— Да нет, Луи, это ты сам слишком хитроумен для Трарье! Он не изготавливал средневековую клетку — это ты про нее вспомнил. Тебе пришла в голову такая параллель, потому что ты хорошо знаешь историю. Вот ты и решил, что это клетка, которая называлась — как там ее? — «девчонка». А Трарье не копировал никакую «девчонку», он сколотил простую клетку. Только очень маленькую.

Ле-Гуэн слушал Камиля, развалившись в своем огромном кресле и закрыв глаза. По виду он ничем не отличался от спящего, но Камиль знал, что таков его способ сконцентрироваться.

— Жан-Пьер Трарье, — говорил Камиль, — родился одиннадцатого октября пятьдесят третьего года, так что ему было пятьдесят три. Профессия — слесарь-наладчик, двадцать семь лет проработал в мастерских, связанных с авиацией (начал в компании «Южная авиация» в семидесятом). Уволен по сокращению штатов в девяносто седьмом, два года был безработным, затем устроился уборщиком в больницу Рене Понтибье, через два года снова был уволен по сокращению и остался без работы. В две тысячи втором году нашел место сторожа в промзоне. Туда же и переселился.

— Как его характеризовали? Склонен к насилию?

— Вроде того. Вечно лез в драку. Легко выходил из себя. По крайней мере, об этом свидетельствовала его жена, Розелина. Они поженились в семидесятом, и в этом же году у них родился сын, Паскаль. Вот отсюда уже интереснее. Я к нему еще вернусь.

— Нет, давай уж сразу, — потребовал Ле-Гуэн.

— Сын исчез. В июле прошлого года.

— Вот отсюда поподробнее.

— Я пока еще не знаю всех деталей, но в общих чертах можно сказать так: Паскаль был абсолютным неудачником. У него не ладилось с учебой в школе, коллеже, техническом лицее, потом со стажировкой, потом с работой… Словом, никаких побед, одни поражения. Он пытался что-то менять — работу, жилье, — но все бесполезно. Отец сумел устроить его на работу в больницу, в которой работал сам, — взял его себе в подручные. Это было в двухтысячном году. Став коллегами, они еще теснее сблизились — к родственным чувствам прибавилась рабочая солидарность. Но всего через год обоих уволили. Когда отец нашел место сторожа в две тысячи втором году, сын перебрался к нему в его новое жилье. К тому времени, между прочим, Паскалю стукнуло ни много ни мало тридцать шесть годков! Но я видел его комнату — игровая приставка, постеры с футболистами, компьютер с выходом в Интернет, где его интересовали исключительно порносайты… Если не считать груды пустых пивных банок под кроватью, точь-в-точь комната подростка. Психологи в таких случаях обычно говорят об «инфантилизме», но если по-простому — Паскаль был типичный недоросль. И вот — гром среди ясного неба: в июле две тысячи шестого года он исчезает! Трарье-старший заявляет в полицию о его пропаже.

— Расследование назначили?

— Можно сказать, Трарье в одиночку занимался расследованием. Что касается полицейских, они действовали спустя рукава. Сын Трарье сбежал с какой-то девицей, захватив свою одежду, личные вещи, а также все деньги с банковского счета отца — там было негусто, шестьсот двадцать три евро. Самого Трарье направили в местную префектуру. Расследование не слишком афишировали — все же семейное дело… Поиски по региону не увенчались успехом. В марте был объявлен общенациональный розыск. Опять безрезультатно. Трарье пришел в ярость. Он требовал хоть какого-то результата. И вот в начале августа — то есть год спустя после исчезновения Паскаля, — ему выдали заключение о том, что поиски не увенчались успехом. Молодой человек так и не объявился. Но, полагаю, когда он узнает о смерти отца, у нас будут шансы его увидеть.

— А что с матерью?

— Трарье развелся в восемьдесят четвертом году. Точнее, инициатива исходила от жены — из-за постоянного грубого обращения и пьянства мужа. Сын остался с ним. Они вроде бы неплохо ладили. По крайней мере, до того момента, как Паскаль решил сбежать. Мать повторно вышла замуж, сейчас живет со вторым мужем в Орлеане. Ее фамилия… — Камиль полистал блокнот, не нашел нужной записи и махнул рукой: — Ладно, не важно, ее быстро отыщут и вызовут сюда.

— Еще что-нибудь?

— Да. Мобильный телефон Трарье — служебный. Его предоставил работодатель, чтобы иметь возможность связываться со своим подчиненным в любое время, даже если тот не на работе. Список вызовов указывает на то, что Трарье поначалу очень редко пользовался этим телефоном — и в основном звонил, что называется, по служебной необходимости. Но потом он вдруг принялся звонить гораздо чаще. Не то чтобы слишком часто, но разница заметна. В списке сохранилось примерно с десяток номеров, по которым он звонил два, три и более раз.

— И что?

— А то, что эта внезапная активность началась примерно две недели спустя после того, как в полиции выдали заключение об отсутствии результатов поисков. И прекратилась за три недели до похищения женщины.

Ле-Гуэн нахмурился. Камиль добавил:

— Очевидно, когда Трарье убедился, что полиция ничего не делает, он решил действовать сам.

— Ты хочешь сказать, похищенная женщина — та самая, с которой сбежал его сынок?

— Думаю, да.

— Ты говорил, на фотографии, найденной в кармане Трарье, его сын с какой-то толстушкой. А та, что в клетке, — совсем не толстая.

— Ну мало ли… Она могла похудеть за то время, что сидела взаперти. Не знаю… Но мне кажется, это она. Теперь узнать бы еще, где этот Паскаль…

Алекс и до этого момента страдала от холода, пусть не так сильно, как от всего остального. Хотя сентябрь был довольно теплый, она мерзла оттого, что почти не двигалась и к тому же была сильно истощена. Но внезапно холод стал гораздо ощутимее — как будто резко наступила зима. Теперь она мерзла не только от неподвижности и истощения, но и оттого, что температура упала градусов на десять. Судя по дневному освещению, небо снаружи потемнело. Затем на крышу обрушились резкие порывы ветра — он выл и свистел, и порой эти звуки казались воплями отчаяния.

Крысы тоже забеспокоились — они то и дело поднимали головы, встревоженно поводя усами. И вдруг в одно мгновение на крышу здания обрушились потоки ливня, отчего оно заскрипело и застонало, словно корабль, попавший в бурю. Алекс даже не успела заметить, как все крысы вылезли из укрытия — а они уже спускались вниз по стенам, чтобы напиться дождевой воды из стремительно разрастающихся луж на бетонном полу. Теперь она насчитала их девять — хотя не была уверена, что все они те же, что и раньше. Вот, например, эта здоровенная тварь, черная с рыжими подпалинами, — кажется, она появилась недавно, и остальные ее побаивались. Она спустилась раньше всех и начала пить из лужи, к которой никто больше не подошел. И первой же поднялась обратно по веревке. Казалось, остальные всегда следуют ее примеру.

Намокнув под дождем, эта крыса стала выглядеть еще омерзительнее. Ее шерсть казалась грязной и слипшейся, взгляд стал более пристальным, словно теперь она постоянно держалась настороже. Намокший длинный хвост вызывал даже не отвращение, а страх — как будто это была какая-то другая тварь, существовавшая отдельно от крысы, кто-то вроде змеи.

За проливным дождем началась гроза, к сырости добавился холод. Алекс совсем закоченела — теперь она вовсе не могла пошевелиться. Лишь чувствовала, как по ее телу прокатываются волны озноба — не просто дрожь, а настоящие судороги. Она лихорадочно стучала зубами. Ветер проносился по огромным пустым помещениям с такой силой, что ее клетка раскачивалась и вращалась вокруг своей оси.

Черно-рыжая крыса, единственная поднявшаяся по веревке, вначале расхаживала взад-вперед по крышке клетки, затем остановилась и высоко поднялась на задних лапках, почти встав на цыпочки. Судя по всему, она подала некий сигнал всеобщего сбора, потому что буквально через несколько секунд все остальные крысы присоединились к ней. Они были повсюду — справа, слева, на крышке, в корзине…

На мгновение весь зал осветился вспышкой молнии. Все крысы одновременно подняли головы, а затем стали носиться туда-сюда. Однако эти перемещения не были хаотическими — скорее они напоминали какой-то ритуальный танец. Крысы дергались, словно гальванизированные.