Но вот пришел долгожданный час — час бренди. Чувствуя свою почетную миссию, расстегнув манжеты и удовлетворенно вздыхая, они пригубили славный напиток, сопровождаемый славной речью. Сегодня был черед Уэфта, и молодой эрудит в красках и образах поведал им о роли сплетни во втором заговоре Катилины [30](Уэфт был большой поклонник Цицерона). Речь заслужила бурные аплодисменты и столь же бурное обсуждение. Даже принца заинтересовала небольшая деталь в истории сената, и все отметили безусловную уместность его вопроса. Ленокс поспорил с Уэфтом о переводе одной строчки из Саллюстия, и присутствующие в целом приняли его сторону, хотя Уэфт остался при своем мнении.

Хеллам достал приобретенную им на аукционе чрезвычайно редкую римскую монету и открыл повестку дня заявлением, что дарит ее обществу «SPQR». Последовала череда тостов, подарок встретили с большим воодушевлением.

— Серебряная дидрахма с изображением императора Клавдия, — авторитетно заявил Хеллам (он считался знатоком в таких вещах). — Видите, край неровный, а вот — Клавдий на квадриге. Мои гости из сорок шестого года нашей эры. Редчайшая из античных монет.

— Где же мы будем ее хранить? — спросил Хилари.

— Если дворец для этих целей подойдет, я могу взять на себя ее хранение и доставку. Буду привозить на каждое собрание, — предложил принц, с достоинством повернув к нему голову.

Никто не возразил, хотя Хеллам заметно пал духом: по правде сказать, они много и с энтузиазмом обсуждали возможную коллекцию «SPQR», и основной спор разгорелся из-за места: Оксфорд или Кембридж — где будет храниться пока еще не существующий архив.

Потом Рассел внес предложение ограничить число единовременных членов общества восемью, сделав исключение лишь в том случае, если наследник кого-нибудь из присутствующих — сын или внук — продемонстрирует интерес к римской истории и необходимые знания, чтобы быть принятым в союз.

Тут мнения разделились. Фракция в составе Ленокса, Хилари и Бичема предлагала повысить квоту до, скажем, двенадцати (но ни в коей мере не делать выполнение квоты обязательным). «Что, если появится сразу два достойных кандидата?» — говорили они. Рассел настаивал на том, что психологическая совместимость важна ничуть не меньше, чем знания, и что стань союз больше, узы дружбы, которыми все они так дорожат, ослабнут. Принц, Хеллам и Уэфт разделяли обе точки зрения, однако Уэфт склонялся к позиции Рассела, Хеллам — к противоположной, а принц решил воздержаться. Рассел, который рассчитывал на то, что решение будет принято единогласно, сперва досадовал, затем смирился и пошел на компромисс, приняв за максимум девять человек. Число определилось после того, как все признали, что найти трех достойных кандидатов им не удастся за всю жизнь. Впрочем, добавил Уэфт, у них и сейчас ни одного подходящего кандидата на примете нет, да и в ближайшем будущем вопрос вряд ли возникнет. Зато все остались довольны дискуссией, затянувшейся на еще один бокал бренди, и о потраченном времени никто не сожалел.

Заключительное слово сегодня произносил Ленокс. Это право давалось каждому по очереди. Вообще-то речь представляла собой не что иное, как тост за продолжение взаимной дружбы. Ленокс вынул и положил перед собой листок бумаги из коричневой папки.

— Джентльмены, — сказал он, — каждые два месяца мы встречаемся здесь, чтобы восславить любимую нами античность. Да позволено мне будет назвать эти шесть вечеров счастливейшими в году. Чтение древних авторов — Вергилия, Полибия, Тацита, Овидия — для меня занятие ежедневное и, стало быть, не редкость. Редкость — оживленные умные беседы с близкими по духу людьми. Редкость — наша непринужденность в краткие часы общения. Редкость — это счастливая возможность, дарованная нам. Как заметил еще Марк Аврелий, жизнь скоротечна, но она сама по себе — счастье и везение. Поднимем же бокалы за то, что наши скоротечные часы осеняет дух веселья и дружбы!

Раздавшиеся аплодисменты означали торжественное, твердое и неподдельное одобрение — все подняли бокалы. Во мраке ночного города маленькое окно их комнаты светилось, как огонь маяка.

Соучредитель общества «Сентябрь», уволенный в запас из второго батальона двенадцатого Суффолкского полка, недавно скончавшийся майор Питер Уилсон — каким он был?

На следующее утро снова шел дождь, и поздно вставший Ленокс в шлафроке и комнатных туфлях занял привычное для раздумий место — у камина. Он пил чай и вспоминал странную и на первый взгляд бессмысленную смерть Уилсона. Тот ведь наверняка получал хороший пенсион, безусловно, гордился прекрасной карьерой и мог радоваться жизни в кругу — предположительно — близких друзей. Чем дольше Ленокс размышлял о самоубийстве, тем меньше в него верил.

После завтрака, облачившись в синий утренний сюртук, он отправился пешком по Парк-лейн: решил нанести визит разговорчивому швейцару, служившему в обществе «Сентябрь» и клубе «Библиус» одновременно.

В противный, мелко моросящий дождь дома по сторонам Сент-Джеймсского парка казались серыми, тоскливыми и — даже если в окнах виднелся тусклый свет — безлюдными. Улицы заволакивал туман. Не успел Ленокс дойти до берега Темзы, как белая пелена сгустилась, а еще через несколько шагов стала почти непроницаема. Вплотную подойдя к массивному зданию на Карлтон-Гардене, под крышей которого соседствовали оба клуба, Ленокс разглядел в дверях незнакомого пожилого швейцара.

— Добрый день, я рассчитывал увидеть здесь Томаса Хеллоуэла.

— Он заступит через полчаса, сэр.

— Вот как? Жаль! А не знаете ли вы, где он сейчас?

— Скорее всего завтракает в ближайшем пабе, сэр.

— Не подскажете, в каком именно?

— В «Королевском дубе», сэр, это прямо по переулку.

— Благодарю вас.

Не только этот, но и множество других пабов в Англии назывались «Королевский дуб» в честь дуба в Шропшире, в дупле которого Карл Второй прятался от войск республиканской армии после сражения, закончившего Гражданскую войну. Паб был заурядный: низко свисавшие лампы вечно покачивались, в трепещущем свете оплывающих свечей все казалось землистым: и отделанная желтой латунью стойка, и закопченные деревянные столы. Ленокс нашел Хеллоуэла рядом с баром; боясь испачкать отутюженный костюм, швейцар расправил на груди салфетку и, прихлебывая из кружки кофе, уплетал яичницу с ветчиной. От еды он оторвался только тогда, когда бармен с пышными, мокрыми от пива усами спросил у Ленокса, что тот будет пить.

— Полпинты легкого пива, раз на то пошло, — сказал детектив, кладя мелочь на прилавок.

— Мистер Ленокс? — в замешательстве пробормотал Хеллоуэл.

— Совершенно верно. Надеюсь, вы не против побеседовать?

— Ни в коей мере… Только я больше ничего не знаю об убийстве, а то бы сам вас сыскал.

— Дело как раз в том, что я сам кое-что выяснил и хотел бы задать вам несколько вопросов.

Швейцар посмотрел на него с сомнением.

— Я не обвиняю никого из ваших работодателей. Просто хочу узнать о них побольше, понимаете? Цель-то у нас общая — и у членов клуба, и у меня, и у вас. Вы же их хорошо знаете, правда? Они ревностно оберегают свой мир, не хотят никого туда впускать, верно?

Хеллоуэл закивал с видом знатока:

— Точно сказано, так оно и есть.

— Может уйти много времени, прежде чем они осознают, что мы заодно.

Снова кивок. Ленокс понял, что надо ковать железо, пока горячо, и задал следующий вопрос:

— Том, мне бы хотелось побольше узнать о Питере Уилсоне.

— Майор Уилсон? Совсем неплохой был старик, заправский вояка — ну, знаете, любил порядок и все такое.

— А с остальными он ладил?

— Вы про тех, кто в обществе?

— Да.

— Вроде бы да. Они были большие приятели с Алленом — ну, для нас-то он, конечно, «лейтенант Аллен».

— Завсегдатай?

— Да нет, не то чтобы, но всякий раз заходил с майором.

— А не могли бы вы назвать завсегдатаев?