— Они подъехали, и Касаветтес послал Портера осмотреться в здании — там почему-то горел свет. Портер пересек фабричный двор. Он нисколько не волновался. Ему было прекрасно известно, что люди Касаветтеса проверили все загодя. Видимо, охранники просто забыли в спешке выключить свет, подумал он. И вот он переступает порог склада… — Лоусон шумно выдохнул. — …И находит там двух охранников. Оба убиты. Один выстрелом в голову, другой получил две пули в грудь. Перед ними на столе валяются карты — они играли в покер. Тот, что ранен в грудь, еще дышит. — Лоусон взглянул на Бартона. — А потом входит Касаветтес…

— Он застрелил Портера?

— О нет, — негромко сказал Лоусон. — Воображение у Касаветтеса гораздо богаче. Он с самого начала знал, что Портер работает на нас. Даже не знаю, случайность это или он подстроил двойное убийство только ради того, чтобы убедиться: с Портером все кончено — ведь Портер и уйти не сумеет, и о произошедшем никогда не скажет. — Он сглотнул, ощущая неприятный кислый привкус во рту.

Бартон понимал, что Лоусон неспроста пустился в мучительные для него воспоминания. Он ждал, поглядывая в окно на вырисовывающийся вдалеке силуэт города Элсмир-Порт. Слабый запах нефтехимических продуктов сквозил сегодня в воздухе, пойманный в ловушку холодным ветром, дующим с реки Мерси.

— …Касаветтес протягивает Портеру орудие убийства, и Портер — ты только представь! — берет его. Он знает, что пистолет не заряжен — Касаветтес в жизни бы не дал ему заряженное оружие, — но он берет его, потому что у него нет выбора. Тогда Касаветтес приказывает трем своим людям держать Портера и прибивает его ноги гвоздями к полу.

— Боже правый!!!

Лоусон откашлялся:

— Я получил предупреждение. Мне позвонили прямо домой. Не на работу. Даже не на мобильник. Это фишка Касаветтеса, Фил: он настигает тебя там, где ты живешь. Я иду прямо на фабрику. И нахожу Портера в комнате с двумя мертвыми охранниками. Второй парень, должно быть, умер, слушая его крики.

— Ну и дела! — выдохнул Бартон. — Что было с Портером дальше?

— Дальше?.. Он сказал, что у него от кокаина крыша поехала. Сказал, что не понимал, что делает. Признал себя виновным в двойном убийстве.

— Ой да ладно! У него же эти гребаные гвозди из ног торчали!

— По его словам, он сам себя покалечил. — Лоусон недоверчиво покачал головой. — Заявил, что его переполняло раскаяние.

Повисла тяжелая пауза.

— Портер был моим напарником, Фил, — сказал наконец Лоусон. — Мы вместе учились, потом нас обоих распределили в один и тот же участок в Уоррингтоне. Два года мы шагали вместе. — Он немного помолчал. Имелись еще кое-какие детали, о которых Лоусон предпочитал не думать, но уж если он собрался поведать Бартону эту историю, так надо рассказывать все. — Понимаешь, это ведь я… я убедил его сдать Касаветтеса. И вот Портер уже десять лет парится за решеткой в одной камере с извращенцами. — Он искоса взглянул на Бартона. — А ты знаешь, как в тюрьме обращаются с легавыми…

— Портер сам сделал свой выбор, Стив, — перебил Бартон. — Он лизал руку Касаветтеса задолго до того, как ты об этом узнал.

Лоусон уставился на свои колени с таким заинтересованным видом, точно на них обнаружились письмена древних майя, и выговорил сквозь зубы:

— Он был хорошим напарником. И хорошим полицейским.

— Но позволил Касаветтесу уйти. — Бартон сбавил скорость до сорока миль в час, приближаясь к въезду в тоннель Уолласи.

— Не суди его, Фил. Его карьера рухнула. Из полиции ему в любом случае пришлось бы уйти: обвинения по делу о наркотиках было достаточно, чтобы засадить его на пять лет. Зато он не вступил бы в игру с Касаветтесом, его бы не пытали, не подставили так страшно. А он попытался рискнуть и помочь полиции. Касаветтес все подстроил, и мы сыграли прямо ему в руки. У Портера была семья, прежде чем Касаветтес добрался до него. Была — понимаешь?!

— Он сам от всего отказался.

У пропускного пункта на мост Бартон бросил в корзину несколько монет, и они продолжили путь.

Оставшуюся часть пути они проделали в молчании. Дорога из тоннеля к ливерпульским берегам Мерси была серой и унылой, несмотря на солнечный свет. Они проезжали мимо рядов грязноватых витрин. Некоторые из владельцев не потрудились поднять ставни и, по-видимому, вели свой бизнес в мрачном искусственном свете. Узкая полоса окружной дороги открывала на короткое время просторы игровых площадок и парков по обе стороны Бриз-хилла. Через десять минут они достигли тюрьмы Ее Величества Брек-Мур.

— Касаветтес, как пить дать, рассчитывает на то, что ты ничего не знаешь о Портере, — предупредил Лоусон Бартона. — Он — головорез, но далеко не дурак. Не верь ни одному его слову, слышишь, ни одному!

Бартона его страстный призыв не особенно впечатлил. Лоусон даже спросил себя: а не сгущает ли он краски, изображая Касаветтеса настоящим исчадием ада? И тут же вспомнил выражение лица Тома Портера, которого посетил днем ранее, и его сдавленный шепот:

Касаветтес появился в дальнем конце коридора. Дверь за его спиной лязгнула и закрылась. Его сопровождали два надзирателя. Лоусон невольно возмутился, глядя, как они держат дистанцию, не касаясь его, выказывая тем самым почтение, граничащее со страхом.

За десять лет Касаветтес, похоже, почти не изменился. Волосы по-прежнему густые и темные, двигается с той же непринужденной легкостью атлета. Ага, да он отпустил бородку, если, конечно, можно так назвать узенькую аккуратную полоску, тянущуюся от нижней губы до подбородка. Усы, как всегда, тщательно подстрижены. Образ Касаветтеса, прихорашивающегося перед зеркалом с маникюрными ножницами в руке, промелькнул в голове у Лоусона, и он невольно поежился.

Заключенный шел быстро, вынуждая свой эскорт поторапливаться. Бартон, стоявший чуть позади Лоусона, напрягся, ощутив сигнал опасности, которая, казалось, следовала за Касаветтесом подобно тени. Дойдя до двери комнаты для допросов, Касаветтес протянул руку, жестом приглашая Лоусона и Бартона войти прежде него.

Когда полицейские подошли поближе, Лоусон заставил себя замедлить шаги и окинул Касаветтеса внимательным взглядом. И вот теперь увидел, как тот изменился. От ноздрей ко рту пролегли жесткие складки, взгляд, пустой и мертвый, сводил на нет приятное впечатление, производимое симпатичным лицом. В дни юности Касаветтеса в ловушку этой мнимой привлекательности попало немало женщин.

Лоусон подождал, пока Касаветтес войдет в комнату, а затем кивнул сопровождающим, и они вышли, не произнеся ни слова.

— Садитесь, мистер Касаветтес, — сказал Лоусон, ожидая, пока тот усядется, прежде чем выдвинуть стул для себя.

Касаветтес откинулся на спинку стула, широко расставив ноги, одной рукой удобно опираясь о бедро.

— Вы, как я погляжу, преуспели, мистер Лоусон. Инспектор Лоусон. Да, кто бы мог подумать… — Голос тоже остался прежним — низкий, спокойный, немного гнусавый. А вот тон был откровенно ироническим.

— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, — сказал Лоусон.

— Вы не представили меня своему коллеге.

Касаветтесу назвали имена обоих офицеров еще до того, как он согласился с ними встретиться, но Лоусон все равно был вынужден пройти через спектакль представления Бартона. После церемонии представления Касаветтес осведомился, адресуясь к пыльному углу комнаты:

— Сигареты есть?

— Вы же знаете, нам запретили…

— Боятся, вы меня подкупите, да? — перебил Касаветтес, поднимая голову. — Пачкой сигарет меня не соблазнишь. — Он знал, зачем они приехали. Его осведомители наверняка рассказали ему о похищении Клары, и он надеялся использовать информацию к своей выгоде: управлять ситуацией, пытаясь захватить контроль.

— Прежде чем соблазнять, я должен убедиться, что у вас есть то, что мне нужно, — сказал Лоусон.

— Думаю, кое-что у меня для вас есть, — отозвался Касаветтес после краткой паузы.