Клара молчала, опустив глаза.

— Я специально ходил в гардеробную, чтобы принести тебе мантию.

Клара с удивлением взглянула на него. Неужели он действительно ходил в коронный суд, мимо судебных приставов, полиции, адвокатов?

— Я не уверен, твоя ли это мантия, — заметил он. — Она не пахнет тобой, но, с другой стороны, какая разница? И заметь: ни один не остановил меня, никто меня не заметил. Люди вроде меня невидимы для таких, как ты. Пока мы не заставляем вас обратить на нас внимание.

Клара смотрела на мантию, черной лужей распластавшуюся на полу.

— Не понимаю, почему ты не хочешь ее надеть, — продолжал он. — Это твоя униформа, ты носишь ее каждый день. В мантии ты должна чувствовать себя уютно.

Почему ей так не хотелось поддаваться на его уговоры? Почему оскорбляла просьба надеть мантию, которая в той, отнятой у нее, жизни придавала ей уверенности, внушала чувство принадлежности к уважаемым людям? Потому что он смеется над всем, что для тебя важно. А если она подчинится, что за этим последует? Она думала, что знает. Ее начало трясти от холода, она нагнулась, подняла мантию, накинула ее на плечи. Широкие тяжелые плечи, толстая саржа придали ей уверенности. Клара закуталась в складки мантии и почувствовала себя в большей безопасности.

— Ну-с, а теперь, адвокат Паскаль, — торжественно начал он, — скажите, что вы думаете о ваших компаньонках?

Она почувствовала, как от страха болезненно сжалось сердце:

— О каких компаньонках?

— Вы жили с ними в течение многих дней. — Он обошел подвал, ведя пальцем по фотографиям на стене. — Позвольте услышать ваше мнение.

— О чем?

Чего он хочет? Услышать, что она боится стать следующей?

— Вы соответствующим образом одеты, вы готовы. Давайте выслушаем ваш приговор.

Он что, совсем рехнулся?

— Я не выношу приговоров, — начала Клара с запинкой, а потом продолжила более твердо: — Это не моя работа. Я только представляю интересы своего клиента.

Похититель смотрел на нее в течение бесконечно долгой минуты. Клара заставила себя выдержать его взгляд.

— Хорошо, — сказал он, не спуская глаз с ее лица. — Давайте предположим, что вы защищаете убийцу. Вы ведь защищаете виновных, это ваша работа. Оцените ситуацию. Решите, какую часть обвинений должна взять на себя девушка.

— Каких обвинений? — Она растерянно заморгала. — В чем? Эти девушки подверглись нападению. Они убиты. Как они могут быть виновны?

— Значит, с вашей точки зрения, они невиновны. — Он почтительно наклонил голову. — Мои поздравления, адвокат Паскаль, вы только что вынесли приговор. Правда, в их пользу и против вашего клиента, но тем не менее приговор.

— В глазах закона всегда виновен убийца.

— А что бы вы сказали, если бы девушка вышла на улицу в коротенькой юбке и с таким вырезом, что груди чуть ли не вываливались наружу?

— То, как она одевается, не оправдывает изнасилование и убийство.

— Ладно, — сказал он. — Другой сценарий. Что, если девушка напивается, приходит к обвиняемому домой, они занимаются сексом, а она вдруг передумывает и начинает сопротивляться. Он пытается успокоить ее, но она будто спятила. Он не может заставить ее замолчать. Закрывает ей рот ладонью, чтобы она прекратила орать….

Клара лихорадочно старалась вспомнить похожее дело из своей практики, но ничего не приходило в голову. Мужчина в маске пытается ей что-то сказать, но она не понимает. Что он от нее хочет? У него руки тряслись от возбуждения, он ждал от нее ответа.

— Там могли быть смягчающие вину обстоятельства, — сказала она. — Я могла бы предложить ему признать себя виновным в непредумышленном убийстве.

— По-моему, вы только что сказали, что убийство — это всегда нарушение закона.

— Я сказала, что убийца априори виновен.

— А если убийство непредумышленное?

— Существуют разные степени вины…

— Вот ответ адвоката!

— В глазах закона…

— Я говорю не о законе, адвокат Паскаль. Я говорю о том, что справедливо, а что нет.

Тогда почему он заставил меня облачиться в судебную мантию? Клара попробовала еще раз:

— Закон помогает нам докопаться до правды в сложных ситуациях…

— Хорошо, — прервал он ее снова, взволнованно шагая взад и вперед. — Вот ситуация для вас. Некто подбирает на улице девятнадцатилетнюю девчонку. Она не трезва, но он все равно тащит ее домой, рассчитывая, что она слишком пьяна, чтобы отличить хорошее от дурного, овладевает ей, а когда она начинает сопротивляться, убивает. Ну, и каков ваш приговор? — Он заглянул ей в лицо, глаза предательски поблескивали — неужели слезы?

Во рту у Клары пересохло. Она кашлянула и, собравшись с силами, ответила:

— Я думала, вы предлагали гипотетическую ситуацию.

Он отвел глаза:

— Гипотетическая или нет, мне интересно ваше мнение как адвоката.

— Говорю вам, я не сужу своих клиентов, — ответила она, решив, что не позволит ему увести себя по опасной дороге. Если он пытается заставить осудить его, она на это не клюнет.

— Вы хотите сказать, что у вас нет никакого мнения об этом человеке и о том, что он совершил? Вы только представляете дело и позволяете суду выносить приговор?

— Мое мнение не имеет значения, — сказала Клара, тщательно подбирая слова. — Именно поэтому у нас существует институт присяжных — чтобы не оставлять решение одному человеку.

— А как вы лично относитесь к тому, что он с ней сделал? Неужели вам все равно?

— Я не имею права руководствоваться чувствами. В расчет берутся только конкретные факты.

— Не вы ли только что говорили о смягчающих вину обстоятельствах?

Вот она и попалась. Она начала мысленно формулировать ответ: благоприятствующие факторы, ограниченная ответственность — что-нибудь, чтобы успокоить его, но она устала и замерзла, ее находчивость притупили лишения долгого заключения, она уже не могла соображать быстро.

— Нет ответа? — торжествующе сказал он. — Хорошо. Давайте рассмотрим ситуацию, так сказать, ближе к дому.

Клара почувствовала отстраненный интерес к тому, что происходит. Непрекращающийся глухой стук сердца о ребра вызывал головокружение. Возможно, ей не хватало воздуха. У нее кружилась голова — так иногда случалось, когда у нее начиналась лихорадка. Ей казалось, что она догадывается, куда он клонит, и думала, что, возможно, могла бы получить от него нужную информацию, признание. Он хочет говорить о себе. Очевидно, надеется, что она сама освободит его от ответственности. Ну что ж, она согласна, если это поможет ей выбраться отсюда.

— Давайте, — согласилась Клара.

— Мать подвозит дочь к школе, идет назад к машине и подвергается нападению. Никакой провокации с ее стороны.

Клару бросило в пот. Она заставляла себя не думать о семье. Внушала, что этот человек и чудовищное существование, на которое он ее обрек, есть единственная реальность. При упоминании о дочери спокойная отстраненность покинула Клару. Она сжала зубы и медленно, тяжело задышала, стараясь не сорваться.

— …Ей заклеивают рот, связывают и бросают в багажник фургона, в то время как ее маленькая дочка — о черт, отбросим анонимность! — Пиппа плачет навзрыд на обочине дороги.

Произнесенное мучителем имя дочери обрушилось на Клару как удар плетью. Но он не сказал, что Пиппа пострадала. Он не говорил этого… Или он предпочитает, чтобы я изводила себя вопросами, задыхалась от беспокойства? С Пиппой все в порядке. Ведь я слышала ее крики, когда тронулся фургон.

Вот именно, Клара. Ты слышала только ее крики. Но ты ее не видела.

— Он едва не задушил ее, — продолжал похититель, — и она приходит в себя в темной яме под землей, прикованная цепью к стене, как собака. Она замерзает, испытывает муки голода, боится за свою жизнь.

Клара с трудом сглотнула и, сделав над собой нечеловеческое усилие, заговорила спокойно:

— Это не все факты. — Он что-то делал, где-то был до того, как привез ее сюда, в подвал, связанную по рукам и ногам, и приковал цепью к стене. Но она не собиралась его поправлять.