Вынув ручку, Паскис протянул ее Долишу.

— Мистер Долиш, не могли ли вы положить эту ручку мне на стол, когда в следующий раз привезете сюда кого-нибудь в мое отсутствие? Разумеется, не считая курьеров.

Лифтер взял ручку и опустил ее в карман форменной куртки. За все время, пока они поднимались в вестибюль, он не произнес ни слова.

В кабинете Паноса пахло сардинами, а усы главного редактора «Газеты» блестели от масла. Измятая голубая рубашка была усыпана крошками, ворот расстегнут, а узел галстука висел где-то на уровне второй пуговицы. По выражению блестящих черных глаз Фрингс понял, что дела идут отлично.

— Где это ты так вывозился? — спросил Панос, с изумлением глядя на покрытого копотью Фрингса.

— Я был на пикете.

— Слышал про это дело. Собрал материал?

Панос любил прикидываться идиотом. Обычно это происходило, когда он чуял что-нибудь сенсационное.

— Я говорил с Берналем. Вот это по-настоящему крупняк. Все остальное можно увидеть на улице.

Панос просиял.

— Ты записывал? Отдай это Клима. Он там тоже был. Влез в самую гущу. Состряпает репортаж, так что твоя информация пригодится.

Панос внимательно посмотрел на своего ведущего репортера. Он ждал, что тот сейчас взорвется из-за уведенной из-под носа сенсации, но Фрингс был под кайфом и не слишком расстроился. Мысль о том, что Панос ждет от него истерики, даже заставила его улыбнуться. Прищурившись, главный крикнул секретарше:

— Вызови ко мне Клима.

В ожидании Клима, Панос вынул из стола две сигары. Он был заядлым курильщиком, но редко кому предлагал свои элитные кубинские сигары. Это было признаком особо хорошего настроения. Фрингс смотрел, как Панос срезает кончики сигар специальным резаком в виде миниатюрной гильотины. Ходили слухи, что Панос по каким-то неведомым причинам опробовал свою гильотину на мизинце некоего Кантора. Фрингс как-то встретил Кантора и заметил, что мизинца у него нет, но объяснений относительно его отсутствия, естественно, не получил.

Панос развалился в кресле, посасывая сигару. Время от времени он, как огнедышащий дракон, выпускал изо рта клубы дыма. Фрингс слегка осовел от сигары, наложившейся на выкуренный чуть раньше косяк. Наконец пришел Клима, хилый плешивый человечек в болтающемся костюме и грязном галстуке. Несмотря на все усилия привести себя в порядок, он все еще был в саже.

— Que pasa? [1]— спросил он Паноса.

— Пока ты там глазел, как копы молотят забастовщиков, Фрингс занимался делом.

Клима высоко поднял облезлые брови. Подбородок у него был покрыт красноватой коростой от бритья, под глазами набрякли темные мешки.

Вынимая блокнот, Фрингс подумал, что Клима, наверное, чем-то болен.

— Возьми у Фрингса блокнот. Там записано интервью с Берналем, — продолжал Панос.

— Сегодняшнее?

— Да, сегодняшнее. Тебе повезло. Можешь использовать это интервью в своем репортаже о забастовке. Справишься?

Клима с готовностью кивнул, несколько смущенный неожиданным поворотом событий. Он вопросительно взглянул на Фрингса, но тут на него обрушился Панос:

— Чего ты ждешь? Иди и пиши, ради Бога!

Панос махнул сигарой в сторону Клима, и тот убрался, бросив прощальный взгляд на Фрингса, который с преувеличенным смирением пожал плечами.

Когда Клима ушел, Панос криво усмехнулся, выпустив из уголка рта струйку дыма.

— Хочешь знать, что я для тебя приготовил?

Фрингс кивнул.

Открыв верхний ящик стола, Панос вынул конверт и бросил его через стол Фрингсу. Конверт выписал в воздухе причудливую кривую и упал на пол. Репортеру пришлось встать и поднять его. Письмо предназначалось Фрэнсису Фрингсу — так он подписывал свои статьи. Вместо адреса было только название «Газеты» без указания штата, города или улицы. Однако на конверте была проштампованная марка — значит, послание пришло по почте. Конверт был вскрыт.

— Теперь уже и почту мою проверяют? — полушутя спросил он.

— Только если там есть что-то интересное. Почитай-ка.

Фрингс так и не понял, шутит Панос или говорит всерьез. Он открыл конверт. На листке простой белой бумаги карандашом было написано:

Фрингс, пожав плечами, взглянул на Паноса.

— Это может быть кто угодно.

Панос покачал головой.

— Розыгрыш.

— Посмотри на марку, Фрэнк.

Фрингс осмотрел конверт. Он был проштемпелеван два дня назад, до того как взорвали дом Блока. У Фрингса перехватило дыхание. Панос сиял.

— Понимаешь теперь, почему я так размяк, что даже угостил тебя своей лучшей сигарой?

Фрингс кивнул, раздумывая над тем, кто стоит за этим письмом.

— Эй, ты опять обкурился? — строго спросил Панос.

— А что делать, если голова раскалывается? — пожал плечами Фрингс.

— Ты у меня кончай с этим делом.

Фрингс усмехнулся:

— Хочешь уволить меня? Давай валяй. «Триб» наверняка заинтересуется этим письмом.

Главный редактор засмеялся, выплевывая струйки дыма.

— Остряк ты, Фрэнк. С чувством юмора у тебя все в порядке.

Пул тяжело опустился на нары. Камера была набита потными, покрытыми копотью рабочими — членами профсоюза. Упершись локтями в колени, Пул подпер руками свою массивную голову. Сокамерники освободили для него место, потому что он был другом Карлы и к тому же его избили. Потерев рукой затылок, сыщик почувствовал шишку величиной с небольшой лимон. На волосах засохла кровь. От жары и запаха человеческих тел к горлу подкатывала тошнота. Двое мужчин, сидевших рядом с ним, переговаривались на незнакомом языке. Потом послышался скрежет металла и громкий скрип петель. Это открылась дверь тюремного блока. Шум моментально стих, но тотчас же возобновился, когда на тюремщиков обрушился шквал разноязычных криков, доносящихся из камер.

Пул услышал, что по коридору кто-то идет. Шаги затихли на пороге их камеры. Он низко опустил голову.

— Всем отойти от двери.

Уголком глаза Пул заметил, что люди отступили от двери и застыли в угрожающих позах по периметру камеры. В замке звякнул ключ, послышался лязг отодвигаемого засова.

— Пул.

У Пула застучало сердце, в лицо бросилась кровь. Он сидел, не поднимая головы.

— Пул!

На этот раз окрик прозвучал более настойчиво.

Подняв голову, Пул увидел трех полицейских с дубинками, одетых в серую форму спецназовцев. Впереди стоял невысокий плотный мужчина средних лет. Те двое, что виднелись за ним, комплекцией напоминали атлантов, держащих на плечах небесный свод.

— На допрос. Вставайте.

Пул поднялся с нар. Сделанное усилие заставило его пошатнуться. Он медленно направился к двери. Сокамерники сочувственно провожали его взглядами, готовые в любую минуту взорваться. И тут один из них выкрикнул что-то по-португальски. Между заключенными словно пробежала искра — они загалдели и затрясли кулаками, продолжая, однако, оставаться у стен. Двое дюжих спецназовцев выступили вперед, держа наготове дубинки. Их лица ничего не выражали, но напряженные позы выдавали страх.

Пул подошел к двери, и старший сделал шаг в сторону, чтобы пропустить его в коридор. Двое других, не поворачиваясь спиной к заключенным, тоже вышли наружу, после чего старший запер дверь камеры. Потом, под неусыпным вниманием своих подручных, стоявших с дубинками наперевес, он надел на Пула наручники. Пул был здоровее этих ребят и в честном поединке не уступил бы ни одному из них, но за ними было численное преимущество, а он, кроме того, был не в форме.

Его отвели в комнату для допросов и оставили одного. Пул сел на металлический стул, прикрученный болтами к полу. Рядом был стол, зафиксированный таким же образом. Под потолком горела лампочка в проволочной сетке. Картину довершали голые белые стены и серый цементный пол. Стены были в каких-то разводах, и Пул представил, как уборщицы, стоя на коленях, отмывают их от пятен крови.