Паскис быстро нашел в списке обвиняемых Граффенрейда. Дело было ничем не примечательное. Со стороны обвинения выступал заместитель окружного прокурора, защитником был известный адвокат, который обычно вел уголовные дела такого сорта. Председательствовал главный судья, ныне покойный. Был вынесен приговор: «Виновен в преднамеренном убийстве», — однако зал суда был обозначен необычно — NC. Паскис полез в конец книги, где находился список сокращений, но в перечне залов суда такого обозначения не обнаружил. Там было только ВС, и он решил, что произошла опечатка. Ведь на клавиатуре машинки В и N расположены рядом. Если дальнейшие изыскания не приведут к другим результатам, можно будет принять эту версию.

Поставив том на место, Паскис пошел к другой полке, где стоял том «Заключенные. Исправительные учреждения Города и Штата — 1927». Она была тоньше, чем «Приговоры», и содержала списки осужденных, места и сроки их заключения, а также даты помещения в тюрьму и освобождения, приходившиеся на 1927 год. Поиски не заняли много времени. Паскис просмотрел алфавитный указатель, потом список узников в каждом из двадцати трех исправительных учреждений. Фамилия Граффенрейд отсутствовала. Паскис положил книгу на тележку, вернулся к прежней полке и забрал «Приговоры уголовного суда — 1927».

Добравшись до своего стола, он обнаружил, что приходивший курьер унес отобранные дела, оставив взамен длинный список новых заявок. Паскис взял список, но, прежде чем приступить к работе, вернулся в «конюшню» и поставил оба тома на место. За все время его пребывания в Подвале к нему еще ни разу не зашел кто-нибудь посторонний, но, учитывая напряженность момента, не следовало держать у себя эти книги дольше, чем необходимо.

— Как дела, Фрэнки?

Фрингс пожал плечами. Он хорошо знал полицейского Рейнольдса, дежурившего на месте взрыва в доме Альтабелли. Раньше оба частенько захаживали в один бар в центре города. Потом Фрингс стал знаменитостью, а Рейнольдс пересел в патрульный фургон.

— Ты все еще с Норой Аспен?

Фрингс иронично скривил губы.

— Удивляюсь, как она до сих пор меня терпит.

Рейнольдс бросил на него понимающий взгляд. В Театральном квартале, таком оживленном по вечерам, сейчас царило затишье. Погас манящий свет рекламы, а там, где в антрактах прогуливалась публика в мехах и смокингах, сновали посыльные, мели мостовую дворники и пополняли свои запасы владельцы баров. Улицы, которые вечером заполоняли толпы нарядных театралов, сейчас перегородили фургоны для доставки продуктов. Их разгрузка периодически грозила парализовать работу городского транспорта.

— Хочешь взглянуть? — спросил Рейнольдс.

Фрингс кивнул.

— Я пойду с тобой. Шеф никого не велел пускать в одиночку.

— Отлично. Заодно и поговорим.

Полиция уже частично разобрала завалы. В оставшемся мусоре копались с десяток полицейских. Фрингсу показалось, что на этот раз место взрыва выглядело несколько иначе. Дом Блока обвалился на улицу, а этот рухнул внутрь.

— На сей раз взрывчатку заложили снаружи? — предположил репортер.

Он опять был под кайфом. Мигрень, как всегда, создавала проблемы. Он выкуривал косячок, чтобы унять боль, но когда голова проходила, брался за другой, чтобы продлить удовольствие. Он уже покурил сегодня утром у Норы, когда та была в душе. Для этого вышел на пожарную лестницу снаружи дома. Когда она выплыла из ванной, он вел себя как ни в чем не бывало, и, кажется, она ничего не заметила, хотя с точностью утверждать он бы не рискнул. В этом было все дело. Он не совсем доверял своему восприятию действительности, и это подрывало веру в себя. Поэтому он решил проверить себя на Рейнольдсе.

— Точно. Похоже, тот, кто это сделал, сунул в сумку штук пять динамитных шашек, положил ее на тротуар и поджег длинный фитиль.

— Такая же бомба, как у Блока?

Рейнольдс пожал плечами.

— Там тоже был динамит. И наверняка те же ребята, ну сам знаешь.

Он взглянул на Фрингса, журналист утвердительно кивнул.

— Неофициально я тебе скажу: мы уверены, что эти два взрыва связаны между собой. А официально — мы расследуем такую возможность. Понял?

— Логично.

— У Блока сверток кинули в окно с уже зажженным фитилем, — продолжал Рейнольдс. — Там тоже был длинный фитиль.

— А почему у Альтабелли не сделали то же самое?

— Альтабелли сказал, что у него на всех окнах решетки, потому что в Театральном квартале по ночам не совсем спокойно.

Они подошли к развороченному тротуару, где был воткнут флажок.

— Центр взрыва, — пояснил Рейнольдс.

— А это что? — поинтересовался Фрингс, указывая на два круга, нарисованных мелом рядом с дырой.

— Черт. Там было двое детишек. Мы нашли то, что от них осталось, на противоположной стороне улицы. Обоих разорвало на куски. Они сунулись к сумке из любопытства, а в это время рвануло… — горестно сообщил Рейнольдс.

— Господи, — содрогнулся Фрингс. Нагнувшись, он поднял обожженный кусок кирпича. — А что с Альтабелли?

— С ним все в порядке. Говорит, что задержался на работе. Один из наших парней слышал, что его нашли в борделе на окраине Холмов.

Фрингс отбросил кирпич. Воняло горелыми химикалиями и жженой глиной. У него начали слезиться глаза, запершило в горле. Рейнольдс, казалось, ничего не замечал.

Убиты двое детей. Два невинных ребенка погибли, а Альтабелли, распутничавший в борделе, остался цел и невредим. Правда, разрушен его дом. Но все же…

Глядя на взорванный дом Альтабелли, Фрингс спросил:

— Не для протокола: кто, по-твоему, это устроил?

Рейнольдс рассмеялся.

— Я думал, ты знаешь. Это ведь ты пишешь об этом. Могу только сказать, начальство прямо из штанов выпрыгивает. Им не понравится, что я точу с тобой лясы, хотя они и знают, что мы старые приятели. Иначе тебя бы и близко не подпустили. Так кто же? Профсоюзники? Анархисты? Мы не знаем, кто из них. Зачем они это сделали? А разве им нужен повод?

Фрингс недовольно нахмурился. Всегда есть причины, хотя ни полиция, ни городские власти, ни пресса не хотят этого признавать. Фрингс не брался утверждать, чего больше в таком отношении: недопонимания или намеренного игнорирования, — но мысли на этот счет у него были.

Из развалин Рейнольдса окликнул какой-то полицейский. Посоветовав Фрингсу никуда не соваться в его отсутствие, тот поспешил к деревянному барьеру. Разговор происходил в спокойном тоне, только жесты выдавали некоторую напряженность. Повернувшись к Фрингсу, Рейнольдс махнул ему рукой. Придерживая шляпу, журналист побежал к нему.

— Какие-то проблемы?

Рейнольдс тревожно сдвинул густые брови.

— Не то слово. У забастовщиков заварушка. Похоже, их разгоняет спецназ и сейчас на улицах идут бои. Нас вызывают туда.

Спецназом называли Отряд по борьбе с подрывной деятельностью, входивший в департамент полиции. Формально он подчинялся шефу, на самом деле силовиками распоряжался непосредственно Рыжий Генри, что держалось в строжайшем секрете. Это вызывало глухое недовольство среди полицейских. Фрингсу показалось, что перспектива спешить на подмогу спецназу не вызывает у Рейнольдса особого энтузиазма. Но, возможно, его восприятие действительности было и вправду несколько искажено марихуаной.

— Я с тобой, — заявил Фрингс.

— Дело твое.

Через час Паскис вернулся к столу с двумя томами. Метод поиска был очень прост. Он открыл оба тома на алфавитных указателях; слева был список осужденных по приговору суда, справа — имена заключенных исправительных учреждений. Обнаружив, что Граффенрейд, который по идее должен был сидеть в тюрьме, так туда и не попал, Паскис решил посмотреть, есть ли еще такие счастливцы. Их оказалось несколько.

Он выписал восемь фамилий — все осужденные были обвинены в убийствах, но тюрьмы почему-то избежали. Имена показались Паскису знакомыми, что, впрочем, было неудивительно — ведь каждое дело хотя бы раз проходило через его руки. Было бы странно наткнуться на фамилию, которая никак не запечатлелась в памяти, пусть даже и смутно.