— Ну ладно, — процедил Каспар. — Времени у нас очень немного. Как тебя зовут?

В ответ мальчик даже не шевельнулся.

— Значит, имени у тебя нет, — сказал Каспар. — А это что такое?! — вдруг воскликнул он и кончиками черных перчаток коснулся затылка мальчика, потом внимательно изучил оставшиеся на перчатках пятна. В неясном свете определить их происхождение он не смог, но на первый взгляд ему показалось, что это кровь. Каспар понюхал их.

— Краска какая-то, — пробормотал он. — Зачем? У тебя что, стригущий лишай?

Мальчик опять не проронил ни звука. Каспар взял его за плечо и повел в глубь здания, где горело несколько свечей.

— Плоховато же о тебе заботятся, — проговорил он. Молчун и Немая попятились назад, на этом их роли в постановке заканчивались. Каспар держал мальчика за плечо, не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно цепко, чтобы не дать улизнуть.

— Не хочешь хотя бы разок в жизни почувствовать себя освобожденным от скверны? — спросил он. — Станешь таким чистым, каким никогда раньше не был. Я могу кое-что для тебя сделать. Покажу искусство, которому долго учился. Прямо здесь. Ну-ка иди сюда, — повернул он мальчика.

От резкого движения тот зашатался, ноги его подкосились, и он едва не упал. Каспар поддержал его, подтолкнул вперед. Мальчик, неловко двигаясь, ступая тяжело и не очень охотно, направился куда указал Каспар. Сколоченный из грубых досок, длинный, покрытый тонким слоем соломы пологий подъем вел на второй ярус здания. Ярусы бойни соединяли люки с болтавшимися цепями.

По мере того как Каспар с мальчиком поднимались, свет от свечей становился все ярче.

На самом верху подъема, откуда хорошо просматривался весь первый этаж, Каспар крепко вцепился в плечо мальчика и всыпал в карман его пальтишка горсть мелких монет. «Не забыть бы сказать Молчуну, чтобы потом вытащил их», — подумал он.

— Смотри сюда. — Каспар развернул мальчика лицом к себе. — Вот что я могу для тебя сделать.

Мальчик поднял глаза, и впервые за все это время в них вдруг мелькнула догадка. Он заплакал, а потом плач его перешел в дикий крик.

— Ну хватит, хватит, перестань, — спокойно произнес Каспар. Внизу Молчун и Немая принялись колотить по стенкам стойл. Крик мальчика быстро потонул в мычании, реве и блеянии.

— Орать — бессмысленно, — продолжал Каспар. — А вот я тебе сейчас покажу то, что действительно имеет смысл.

Пришлось поторопиться, зато вся труппа оказалась на платформе за двадцать минут до полуночи, так что оставалось еще достаточно времени, чтобы понаблюдать, как вокзальные грузчики затаскивают декорации и ящики с костюмами в багажный вагон, а самим затем расположиться в спальных. Представитель железнодорожной компании, отвечающий за отправку театров, пропустил актеров на территорию складов, откуда им было легче пройти на платформу. Наиболее хрупкие вещи и дорогие костюмы бережно несли рабочие сцены. Двигались они быстро и намного опередили актеров, которые, беспрестанно останавливаясь, снова и снова спорили друге другом из-за мест.

Уитлок ездил с четырьмя тяжеленными саквояжами, огромным чемоданом и крошечной собачкой по имени Гусей. Он начал было уже волноваться, не увидев верного Молчуна, но Сэйерс быстро организовал погрузку его багажа. Уитлок добирался до своего места с собачонкой на руках. Актеры, свесившись из окон, смотрели, как владелец театра шествует мимо их вагонов.

Уитлок выпустил Гусси побегать по платформе, и в этот момент к нему приблизился представитель железнодорожной компании, тонкий высокий усатый мужчина в длинном плаще и невысоком мягком цилиндре.

— Мистер Уитлок? — спросил он. — Мистер Эдмунд Уитлок?

— Да, это я, — подтвердил тот с обычным своим высокомерием.

— Купер, — представился подошедший. — Представитель компании «Мидленд рейлвей». Мне очень жаль, что не все ваши люди подошли, но больше задерживать отправку поезда я не могу.

Уитлок, одной рукой подхватив Гусси, вскинул другую, призывая Купера к молчанию.

— Ни слова больше, мистер Купер, — пропел он. — Свободных клеточек в мозгу человеческом очень мало, и у меня они все заняты классикой.

Проговорив это, он скользнул в дверь вагона, оставив Купера разрешать ситуацию с кем угодно. Уитлок ошибался, думая, что на авансцену немедленно выступит Сэйерс. Тот некоторое время назад уже пытался уговорить Купера подождать еще немного, но бесполезно — представитель компании был непреклонен.

Вдруг Сэйерс заметил на краю другой платформы знакомую фигуру. «Не может быть», — не поверил Том своим глазам. Однако поверить пришлось. Оставив поезд и труппу, он метнулся к металлическому мосту над платформами. В минуту он взлетел вверх и оказался в клубах паровозного пара и дыма.

— Брэм! — закричал он, хотя и понимал, что тот его не может услышать. — Брэм! Брэм Стокер!

Крупный ирландец, стоявший на пятой платформе, услышав свое имя, повернулся к мосту. Не узнать его было невозможно. Под два метра ростом, подтянутый мужчина лет тридцати с небольшим, с каштановыми волосами и темно-рыжей бородой. С видом вежливой неуверенности он смотрел, как Сэйерс сбежал с моста на платформу и быстрым шагом направился к нему.

— Прости, Брэм, — проговорил Сэйерс, подходя к нему и восстанавливая дыхание. Если Сэйерс работал на Уитлока, то Стокер работал на Генри Ирвинга, директора выдающегося театра «Лицеум». И хотя Сэйерс в сравнении со Стокером был чем-то вроде менеджера блошиного цирка, они тем не менее оставались коллегами по профессии.

Хотя, наверное, и нет. Сэйерс уловил вопросительный взгляд в глазах ирландца, старавшегося припомнить, кто же стоит перед ним.

— Вы меня не знаете, — сообщил ему Сэйерс.

— Ну почему же? — ответил Стокер. — Вы Том Сэйерс. Известный боксер. Вы играли в пьесе, которую сами же и написали… — Он запнулся.

— «Бой до победы», — подсказал Сэйерс.

— В восемьдесят третьем году вы поступили на работу в гастролирующий театр, — продолжал Стокер.

— Сейчас я управляющий театром у Эдмунда Уитлока.

— За какие же грехи такое наказание? — сухо отозвался Стокер.

— Брэм, у меня к вам есть одна просьба, — произнес Сэйерс, уклоняясь от разговора о характере своего работодателя. — Три человека из нашей труппы не пришли, а поезд уже отправляется. Не могли бы вы поговорить с представителем железнодорожной компании, попросить его задержать поезд? Не намного, всего на несколько минут.

Стокер достал карманные часы, посмотрел на циферблат и, кивнув, пообещал сделать все от него зависящее. Пока они переходили мост, он рассказал Сэйерсу, что в данный момент едет в Шотландию, где присоединится к труппе, которая путешествует в поисках достойного места для новой постановки «Макбета». Проверить игру актеров. Он задержался здесь потому, что оговаривал условия гастролей по провинции с пьесой «Фауст», поставленной ранее и отлично отыгранной в Лондоне.

«Достойное место… Проверить игру актеров…» — мысленно повторил Сэйерс и едва не задохнулся от восторга. Декорации для «Пурпурного бриллианта» Уитлок купил по дешевке у захудалого «Королевского театра» из Блистона, где они валялись без дела в каморке за сценой, среди поблекшего реквизита и ветхого имущества, доставшегося после банкротства местных компаний.

Уитлок, по мнению Стокера, был плохим режиссером и скверным человеком. Он играл в заштатных театрах, водил знакомство с сомнительной аристократией, в солидные места его не допускали, и серьезные театралы не принимали его всерьез. Но он умел держать свое слово и давал людям работу. Плохо или хорошо, но удовлетворял вкусы поклонников актерского искусства. Уитлок вел свой убогий театральный кораблик по бурному жизненному морю и не давал ему разбиться. Не сложись в нужный момент обстоятельства, Стокер и сам бы оставался сейчас актером, правда, хорошим. Он ушел со сцены в зените славы. Эдмунда Уитлока и сотни других директоров таких же передвижных театров он ценил за то, что именно благодаря им профессия актера еще не исчезла; да и что бы сейчас делал сам Сэйерс, если бы не Уитлок.