— Разумно.

— Вспомним теперь про спрятанную под котом записку с шифром. Вероятно, Пейсон чувствовал, что оставлять записку на видном месте нельзя, и ему пришлось убить кота, чтобы замаскировать послание. Трудно сосредоточиться на поисках — если бы кому-то вздумалось искать письмо, — когда посреди комнаты лежит дохлое животное.

Мак-Коннелл сухо рассмеялся:

— Пожалуй, здесь ты меня убедил. Но почему тогда не выразиться более понятно?

— Возможно, что-то ему подсказывало, что и кот не гарантия, а рисковать не хотелось. Знал ли он, что Дабни грозит опасность? Тоже возможно. Или не хотел подвергать угрозе мать. Или Стампа. Причин — хоть отбавляй.

Мак-Коннелл нахмурился.

— Постой, Ленокс, а что ты ответишь, если я выложу такой аргумент: яд коту подмешали заранее, а убили час спустя. Если Пейсон спешил, откуда у него лишний час?

— Но ведь тот же аргумент можно выставить против нашего преступника — или преступников: задерживаться в комнате жертвы им хотелось бы меньше всего, ты согласен? В колледже круглосуточная пропускная система, любой незнакомец сразу бросается в глаза. Что до Пейсона, то, думаю, он подозревал об опасности. Поэтому и был рассеян с матерью, нервничал — а ведь обычно он почтительный и любящий сын. Есть и другой вариант: Пейсон обнаружил, что кота отравили, и решил — пусть уж бедное животное сослужит ему последнюю службу.

— Так в чем же, в конце-то концов, смысл этой службы?

— Вот это самое интересное. Трудно разобрать, был ли кот нужен только для маскировки послания или он сам — послание? Нам с тобой.

Некоторое время они молчали; Мак-Коннелл, видимо, что-то обдумывал. Наконец он опустил нож и вилку и сказал:

— Знаешь, Чарлз, очень благородно с твоей стороны говорить «нам».

Было видно, что слова дались ему нелегко.

— Забочусь о себе, только и всего, — ответил Ленокс. — Не будь ты так полезен, я бы давно с тобой расстался.

Оба расхохотались и вновь принялись за еду. Разговор свернул на другие темы, и Ленокс продолжал его с удовольствием, но искра неподдельного интереса, мелькнувшая в глазах Мак-Коннелла, когда речь шла о несчастном нелепом коте, теперь погасла. Вскоре шотландец окончательно отложил нож и вилку. Он больше не смотрел на собеседника и вытащил из кармана фляжку.

Чуть погодя Мак-Коннелл отправился в гостиницу спать, а Ленокс — в «Митру», найти Энди Скратча. («Четвертый паб задень», — подумал он улыбаясь.)

Рослый здоровяк с приветливым лицом — вот каким оказался Скратч. И нашел его Ленокс, как и ожидалось, за игрой в карты. Его партнер — маленького роста, но сильный на вид мужчина (не исключено, что бывший жокей или боксер в легчайшем весе) — стоял за барной стойкой, а горстка арахиса между игроками помогала им вести счет взаимных долгов.

— Не могли бы вы уделить мне минутку? — обратился Ленокс к Скратчу.

— Разумеется. Что будете пить?

— Э… полпинты горького пива, будьте любезны. Благодарю.

Скратч кивнул бармену:

— Ты не возражаешь, Боб?

Бармен отошел к бочке с краником, и молодой человек повернулся к Леноксу:

— Чем могу быть полезен?

— Дело касается Джорджа Пейсона и Билла Дабни. Они пропали.

— Дабс и Джордж? Да будет вам! Не далее как третьего дня я видел их в обеденном зале!

К какому бы колледжу вы ни принадлежали — обеденный зал всегда говорил об удовольствии; всякий выпускник вспоминал его прежде всего, едва речь заходила об Оксфорде. Студенты ели, пили, а главное — веселились за поставленными в длинные ряды столами, а из-за стоявшего на возвышении профессорского стола на них строго взирали преподаватели колледжа. Здесь были и пространная молитва по-латыни, и щедрые запасы вина, и преломленный в хрустале огонь свечей, от которого нестерпимо хотелось перенестись в прошлое. Многие из тех, с кем Ленокс три года просидел рядом в Бейллиол-колледже, оставались его ближайшими друзьями и по сей день.

В обеденных залах как Оксфорда, так и Кембриджа издревле прижилась одна забава, под названием «подкинь пенни». Если кому удавалось тайком подкинуть или уронить монетку с профилем королевы в соседский бокал, хозяину надлежало выпить содержимое бокала залпом, дабы «спасти королеву от гибели в морской пучине». Вот почему во время ужина сотрапезники прикрывали бокалы рукой…

В очередной раз Ленокс кратко описал положение. Общаться со Скратчем было приятно, и полпинты быстро закончились, но ничего существенного молодой человек сообщить не мог. Чарлз попросил его внимательно следить за всем, что может касаться двух друзей, и поблагодарил за выпивку.

Напоследок он все же задал еще один вопрос:

— А вы не слышали о таком обществе — «Сентябрь»?

— Слышал, конечно, — последовал ответ. — У меня ведь отец военный.

Ленокс сидел в «Дерне», глоток за глотком смакуя хмельное темное пиво-стаут. Он пристроился на диванчике в нише у окна, раньше у этого места имелся чуть ли не официальный хозяин — Джек Фарриор, уважаемый профессор математики из Мертон-колледжа. Каждое утро в одиннадцать старина Фарриор приходил в «Дерн» и работал над своей великой теоремой о простых числах — обещал построить доказательство, опираясь на труды Гаусса. О проделанной работе профессор судил по пустым стаканам: когда их число доходило до шести, он знал, что на сегодня хватит. Специально для этой цели бармену было велено не убирать стаканы со стола, дабы Фарриор вел им счет. «Бьется над математической задачей века, а до шести без чужой помощи сосчитать не может!» — веселился, бывало, Эдмунд.

А однажды Фарриор застукал Ленокса и его друга, Кристофера Комптона, за воровством. Они прокрались на территорию Мертон-колледжа, чтобы похитить рождественский пудинг, испеченный специально для мертонской профессуры. На приготовление пудинга требовался месяц, и основную часть этого времени он лежал под слоем земли на лугу Крайст-Черч. «Стащи пудинг» — так называлось развлечение, которое придумал Ленокс на третьем курсе. Чтобы подобраться к лугу с противоположной стороны, шутники выкрали лодку-плоскодонку, бесшумно спустились в ней по реке, высадились на лугу и принялись выкапывать угощение. Все шло как по маслу, пока на них не наткнулся Фарриор. Отпираться не имело смысла — их застигли с поличным: оба в грязи, с лопатами, в рабочей одежде.

С минуту он разглядывал их молча. А потом спросит, не выпуская изо рта трубку:

— Сколько будет два плюс пять?

— С утра было семь, — ответил Комптон.

— А три плюс четыре?

— Должен признать, тоже семь.

И тогда Фарриор — глаза у него озорно блестели — сообщил:

— Не люблю я рождественский пудинг. С самого детства не люблю. Ждешь-ждешь — а потом одно разочарование.

И удалился. А Ленокс с приятелем, покатываясь со смеху, завершили начатое.

Как и кража знаменитых канделябров из Уодем-колледжа и перевод оленей из парка Модлин-колледжа во двор колледжа Брейзноуз, этот случай вошел в предание колледжа Бейллиол, и по сей день передаваемое народной молвой каждому следующему поколению первокурсников.

Сколько всего вспоминалось в «Дерне», сколько таилось за каждой мелочью! Маленькая таверна с низкими потолками, уймой меблированных комнат, запахом ячменя, почерневшими бочонками эля и стеклянными графинами для бренди — Ленокс любил ее. И из этого тоже складывалась любовь к Оксфорду.

Скоро он поднимется в свою комнату. Вот только поразмышляет еще немного.

Перед ним лежала книга, которую дал ему Энди Скратч: «Герои Пенджаба». Речь в ней шла об англо-сикхских войнах двадцатилетней давности. В одной из глав мельком упоминалось общество «Сентябрь» — его основали после войны офицеры, принимавшие участие в боевых действиях тех лет. В книге утверждалось, что общество помогает им поддерживать тесную связь.

Но вот в чем вопрос: что общего между обществом бывших военных и студентами Джорджем Пейсоном и Биллом Дабни? Что все-таки могло их связывать? Или это ложный след?