. Правда их радость проявляется странно — в убийственных стрелах и смертельных заклятиях. Почему люди — да и нелюди — так не любят отличных от себя?

Ох, шаман, каб я знала. Хорошие они, эти маленькие гдерты, добрые, открытые. Неужели у кого-то рука поднимается обижать очаровательных малышей? Поубивала бы идиотов, что время от времени, судя по рассказам Рианса, пытаются уничтожить маленький народ.

— И что, — я плотнее закуталась в предложенное, опять же лоскутное, одеяло, — вы не состоите ни в одном союзе, не торгуете с сопредельными государствами?

— Торгуем, — отозвался шаман. — Но не сами. Через троллей. Не нужно удивляться, — усмехнулся он в ответ на мои округлившиеся глаза. — Тролли с виду грубые и коварные, но слово свое держат крепко. Мы уже много сотен вескон торгуем с ними. Драгоценные камни, золото, заготовки для магических мечей, артефактов — мы не бедствуем. В долине зреет много плодов, луга и леса полны живностью, здесь не бывает голода.

Коммунизм и всеобщее благоденствие. Прям захотелось остаться жить у милых коротышек.

— Однако большая гостья устала. Большой гостье надо отдохнуть, а на заре лучшие воины гдертов проводят большую гостью к тропе, что ведёт в большой мир.

— Спасибо, э-э, шаман. А далеко ли ваша долина от царства тёмных эльфов?

— Две октады верхом, пять пешим ходом.

Охр…балдеть! Это сколько ж мне до Морки добираться?! И именно пешим ходом — коня-то нет. Как и денег — сумку где-то посеяла, бестолковка.

— Не грустите, большая гостья, мы что-нибудь придумаем, — глядя на понурившуюся меня, сказал Рианс. — Я буду говорить с дриэки, может, они отвезут вас к друзьям.

Я слегка воспряла духом, хоть и понятия не имела, кто эти таинственные дриэки. Что-то мне их имя напоминает…

Глаза слипались, маленький глазастый спутник уже, судя по храпу, доносящемуся из моей шевелюры, давно дрых. Кто он и что он, я разбираться не стала. Завтра, всё завтра. В голове образовалась такая приятная пустота.

— Шаман, — вдруг приоткрыла я один глаз, мучимая неугомонным любопытством. — А зачем вам понадобилась белка?

— Траскаста?

— Э-э… Ну, наверное. То недоразумение, что вы спеленали под деревом.

— У вождя любимая дочь нашла себе мужчину. Завтра обряд. Надо приданое. А что может быть лучше мягкой искрящейся шкуры оборотня для первой ночи возлюбленных?

— И вы только из-за этого столько времени угробили на поимку дурной белки? Кстати, а почему сразу не убили? У вас ведь и стрелы, и копья есть. Шкуру боялись попортить, что ли?

— Да будет известно большой гостье, траскасты теряют половину своей шерсти, если их просто убить. А вот если с наговором, плясками и ритуалами, да обварив в котле с кипящими травами — тогда шкура получится пушистой и сохранит волшебные свойства на долгие весконы.

— А какие свойства? — я тихо балдела от гуманности и предусмотрительности местных.

— Прочность, силу против сглаза — чтобы молодых не попортили — и благословение плодовитостью. Все знают, что траскасты славны своим потомством. Детёнышей у них хоть не так и много, зато в детстве вообще не мрут — живучее взрослых.

— А-а. Ну тогда конечно. — Я ничего не поняла, ещё раз прибалдела, но в подробности решила не вдаваться, покорно позволив уложить себя на шкуры и накрыть тёплыми одеялами.

— Тёмной сладкой ночи, большая гостья, — напутствовал перед сном шаман, делая непонятные пассы над моей головой, и я отрубилась.

Пробуждение было приятным — тепло, тихо, где-то вдалеке щебечут птички. И мухи не кусают.

Первое, что я увидела, открыв глаза — мохнатые шкуры везде, куда ни глянь. Рыжие, чёрные с пятнышками и даже голубовато-лазоревые, они создавали ощущение уюта, рождая желание поспать подольше. Впечатление, что я в вигваме северных оленеводов, было довольно отчётливым, я даже напрягла память, пытаясь воссоздать хронологию событий — и когда ж успела побрататься с представителями малых народностей?

Среди этого мохнатого великолепия висела здоровенная серебряная булава, вся в самоцветах и с печатью мастера. Я узнала печать, у Кориса был кинжал с таким же оттиском. Почему же малорослики сами не выковали такую, у них же материала — завались? Ладно, это их дело.

Повернувшись на левый бок и приготовившись принять сидячее положение, я увидела возле себя, в районе головы, комок шерсти цвета морской волны величиной с кулак взрослого мужчины. Опасливо ткнув пальцем в пушистый предмет, едва сдержала крик — комок развернулся, став вдвое больше, чем был, и на меня уставились два огромных сиреневых блюдца. Очень знакомые блюдца. Ну здравствуй, невольный соратник в перипетиях вчерашней ночи.