— С тем, что у нас в мешках и бочках, проблем больше всего. И ничего удивительного, притом как все привыкли забегать и зачерпывать неизвестно сколько, наобум святых. А это вот, — он постучал по плотно укупоренной бочке, — называется «парижская замазка», а проще говоря, гипс.

— Гипс? — переспросил я. — И что, его тоже кладут в…

— Ну да, в хлеб. Несколько унций на партию буханок, и тогда мякоть гораздо меньше крошится. Удивительный эффект. Разумеется, вреда от него нет никакого. Но стоит его подмешать в тесто чуть больше — все, цигель! То есть я неспроста употребил это еврейское словечко: в полном соответствии с его смыслом буханки выйдут твердыми, именно как строительный кирпич. — Он улыбнулся, сияя глазами из-под очков. — Тесто окажется испорчено совершенно, если, конечно, этим хлебом ты не собираешься лупить нашего приятеля Уинроя по башке.

— Надо же! — удивился я. — Понятно.

В десять вечера мы переоделись. Одновременно с нами в полуподвальной раздевалке переодевалось несколько других рабочих, но меня он, к некоторому моему недоумению, ни с кем знакомить не стал. Поднялись по ступенькам, вышли на улицу. А в раздевалке, где только что стояла тишина, не успели мы за дверь выйти, слышу, загомонили, загалдели…

— Знаете, — возобновил он разговор по дороге к дому, — я, между прочим, весьма доволен вашим сегодняшним усердием, мистер Бигелоу. Сомнения в том, правильно ли я сделал, что не отложил отсчет начала вашей работы до понедельника, у меня совершенно рассеялись.

— Ну, спасибо, — сказал я. — Большое вам спасибо, мистер Кендал.

— Не за что, мистер Бигелоу.

— Да, вот еще… — я помедлил. — Насчет обращения. Мистер Кендал, мне кажется, как-то нелепо, что вы меня величаете мистером. Может, подойдет просто Карл?

— Вы в самом деле этого хотите?

— Ну да, по-моему, было бы вполне нормально, — сказал я.

— По-моему, тоже. Но я все-таки думаю, надо оставить как есть.

Он прервался, чтобы выбить трубку о столбик калитки; мы вошли, и уже на дорожке, ведущей к дому, он пояснил:

— Жизнь такова, что человека слишком часто унижают; все время что-то вынуждает его склоняться ниже, расставаться со все большей долей личного достоинства. Мне кажется, следует как можно крепче держаться той малости, которая у него еще осталась.

— Понял, — сказал я. — Я просто не хотел, чтобы вы думали, будто…

— Более того, наблюдая природу человека чуть внимательнее, чем это обычно водится, я склонен полагать, что вам неприятно, когда вас этак небрежно кличут по имени, во всяком случае недавние знакомые. Надеюсь, наши мнения по этому вопросу во многом совпадают.

В доме было тихо и темно, свет только в коридоре. Мы шепотом пожелали друг другу доброй ночи, он пошел в свою комнату, я в свою.

Снял контактные линзы. Вынул зубные протезы, постоял перед зеркалом, массируя десны. Натертые десны болели; они постоянно болели. Что-то у меня неправильно со вставной челюстью — то ли она слабая, то ли форма у ней не та. Так у меня и не получилось завести себе такие зубы, чтобы не мучили, не давили десну. Хотя, вы ж понимаете, вытерпеть можно. Однако приходится постоянно мириться с тупой, ноющей болью, которая ежечасно, ежеминутно потихонечку донимает.

Вставил зубы обратно, лег в постель.

Было уже за полночь, когда Фэй проскользнула ко мне в комнату. Сказала, что Джейк явился рано и сразу пошел в койку, где ему лучше и оставаться, если не хочет неприятностей.

Странно, как она умудряется им помыкать. Сама же готовится убить и при этом донимает опекой, дергает и поучает как несмышленыша, угрозами заставляя вести себя прилично.

— Черт бы его побрал вообще, — сердито шептала она. — Никогда в жизни я не испытывала такого страха, Карл.

— Еще бы! — сказал я. — Я и сам, честно говоря, струхнул.

— Как ты думаешь, на кой ляд он это сделал?

— Откуда же мне знать? Наверное, как доктор говорит. Он настолько уже напуган и сбит с толку, что сам не понимает, что творит.

— Это конечно, но… кошмар! Фу, как я испугалась!

Про подвиг Кендала я ей не рассказал. Ничего путного я этим все равно не достиг бы, а вот потерять мог многое. Она легко может меня заложить: вдруг у нее что-то с языка сорвется или она каким-нибудь жестом себя выдаст! Тому же Кендалу. Да и вообще с ней мало ли… Об этом не хочется думать, этого нельзя знать наверняка, но спрашивать себя надо постоянно, ведь кто ее знает, насколько ей можно верить. А если сейчас и можно, то надолго ли ее верности хватит?

Нынче утром Кендал меня просто спас. Если бы Джейк раскусил его, он бы не смог этого сделать. Что, если в будущем мне вновь понадобится помощь Кендала, а Джейк к тому времени его раскусит?

Поняли, к чему клонится? Кендал у Босса наподобие туза в рукаве… Черт побери, да он ничем иным и быть не может!Но и мне он до поры до времени служит тоже чем-то вроде. Пока я у Босса вне подозрений, Кендал на моей стороне… Хотя не обязательно: он может и нарочно провоцировать, заставляя раскрыть карты.Перед ним ни в коем случае нельзя разоружаться. С ней тоже никакой откровенности быть не может.

Единственный человек, на которого я могу положиться, это Чарли Бигер, Бигер Малый. Но и насчет него, огрызка и обмылка несчастного, у меня уже начали закрадываться сомнения.

Ха! Бедный Джейк, замученный нервным напряжением. Да по сравнению со мной Джейку вообще волноваться не об чем!

Ночь была довольно холодная, и она забралась ко мне под одеяло. Мы лежали, тесно прижавшись, шептались, ее голова лежала у меня на плече.

— Пора мне привыкать без тебя обходиться, — сказал я. — Нельзя без конца продолжать эти игры, детка! Если есть что-то, что нам необходимо обсудить, тогда, конечно, рискнуть стоит. Но во всех других случаях тесного общения следует избегать.

— Но… это же сколько ждать, Карл! Месяцы! Ты хочешь сказать, надо терпеть все время, пока…

— Может, и нет. Наверное, нет, — сказал я. — Я ж говорю: в некоторых случаях нам даже необходимо будет пообщаться. Но этого надо избегать. Чем больше мы будем вместе, тем больше шансов, что нас в итоге заметут.

— Знаю, зайчик. Я понимаю, мы должны быть осторожны.

— И вот еще. — Я внезапно кое-что вспомнил. — Насчет тех капсул амитала. Какого, интересно, дьявола ты их покупала?

— Ну… у него их так много уходит, а они такие дорогие, особенно если каждый раз ходить за рецептом к доктору!

— Ты уж так больше не экономь, — сказал я. — Это же яд! Ты покупаешь без рецепта, он случайно устраивает себе передоз, и…

Она присвистнула, явственно вздрогнув.

— Но… Ну почему? Мало ли где еще он мог колеса раздобыть, а я…

Фраза так и осталась у нее неоконченной.

В конце концов она тихонько фыркнула. Я хлопнул ее по попе… и перевел дух.

— Что смеешься?

— Да эта Руфь! Каждый раз, как вспомню, смех берет.

— А-а-а, эт-точно, — сказал я. — Отпад полнейший.

— Угу, прямо аж тошно. Кем это надо быть, чтобы… Вот посмотреть бы на него, на что этот урод похож, а?

— Да, любопытно, — сказал я.

Следующим утром я рано встал, оделся, но сразу спускаться не стал. Вернее, пошел уже, но вдруг вспомнил про Руфь, что не надо бы нам встречаться наедине, а спустись я сейчас, мы как раз вдвоем и окажемся. Поэтому я сел на край кровати и стал ждать. При этом курил и неспокойно ерзал. Опять в школу — какая гадость, думать тошно; ведь это же представить только: я — за партой! Бог ты мой! Но это настроение я хотел скорей преодолеть.

Подождал, когда откроется дверь комнаты Кендала. Дождавшись, пошел к двери (помедлив, правда, еще пару секунд, чтобы не получилось так, будто я специально его караулил).

Едва взялся за дверную ручку, он постучал.

— Доброе утречко, мистер Бигелоу, — сказал он. — Ну как? Готовы начать академическую карьеру?

— Да, сэр, наверное, — ответил я.

— Полны энтузиазма? — сочувственно усмехнулся он. — Или не совсем? С утра на нервах? Ощущаете дикую нереальность происходящего? Ничего, это естественно. Вы знаете, я склоняюсь к тому, чтобы — как бы это сказать…