— Да ладно, все путем, — сказал я.

— Ты не обиделся, Карл? Ну, ты ведь понял, что я хочу сказать?

— Думаю, да, — подтвердил я. — И это очень разумно. Но я не знаю, как долго еще я буду способен оставаться пай-мальчиком, если ты сию же секунду не выметешься вон.

Склонив голову чуть на сторону, она хитро на меня посмотрела.

— А что, если я передумаю? — проговорила она. — Что, если ночью проснусь, и…

Я сделал выпад, будто бы схватить. Смеясь, она отпрыгнула к двери. В дверях поджала губы и, прошептав: «Доброй ночи, зайчик», упорхнула.

Ночь прошла спокойно. Утро тоже — тишь, гладь, ничего необычайного. Встал около девяти, когда Кендал и Руфь уже ушли, и сам себе собрал завтрак. Ел с чувством, с толком, думал, что и Фэй ко мне присоединится, но нет. Тогда я сам помыл посуду и ушел на железнодорожную станцию.

Лонг-Айлендский почтово-багажный в тот день превзошел сам себя. Прибыл в Нью-Йорк всего с часовым опозданием. Я забрал купленный костюм и зарегистрировался в отеле. В шесть вечера из уличного автомата позвонил Боссу. Потом прогулялся до угла Сорок Второй и Бродвея, там в кафе подождал.

Кувшин-Варень остановился против кафе ровно в семь. Я сел к нему в «кадиллак», и мы поехали к Боссу.

О нашем Боссе вы, конечно, наслышаны. Его знают все. Месяца не проходит, чтобы в газетах о нем не появилась очередная история с обязательным фото. То он держит ответ перед какой-нибудь правительственной комиссией. То присутствует на большом политическом приеме — смеется и болтает с теми самыми людьми, которые всего месяц назад вызывали его на ковер.

Босс крупный бизнесмен. Контролирует транспортные компании, винокурни и нефтеперегонку, ипподромы и оптовые базы, кредитные учреждения и новостные агентства. Он чуть не самый значимый в стране работодатель, не признающий ограничений на рынке труда, но не потому, что он против борьбы рабочих за свои права. Наоборот, входя в состав правления нескольких прославленных отраслевых профсоюзов, он поддерживает многие их начинания и регулярно получает письма от профсоюзных вождей, в которых они благодарят его за «неоценимый вклад в американское рабочее движение».

Босс контролирует ипподромы — и в то же время лоббирует законы, направленные против игры на бегах. Свою поддержку этих законов ему легко доказать, а вот то, что он контролирует ипподромы, как докажешь? Контролирует винокурни? А чем вы это подтвердите? Ведь он так поддерживает борьбу за трезвость! Держит в руках кредитные компании (то есть тех, кто возглавляет эти компании непосредственно) и одновременно продвигает законы, ограничивающие произвол ростовщиков.

В тридцатые годы Босс щедро жертвовал на защиту «мальчишек из Скоттсборо» — вы помните, конечно, шумевшую с тридцать первого по тридцать седьмой год историю про беспризорников-негров, которые якобы изнасиловали двух белых девушек-бродяжек в товарном поезде. Три раза Верховный суд отменял решение присяжных. И три раза присяжные вновь приговаривали пацанов к смерти на электрическом стуле. Ни логика, ни здравый смысл не могли оградить их от банального оговора. Всего лишь потому, что дело было на Юге, в Алабаме.

И он же всячески, вплоть до внесения залога, способствует тому, чтобы головорезы из ку-клукс-клана не сидели в тюрьме подолгу.

Никто и никогда ни в чем его не уличил.

Слишком он велик и могуч: везде у него лапа и со всех сторон крыша. Только попытаешься на него что-нибудь подвесить — глядь, не донес: только что вот оно в руках было, а уже ничего и нету.

Босс жил в районе Форест-Хиллз в большом кирпичном доме с гранитным цоколем. Женат он, конечно, не был (хотя почему я сказал «конечно», честно говоря, сам не знаю), а единственной в доме прислугой был встретивший нас и впустивший широкомордый и квадратный «бой», японец.

Бой проводил нас в библиотеку-гостиную, где ждал Босс. Встретив нас стоя, при виде меня Босс разулыбался, долго тряс руку, спросил, как я добрался с Запада, и сказал, что видеть меня для него радость невыразимая.

— Жаль, в прошлый раз не поболтали — вы так быстро укатили в Пиердейл! — сказал он своим мягким проникновенным голосом. — Но я это не к тому, чтоб непременно лезть со своими советами.

— Ну, я решил не терять времени, — объяснил я. — Тем более что семестр в колледже давно начался.

— Конечно. Естественно. — Он наконец отпустил мою руку и указал на кресло. — Зато теперь вы здесь, и это главное.

Он сел и, продолжая улыбаться, кивнул Кувшин-Вареню:

— Как замечательно! Согласен, Мерф? На эту работу лучшего специалиста, чем Бигер Малый, нам в жизни не найти. Помнишь, я говорил тебе: ищи! — этот парень стоит любых затрат и усилий!

Кувшин-Варень утвердительно хрюкнул.

— А ничего, если я спрошу, как это вам удалось? — поинтересовался я. — Как вы меня отыскали?

— Да ничего, спрашивайте. Только, боюсь, в моем ответе вы не найдете для себя ничего особо любопытного.

— Да я, типа, не очень-то и любопытствую, — сказал я. — В смысле, думаю, я и сам уже сообразил. Здесь, на Востоке, я горел синим пламенем, да еще и некоторые проблемы с легкими…

— А еще с зубами и с глазами не меньшие…

— Вот вы и догадались, что иначе как на Запад мне деваться некуда. А там я должен буду тянуть лямку на какой-нибудь не шибко квалифицированной работенке, и желательно на свежем воздухе. Глаза и зубы я поправил — не там, где жил, а несколько поодаль, — да и на то, чтобы создать себе хорошую репутацию, трудов не жалел. И в итоге…

— Да все, наверное, достаточно? — хохотнул он, вновь радостно заулыбавшись. — Зубы и контактные линзы — вот главный ключ.

— Но ведь полиции было известно про меня все то же, что и вам. Даже, наверное, побольше. Если найти меня сумели вы, почему же не смогли они?

— Ах, полиция, полиция, — усмехнулся он. — Бедняги. У них неразбериха, отчеты, нагоняи, всевозможные ограничения. Переизбыток дел при нехватке средств.

— Так ведь даже награда была объявлена! По последним моим сведениям, доходило до сорока семи тысяч долларов!

— Ах, милый мой Чарли! Ну не можем же мы тратить общественные деньги на выплату наград полиции, даже если им посчастливится кого-нибудь вдруг найти. Их-то как раз все эти награды не касаются. Мало того, хотите искать — ищите, но в нерабочее время и за свой собственный счет. Я могу понять некоторое ваше беспокойство по этому поводу, но, уверяю вас, оно абсолютно беспочвенно. Какой будет прок тому, кто найдет вас? Пусть даже и выскочит вдруг где-то жадный до наград или озабоченный общей пользой умник. Ему ведь придется устанавливать вашу личность, правда же? А кто поверит, что вы — велеречивый, обходительный стебелек-заморыш — профессиональный киллер? Ведь вы ни разу не бывали под арестом, у вас не брали отпечатки пальцев, не фотографировали.

Я кивнул. Улыбаясь, он развел руками.

— Вот видите, Чарли. А мне доказывать, что вы — это вы, ни к чему. Мне нужно просто знать. А зная, можно входить с вами в контакт — выдвигать предложения, просить содействия… Не люблю слово «требовать», а вы? И вы любезно согласились. А полиция, суд… — он брезгливо поежился, — тх-хэх!

— Мне бы хотелось прояснить еще один момент, — сказал я. — На эту работу я с удовольствием подписался, но больше мне никаких заданий не надо. Не хочу нахвататься тех же блох, что в прошлый раз.

— Да разумеется, конечно. Какого… Мерф, ты что, не говорил ему?

— Ну да, но, правда, всего раз двадцать, не больше, — отозвался Кувшин-Варень.

Босс оглядел его долгим, медленным взглядом. Вновь обернулся ко мне:

— Это я вам слово даю, Чарли. Было бы неразумно использовать вас дважды, пусть мне бы даже захотелось.

— Заметано, — сказал я. — Это все, что я хотел знать.

— Был рад рассеять ваши опасения. А теперь, возвращаясь к нашим баранам…

За сим последовал мой подробный отчет об обстановке в Пиердейле — я рассказал о столкновении с Джейком, о том, как устроился в пекарню и как лихо расчехвостил шерифа. Боссу вроде понравилось. Он все кивал, улыбался и повторял: «Великолепно!», «Потрясающе!» — в таком духе.