Три заветных пакета нашел Арман. Сказались чутье и опыт барахольщика.

В воскресенье утром Камиль открыл окно, чтобы Душечка смогла понаблюдать за прохожими на улице — она это обожала. Когда он закончил завтракать, не было еще и восьми. К тому же ночью он очень плохо спал. Он вошел в один из тех долгих периодов, которые случались на протяжении всей его жизни довольно часто, — когда все решения словно зависают в воздухе и любое действие или бездействие кажутся абсолютно равноценными. Самое ужасное в этом состоянии неопределенности — осознание того, что рано или поздно придется сделать тот или иной конкретный шаг. Притворяться перед самим собой, что обдумываешь и взвешиваешь все варианты, — всего лишь способ прикрыть спорное решение видимостью логического обоснования.

Сегодня картины матери продают с аукциона. Раньше он уже говорил, что не пойдет туда. Сейчас он твердо в этом уверен.

Он представил себе, что аукцион уже завершился, после чего полностью сосредоточился на мысли о деньгах. Точнее, о том, чтобы не оставлять их себе, а раздать. До сих пор он даже не задумывался о приблизительной сумме. Ему не хотелось заниматься подсчетами, и тем не менее мозг почти непроизвольно выстраивал ряды цифр — это было сильнее его. Конечно, он никогда не будет таким богатым, как Луи, — но все-таки… Получалось что-то около ста пятидесяти тысяч евро. Может быть, больше — около двухсот. Ему не слишком нравились такие мысли — но кому бы на его месте они не приходили в голову?.. Страховки, полученной после смерти Ирэн, хватило на то, чтобы полностью оплатить квартиру, приобретенную ими в рассрочку, после чего он вскоре ее продал и на вырученные деньги приобрел свою нынешнюю, дополнительно взяв небольшой кредит. Доход от продажи картин, скорее всего, погасит этот кредит полностью. Эта мысль была первой брешью в ряду возможных благотворительных вариантов. Он сказал себе: ну что ж, можно погасить кредит, а то, что останется, — раздать. Здесь уже начиналась казуистика. Вплоть до соображения о том, что может и вообще ничего не остаться. Если так рассуждать, то в итоге он отправит двести евро в какой-нибудь центр онкологических исследований и на том успокоится.

Ладно, наконец сказал он себе, переключись. Сосредоточься на главном.

Камиль вышел из дома около десяти, предоставив Душечке смотреть на улицу в одиночестве, и, поскольку погода стояла солнечная и прохладная, решил пройтись до работы пешком. Он ходил довольно быстро, насколько это возможно при таком маленьком росте. Ходьба его взбодрила, и уже к середине пути он принял нужное решение, после чего спустился в метро.

Несмотря на воскресный день, Луи обещал коллегам, что подъедет на работу к часу дня.

Камиль с момента появления в своем кабинете вел немой диалог с вещами жертвы, разложенными на столах и стульях. Ему казалось, что перед ним выставка сокровищ маленькой девочки, недавно опустошившей бабушкины сундуки.

Вечером того дня, когда обнаружили тело Алекс, ее брат прибыл на опознание в Институт судебной медицины. После того как процедура опознания завершилась, мадам Прево, ее мать, попросили высказаться о личных вещах покойной.

Мадам Прево оказалась маленькой и хрупкой, но энергичной женщиной с угловатым лицом, обрамленным седыми волосами. Ее одежда была далеко не новой. Все в ее облике громко заявляло: мы из небогатой среды. Она не пожелала ни снять пальто, ни поставить сумку, ей явно не терпелось покончить с формальностями и уйти.

— Ну, все-таки слишком много неожиданностей сразу, — заметил Арман, который принимал ее первым. — Вот представьте себе: ваша дочь кончает жизнь самоубийством после того, как убила минимум шесть человек, — есть отчего прийти в замешательство, не правда ли?

Перед этим Камиль долго разговаривал с ним в коридоре о том, как лучше подготовить свидетельницу к опознанию. Ей предстояло оказаться перед столькими вещами ее покойной дочери — детскими, подростковыми, женскими, — не имеющими никакой особой ценности, но тем более способными разбить вам сердце, когда ваш ребенок умер. Мадам Прево держалась хорошо, не плакала, казалось, она все понимает, — но, оказавшись перед столами, на которых была устроена своего рода выставка воспоминаний, слегка пошатнулась, и ей пододвинули стул. В такие моменты сторонним свидетелям всегда нелегко — они переминаются с ноги на ногу, обреченные на терпение и бездействие. Мадам Прево так и не выпустила из рук сумку, она сидела словно на официальном приеме, иногда указывая на знакомые предметы — нашлось немало и таких, которых она не знала или не помнила. Часто она приходила в замешательство, ее голос звучал неуверенно — как если бы она видела вместо обычного портрета дочери шарж или отражение в искривленном зеркале и сомневалась, что это действительно Алекс. Для нее все эти вещи были каким-то разрозненным набором хаотичных деталей, который ни о чем ей не говорил. В том, что жизнь ее дочери в итоге свелась к грудам бессмысленных безделушек и прочей ерунды, ей виделось нечто несправедливое, даже оскорбительное. В конце концов она стала явно нервничать — вертя головой во все стороны, она то и дело повторяла:

— Но зачем ей понадобилось это хранить? Всю эту дребедень?.. Вы уверены, что это действительно ее?..

Камиль только молча разводил руками. Поведение мадам Прево он посчитал защитной реакцией — иногда сильный шок провоцирует у людей грубость и даже некоторую жестокость.

— Нет, смотрите-ка, — уже другим тоном произнесла она, — это и в самом деле ее…

И указала на голову негритенка из черного дерева. Кажется, мадам Прево хотела рассказать какую-то историю, связанную с этой игрушкой, но передумала. Потом, указывая на вырванные из книг страницы, добавила:

— Она много читала. Все время.

Когда наконец подъехал Луи, было уже почти два часа дня. Он начал с вырванных страниц. «В час битвы завтра вспомни обо мне», «Анна Каренина»… Целые отрывки подчеркнуты, лихорадочно, с сильным нажимом. «Миддлмарч», «Доктор Живаго»… Луи все это читал. «Орельен», «Будденброки»… кое-что из Маргерит Дюрас, но совсем немного — пара страниц из «Боли». Луи не проводил параллелей между названиями книг и реальными событиями — и так понятно, что во всем этом немало почти детского романтизма. Впрочем, он не видел здесь ничего удивительного — у юных сентиментальных девиц и у серийных убийц одинаково хрупкие натуры и ранимые сердца.

Затем они с Камилем пошли обедать. Во время обеда Камилю позвонил друг его матери, который устраивал сегодняшний аукцион. Они немного поговорили, Камиль снова поблагодарил его и, не зная толком, как еще выразить свою признательность, прямым текстом предложил ему денег. Тот, разумеется, смутился и ответил что-то вроде: поговорим об этом позже, в конце концов, я это сделал в память о Мод… Договорились встретиться как-нибудь на днях, причем оба знали, что никакой встречи не будет. Камиль отсоединился. Общая сумма от продажи картин составила двести восемьдесят тысяч евро. Это превзошло самые смелые его ожидания. Один лишь небольшой автопортрет в минималистском стиле ушел за восемнадцать тысяч.

Луи это не удивило. Он имел представление о ценах на живопись, к тому же обладал собственным опытом.

Двести восемьдесят тысяч. Это не укладывалось у Камиля в голове. Он пытался прикинуть, сколько же это зарплат. Так или иначе, выходило, что много. Ему было неловко, ему казалось, что его карманы внезапно отяжелели. И плечи тоже. Он даже невольно сгорбился.

— Я идиот, что все продал? — спросил он у Луи.

— Ну, не обязательно… — дипломатично отозвался тот.

Но Камиль продолжал сомневаться.

Гладко выбритый, с прямоугольным волевым лицом, быстрыми глазами и подвижным ртом, мясистым, почти жадным. Держится очень прямо, можно было бы сказать, по-военному, если бы не густые волнистые каштановые волосы, зачесанные назад. Ремень с посеребренной пряжкой подчеркивает объем живота, который будто стремится быть пропорциональным социальному статусу, но по сути являет собой результат многочисленных деловых обедов, или семейной жизни, или стресса — а может, и всех трех факторов. Судя по виду, ему под сорок, а если точнее — тридцать семь. Ростом выше метра восьмидесяти и широк в плечах. Луи, примерно такого же роста, но гораздо более хрупкой комплекции, рядом с ним выглядит подростком.