— Так или иначе, — продолжал Камиль, — каковы бы ни были причины, побудившие ее это сделать, — она это сделала. Да-да, я знаю — «если это она…».

С этими словами он быстро вскинул указательный палец вверх, словно желая удержать остальных от повторения этой назойливой оговорки.

Судья, продолжая улыбаться, кивнул и встал с места.

— Да, в самом деле, как бы то ни было, но что-то явно встало этой девушке поперек горла.

Никто не ожидал такого каламбура. Все очень удивились, особенно Камиль.

Алекс попыталась прибегнуть к последнему доводу: я не одета, я не могу идти в таком виде, и с собой я ничего не привезла, да нет же, вы прекрасны, — и внезапно (они стояли посреди гостиной лицом друг к другу) Жаклин пристально взглянула в ее зеленые глаза и покачала головой с восхищением, к которому примешивалось сожаление, словно она смотрела на свою жизнь, оставшуюся в прошлом, говоря про себя: ах, какое счастье — быть красивой, быть юной, она сказала: вы прекрасны, она действительно так думала, и Алекс больше не пыталась возражать, они взяли такси, и, едва успев осознать, что происходит, Алекс оказалась в танцевальном зале. Он был невероятно огромным. Уже одно это вызывало неуютное ощущение: зал походил на цирк или зоопарк, это одно из тех мест, которые с первого же взгляда вгоняют в глубокую и необъяснимую тоску Но самое главное — для того, чтобы заполнить этот зал, требовалось семь-восемь сотен человек, а собралось в нем от силы полтораста. Главные инструменты в оркестре — аккордеон и электропианино, музыкантам за пятьдесят, дирижер носит засаленный парик, съезжающий на затылок и готовый в любой момент свалиться на спину. По периметру расставлено около сотни стульев, в центре на сверкающем паркете танцует примерно тридцать пар, переходя от болеро к вальсу, от вальса к пасодоблю, от пасодобля к чарльстону. Все это очень похоже на клуб знакомств — впрочем, Жаклин видит все иначе. Здесь она в своей стихии и чувствует себя отлично. Со многими из присутствующих она знакома, она представляет им Алекс: «Лора»; затем, слегка подмигнув ей, добавляет: «Моя племянница». В основном здесь собрались люди сорока-пятидесяти лет. У немногих тридцатилетних вид или сиротский (женщины), или слегка подозрительный (мужчины). Была и группка энергичных женщин, ровесниц Жаклин, разряженных в пух и прах, изящно причесанных, искусно накрашенных, в сопровождении столь же идеально выглядящих мужей с безупречными складками на брюках. Это женщины веселые и шумные, из тех, о которых говорят, что они «всегда не прочь». Они приняли Алекс с распростертыми объятиями, как будто очень давно с нетерпением ждали ее приезда, но вскоре о ней забыли, — ведь в конце концов, они пришли сюда затем, чтобы танцевать!

Но для Жаклин, разумеется, танцы служили лишь предлогом, она пришла сюда ради некоего Марио, который сегодня тоже присутствовал.

Она так и сказала Алекс. Этот Марио, похожий на рабочего-каменщика, держался слегка скованно, однако в чисто физическом плане выглядел как истинный мачо. Итак, с одной стороны, Марио-каменщик, с другой — Мишель. Он походил на бизнесмена средней руки, отошедшего от дел, — в элегантном костюме, при галстуке; явно из тех типов, которые изящно одергивают кончиками пальцев манжеты рубашки и застегивают их запонками с собственными инициалами. Костюм на нем светло-зеленый, брюки отделаны тонкими полосками черного галуна, протянувшимися сбоку по всей длине, словно лампасы (интересно, носил ли он этот костюм где-нибудь еще, за пределами этого заведения?). Он ухаживал за Жаклин, но, поскольку ему уже далеко за пятьдесят, он явно проигрывал тридцатилетнему Марио. Алекс наблюдала за этим спектаклем, в котором отношения всех троих участников видны как на ладони — достаточно обладать самыми примитивными познаниями в области поведения животных, чтобы в точности расшифровать значение каждого слова или жеста.

В углу зала располагался бар, скорее напоминавший обычный буфет. Туда перетекала часть публики всякий раз, когда танцы становились менее зрелищными. Именно там завязывались знакомства и шел обмен любезностями. Иногда получалось так, что туда стягивались чуть ли не все, и тогда продолжающие танцевать пары в центре зала выглядели еще более одинокими, словно фигурки на свадебном торте. Дирижер все наращивал темп, словно желал побыстрее с этим покончить и попытать счастья где-нибудь в другом месте.

Так прошло два часа, после чего зал начал потихоньку пустеть. Теперь мужчины осаждали женщин более настойчиво, потому что у них оставалось совсем мало времени, чтобы договориться продолжить вечер уже в более интимной обстановке.

Марио исчез, Мишель предложил проводить дам, Жаклин ответила: нет, мы возьмем такси, но перед этим мы расцелуемся на прощание, ведь мы провели такой прекрасный вечер — словом, как всегда в подобных случаях, обещая все и ничего.

В такси Алекс попыталась заговорить с Жаклин о достоинствах Мишеля, но та, слегка захмелев, откровенно призналась — впрочем, это и так было ясно, — что ей нравятся только мужчины младше ее. Произнеся это, она состроила забавную гримаску, словно признавалась, что не может ничего поделать со своим пристрастием к шоколаду. За то и за другое надо платить, рассеянно подумала Алекс, рано или поздно ты получишь своего Марио, но он тебе дорого обойдется, не в одном, так в другом смысле.

— Вам было скучно, да?

Жаклин взяла руку Алекс в свои и сильно сжала. Странно, но руки у нее были холодными — длинные сухие руки с нескончаемыми ногтями. В эту ласку она вложила всю страсть, какую только позволяли ей опьянение и поздний час.

— Вовсе нет, — как могла убедительно возразила Алекс, — все прошло чудесно!

Однако она твердо решила уехать завтра же утром. Как можно раньше. Правда, заказать билет она не успела — ну ничего, какой-нибудь поезд да подвернется.

Они доехали до гостиницы. Жаклин слегка пошатывалась на высоких каблуках. Идемте же, а то уже поздно. Простимся и расцелуемся у входа, чтобы не побеспокоить никого внутри. Итак, до завтра? Алекс говорила «да» в ответ на каждую фразу, потом, поднявшись к себе в номер, собрала вещи, спустилась вниз и, оставив чемодан возле стойки ресепшена, с одной только сумкой в руках обогнула стойку и толкнула дверь гостиной.

Жаклин в этот момент снимала туфли. Перед ней стоял большой бокал, почти до краев наполненный виски. Теперь, когда она была одна и предоставлена самой себе, она выглядела старше лет на двадцать.

Увидев входящую Алекс, она улыбнулась: вы что-то забыли? Но не успела закончить фразу — Алекс схватила телефонную трубку и с размаху ударила ее в правый висок. Жаклин пошатнулась и рухнула на пол. Бокал опрокинулся и откатился к противоположной стене. Алекс схватила обеими руками корпус тяжелого бакелитового телефона и обрушила его на затылок Жаклин — именно так она всегда убивала, это самый быстрый и эффективный способ при отсутствии настоящего оружия. Она нанесла три, четыре, пять ударов подряд, каждый раз высоко занося руки над головой, — и дело было сделано. Голова старухи напоминала раздробленный кокосовый орех, однако та была еще жива. В этом заключалось второе преимущество данного способа: после завершения основной работы оставалось и кое-что на десерт. После того как Алекс во второй раз плеснула на лицо Жаклин кислотой, выяснилось, что у той вставная челюсть — она боком вылезла изо рта больше чем наполовину, обычная пластмассовая модель, передние зубы выбиты, да и от других мало что осталось. Из разбитого носа вовсю хлестала кровь. На всякий случай Алекс отстранилась. Обрывками телефонного провода она связала Жаклин запястья и щиколотки. Теперь, даже если старуха еще слегка шевелится, это не создаст лишних проблем.

Алекс внимательно следила за тем, чтобы защитить собственное лицо, особенно нос и рот, флакон с кислотой она держала в вытянутой руке, как можно дальше от себя, обернув руку густой прядью вырванных у Жаклин волос. Эти предосторожности оказались не лишними — на искусственной челюсти кислота буквально вскипала, разъедая ее до основания.