Два-три раза в неделю, по утрам, если только он не вел расследование, Ленокс вез свой ялик из Лондона в Хаммерсмит и на веслах спускался по реке в Мэйфер, начинающийся сразу за Парламентом. Менее всего эти прогулки нравились кучеру, в чьи обязанности входило водружать лодочку на крышу экипажа, а по возвращении хозяина прилаживать ее обратно. Зато Ленокс получал ни с чем несравнимое удовольствие. Он любил утреннюю греблю и чувство одновременного пробуждения с миром.

Привычка сложилась давно. В Харроу, [2]где он жил и учился в школьном доме Друриз (том самом, к которому в свое время принадлежали лорд Байрон, а также лорд Пальмерстон, [3]скончавшийся год назад), преподаватель заметил его рост и предложил войти в команду Друриз по гребле. Позже, в Оксфорде, он выступал в гребле на восьмерках за Бейллиол-колледж (для высшей университетской лиги, «синих», Ленокс был легковат) На выпускной он сделал себе подарок — гоночную лодку-одиночку. С тех пор она изрядно устарела и побилась, но отнюдь не утратила своих достоинств в его глазах. Спасибо гребле — Ленокс оставался в прекрасной форме и вообще почитал за честь оказаться один на один с рекой.

Ленокс глубоко вдохнул и вылез из лодки. Поджидавший кучер накинул на него плащ, подал холодный чай, а сам, взвалив на себя ялик, медленно направился к экипажу. Ленокс сделал несколько жадных глотков и крикнул кучеру, что домой пойдет пешком. Ноги отказывались подниматься по ступенькам набережной, каждый мускул болел, но само изнеможение, как и короткая пешая прогулка, были в радость.

Только что пробило семь, а к восьми должна была прийти на завтрак леди Джейн. Ленокс наскоро принял душ, переоделся, разведал, что готовит Элли, его кухарка, и без четверти восемь уже сел просматривать утреннюю почту Ничего интересного, если не считать длинного послания от итальянского друга по переписке, который, перемежая английский латынью, возмущенно доказывал, что взгляды Ленокса на общественное значение рабства в эпоху императора Адриана ошибочны. С улыбкой прочитав письмо, Ленокс заложил им страницу в купленной накануне книге, чтоб не забыть вовремя ответить. Еще его внимание привлекла визитная карточка от некоего Джона Беста. Имя было незнакомое.

— Джон Бест, кто это? — обратился он к Грэхему.

— Молодой человек, сэр. Заходил вчера вечером.

— Не знаю такого.

Тут послышался стук в дверь, пришла леди Джейн. Затрепетало сердце, гулко и радостно зазвучали невысказанные слова. Ленокс поправил галстук и направился в холл, где гостью уже встречал Грэхем.

— Привет! — весело воскликнул он.

— О, привет, Чарлз! Как я рада тебя видеть! — повернулась к нему леди Джейн, что-то говорившая Грэхему.

— И это взаимно, разумеется. Все хорошо?

— Да-да, конечно. Только мы долго не встречались.

Она снимала перчатки, шарф, отдавала Грэхему жакет.

— Что верно, то верно. Боюсь, придется тебе за это попенять.

Так оно и было. По сложившейся традиции они встречались почти ежедневно, но в последние несколько недель впервые за пятнадцать лет — он почти потерял леди Джейн из виду, и это теперь, когда ее присутствие стало для него насущной необходимостью! Однако самая большая загадка, о которой Ленокс не спешил говорить, заключалась в другом: неделю назад, в полдень, он видел, как коляска леди Джейн отъезжала от убогого жилища в районе Севен-Дайлс.

— Полно, всего-то несколько дней.

— Да, но соседство, подкрепленное дружбой, требует ежедневных встреч.

— Это правило непреложно? — засмеялась она.

Он шутливо нахмурил брови:

— Да!

— В таком случае постараюсь исправиться. — Она уже шла к нему навстречу. — Прости меня, Чарлз. — Нежные губы легко коснулись его щеки.

Леди Джейн Грей овдовела очень рано. Ее горячо любимый муж, лорд Дийр, геройски погиб в бою через несколько месяцев после свадьбы. Сама она была из Суссекса, из рода еще более древнего, чем Леноксы, и дети двух самых именитых семейств выросли вместе в заповедном уголке сельского рая.

Прелестная, милая, хотя, возможно, и не красавица, она смотрела на мир кроткими, широко распахнутыми глазами, а на губах, то розовых, то алых в зависимости от погоды, всегда играла улыбка. Леди Джейн редко следовала за модой, но выглядела модно всегда. Безыскусную прическу одни находили скучной, другие — в том числе, разумеется, Ленокс, которому нравились пышные вьющиеся волосы, — главным украшением леди Джейн.

В любом случае внешность не играла особой роли — секрет ее обаяния был в характере. Она живо интересовалась самыми разными вещами, но не ставила это себе в заслугу, и в речи ее всегда сквозил мягкий юмор. Леди Джейн принадлежала к высшим кругам лондонского, а когда приезжала навестить своего брата, графа Хотона, так и Суссекского общества, но с легкостью относилась к тому могуществу, которое давали ей влиятельные друзья и связи. Привязанности меняла редко и, где бы ни появлялась, вызывала к себе расположение, перераставшее в счастливую дружбу.

Тем не менее шепоток за спиной утверждал, что за ее оживленностью струится шлейф печали: как-никак, а уже много лет она жила одна, вдовая, без детей. Ленокс знал, что одиночество ее не тяготит, но боялся, что иногда — пусть изредка, пусть ненадолго — ей становится тоскливо. Однако он никогда не преступал границ дружбы и не спрашивал, так ли это на самом деле. Когда ему казалось, что лицо ее грустнеет, он только старался больше заботиться о ней — по-дружески.

Такова была леди Джейн Грей, лучший друг Чарлза Ленокса и женщина, которую он любил больше всех на свете.

Рука об руку они прошли мимо кабинета в столовую, где высокие спинки стульев окружали резной обеденный стол красного дерева, на дальнем конце которого был накрыт завтрак.

— Как дела? — спросила леди Джейн у Ленокса, придерживавшего ей стул. — Раскрыл что-нибудь за последнее время? С Эдмундом видишься?

— У него все прекрасно, обедал с ним не далее как вчера. Есть какие-то неясности с военным финансированием, но он разберется. — Ленокс сел за стол напротив леди Джейн. — А расследовать нечего, но очень бы хотелось.

— Давай я ограблю банк?

— Ты могла бы? Вот спасибо.

Она рассмеялась.

— Есть ведь, наверное, и хорошая сторона в том, что у тебя затишье? Подумай о новой поездке. — (В умении прокладывать маршруты, не вставая с кресла, Ленокс не знал равных, однако его тщательно составленные планы редко воплощались в жизнь.) — На худой конец, выясни, с чего начинался завтрак в Древнем Риме! Дай голове отдохнуть, пока новое расследование на подходе.

— Ты безусловно права: жаловаться глупо.

— Нет, правда, с чего начинался римский завтрак?

— С тарелок, надо полагать.

— Чарлз! — воскликнула леди Джейн, прикидываясь оскорбленной.

Ленокс рассмеялся:

— Хорошо-хорошо! Даю слово, что узнаю.

— Можешь не сомневаться, я не забуду и потребую отчета. — Она взяла с подноса поджаренный хлебец, чтоб положить на него глазунью. — Знаешь, кого я вчера видела?

— Кого же?

— Только тебе не понравится.

— А… Значит, Барнарда, — нахмурился Ленокс.

— Правильно.

Бывший член Парламента и нынешний директор Монетного двора, Джордж Барнард слыл чуть ли не первым богачом в Лондоне, а по сути был — в этом Ленокс ни минуты не сомневался — самым бессовестным вором за всю историю Англии. Последние несколько месяцев детектив медленно распускал петли страховочной сетки, сплетенной Барнардом, и вел подкоп под фасады высокого положения и неприступной репутации, скрывавшие неприглядную правду. В шайке Молотка, работавшей на Барнарда, нашлась прореха, ниточка из которой тянулась наверх, к директорским махинациям. Но поскольку расследование велось тайно и речь шла не о заурядном преступнике, времени уходило в два раза больше, а доказательств набиралось в два раза меньше.

— Цветет, как всегда? — Ленокс раздраженно тыкал вилкой в жареный гриб. Одного упоминания о Барнарде хватило, чтобы разрушить долгожданное удовольствие от встречи с леди Джейн.