Они тогда учились в четвертом классе. Ренетта старше на два года, но в свое время опоздала с поступлением в школу. Когда Алекс было тринадцать, ей исполнилось пятнадцать. На фотографии она со своими тугими косами, уложенными вокруг головы, похожа на юную украинку. Разглядывая снимок сегодня, она вздохнула:

— До чего же дурацкий у меня вид!..

Они были лучшими подругами, Ренетта и Алекс. Такими близкими, насколько это возможно в тринадцать лет…

— Мы не расставались. Мы проводили вместе целые дни, а по вечерам часами болтали по телефону… Наши родители буквально за уши оттаскивали нас от аппарата.

Камиль задавал вопросы, Ренетта отвечала. Она явно не из тех, кого легко застать врасплох.

— Тома?..

Камиля окончательно вымотала эта история. Она упорно не желала заканчиваться… Как же он устал.

— Он начал насиловать свою сестру примерно в восемьдесят шестом.

Ренетта зажгла сигарету.

— Вы ведь с ней дружили, она вам об этом говорила?

— Да.

Абсолютно точный, жесткий ответ. Типа: я понимаю, к чему вы клоните, и не хочу затягивать этот разговор до вечера…

— «Да»? И… что? — спросил Камиль.

— И ничего. Чего бы вы хотели? Чтобы я подала жалобу в полицию от ее имени? В пятнадцать лет?

Камиль промолчал. Он бы много чего ей сказал, если бы не чувствовал себя таким измученным, но в первую очередь ему требовались сведения.

— Что именно она вам говорила?

— Что он делает ей больно. Каждый раз он делает ей больно.

— Вы с ней были… близки?

Ренетта улыбнулась:

— Вы хотите узнать, спали мы с ней или нет? В тринадцатилетнем возрасте?

— Это ей было тринадцать. Вам — пятнадцать.

— Верно. Ну что же — да. Я занималась ее сексуальным просвещением, так сказать.

— Долго продолжались ваши отношения?

— Не помню точно, но, во всяком случае, недолго. Дело в том, что Алекс не была… ну, как сейчас говорят, по-настоящему мотивирована. Понимаете?

— Нет.

— Она делала это… ну, просто чтобы развеяться.

— Развеяться?..

— Я хочу сказать, что это ее на самом деле не интересовало. Сексуальные отношения, я имею в виду.

— Но все же вам удалось ее уговорить.

Судя по всему, это замечание не слишком понравилось Ренетте Леруа.

— Алекс делала то, чего сама хотела. Она была свободна в своих поступках!

— В тринадцать-то лет? С таким-то братом?

— С удовольствием, — отозвался Луи. — К тому же я и в самом деле думаю, что вы в состоянии помочь нам, месье Вассер.

Однако он по-прежнему выглядел озабоченным.

— Но прежде всего уточним одну деталь. Вы не помните месье Масиака, владельца кафе в Эпине-сюр-Орж. Однако, согласно документам вашей фирмы, за четыре года вы нанесли ему не менее семи визитов.

— Визиты к клиентам входят в мои обязанности.

Рен Леруа раздавила окурок в пепельнице.

— Я не знаю, что именно случилось. Однажды Алекс надолго исчезла. А когда снова появилась, все было кончено. Она не сказала мне больше ни слова. Потом мои родители переехали, мы расстались, и больше я ее никогда не видела.

— Когда это произошло?

— Вряд ли я смогу вспомнить… все это было так давно… В конце года… кажется, восемьдесят девятого. Нет, не помню точно…

Камиль продолжал слушать, сидя в углу кабинета. Одновременно он рисовал — как всегда, по памяти. Алекс, тринадцатилетняя, на лужайке перед домом в Нормандии, и Ренетта — они обнимали друг друга за талию, держа в руках пластиковые бутылки с газировкой. Камиль пытался в точности передать улыбку с фотографии. И особенно взгляд. Этого ему больше всего не хватало. В номере отеля у нее были уже погасшие глаза. Весь образ рассыплется, если не удастся поймать взгляд.

— А теперь перейдем к Жаклин Занетти, — сказал Луи. — Ее вы знали лучше?

Молчание. Ловушка захлопнулась. Луи сменил образ кардинала на провинциального нотариуса — внимательного, скрупулезного, дотошного. Типичного крючкотвора.

— Скажите, месье Вассер, сколько времени вы уже работаете в этой фирме?

— Я начал в восемьдесят седьмом, и вы это прекрасно знаете. Предупреждаю — если вы встречались с моим работодателем…

— То что? — перебил Камиль, не двигаясь с места.

Вассер в ярости обернулся к нему.

— Что, если мы с ним встречались? — повторил Камиль. — Мне показалось, в вашей фразе проскользнула угроза. Ну-ну, продолжайте же, мне очень интересно.

Вассер не успел ответить.

— В каком возрасте вы поступили на работу? — спросил Луи.

— В восемнадцать лет.

— Скажите мне… — снова вмешался Камиль.

Вассеру все время приходилось поворачивать голову то к Луи, то к Арману или оборачиваться всем корпусом к сидевшему особняком Камилю. В конце концов он вскочил и резко развернул стул так, чтобы одновременно видеть всех троих.

— Да?

— Как у вас обстояли дела с Алекс в тот период? — спросил Камиль.

Тома улыбнулся:

— У меня с Алекс всегда были хорошие отношения, комиссар.

— Майор, — поправил Камиль.

— Майор, комиссар, капитан, — мне без разницы.

— Вы ездили на курсы переподготовки, — снова заговорил Луи, — организованные вашей фирмой в восемьдесят восьмом году, и…

— Ну ладно, ладно. О’кей, я знал Занетти. Я трахнул ее пару раз, только не надо раздувать из этого целую историю.

— Вы посещали курсы в Тулузе трижды в неделю…

Тома сделал досадливую гримасу, словно говоря: вы и правда думаете, что я все это помню?

— Да-да, — подбадривающим тоном добавил Луи, — я вас уверяю, мы все проверили: три раза в неделю, начиная с семнадцатого авг…

— Ну о’кей, три раза в неделю, о’кей!

— Успокойтесь. — Это снова произнес Камиль.

— Все эти ваши трюки стары как мир, — резко бросил Тома. — Примерный мальчик перебирает бумаги, клошар ведет допрос, а гном сидит в углу и рисует картинки — все при деле…

Кровь ударила Камилю в голову. Он вскочил с места и бросился к Вассеру. Луи поспешно встал из-за стола и остановил шефа, прижав ладонь к его груди и слегка прикрыв глаза, словно пытаясь передать ему собственное спокойствие. Обычно такая манера срабатывала, но на сей раз этого не произошло.

— А у тебя, жирный ублюдок, какие трюки? «Да, я трахал свою десятилетнюю сестру, и это было чертовски приятно!» И как ты думаешь, чем это кончится для тебя?

— Но… я никогда такого не говорил! — Вассер принял оскорбленный вид. — Вы мне приписываете свои домыслы! — Он уже полностью овладел собой, но казался раздосадованным. — Я никогда не произносил таких ужасных слов. Я говорил, что…

Даже сидя он был выше, чем Камиль. Это выглядело слегка комично. Он помолчал, подбирая слова.

— Я говорил, что очень любил свою младшую сестру. Невероятно любил. Надеюсь, в этом нет ничего предосудительного? Во всяком случае, это не карается законом?

Его возмущение выглядело даже искренним.

— Или братская любовь все же подлежит наказанию?

«Какой ужас, какая деградация!» — эти слова не прозвучали вслух, но подразумевались, если судить по интонации. А вот в улыбке читалось нечто совершенно другое.

Снова семейный праздник. На сей раз на обороте фотографии рукой мадам Вассер написана точная дата: «День рождения Тома, 16 декабря 1989 года». Ему исполнилось двадцать лет. Снимок сделан перед домом.

— «СЕАТ-малага», — с гордостью сказала мадам Вассер. — Купили подержанную. Так-то, конечно, мне было бы не по карману…

Тома небрежно облокотился на широко распахнутую дверцу — несомненно, для того, чтобы продемонстрировать сиденья в чехлах из мерсеризованного хлопка. Алекс стояла рядом с ним. Он покровительственным жестом обнимал ее за плечи. С учетом того, что они теперь знали, эта картина воспринималась совершенно иначе. Фотография небольшая, и лицо Алекс Камиль рассматривал в лупу. Всю ночь он не спал, снова пытаясь в точности воспроизвести по памяти ее черты, но это никак не удавалось. На этой фотографии она не улыбалась. Куталась в плотное зимнее пальто, но чувствовалось, что под ним она так же худа. Ей уже исполнилось тринадцать.