С утра день складывался неудачно. Объявленные в городе на несколько дней праздники затягивали его поездку, принуждая бесцельно слоняться по улицам. Все конторы были закрыты, никто не мог ему ничего толком объяснить. Сегодня все только и говорили о вечернем бале у губернатора. Себастьян предположил, что и завтрашние его поиски окажутся столь же безуспешными.

Когда-то давно Элизабет изъявляла желание посетить Новый Орлеан, но, зная понаслышке о местных нравах, он не рискнул отправить ее сюда. Город показался бы ей романтичным, каким она и ожидала его увидеть, но было в нем что-то смущающее. Самыми красивыми оказались именно те районы, которые женщинам лучше было бы обходить стороной. Креольское наследие Французского квартала медленно угасало, уступая место странной новой разновидности морального упадка. Казалось, зарождается новый мир, чарующий и комфортный, но где все перевернуто с ног на голову. Греховные дела творились с удивительной любезностью, сопровождались самыми учтивыми манерами. В изысканной архитектуры зданиях прятались публичные дома, рекламировавшиеся как спортивные клубы и литературно-художественные салоны. Мадам выдавали себя за тренеров и покровительниц искусств, проститутки представлялись ученицами. На этом маскировка их прямой деятельности заканчивалась, и начинался деловой разговор.

Находившийся за старым кварталом шумный, огромный Город полумесяца жил своей обычной деловой жизнью. Открывались многочисленные магазины, в небо устремлялись небоскребы. Именно здесь, насколько понял Себастьян, и отбрасывались запреты, неприкрыто демонстрировались и господствовали истинные страсти. Кто-то сегодня рассказал ему в гостинице о ежегодных карнавалах, которые проводились в Новом Орлеане на Марди Гра. Откуда ему было это знать? Продираясь вечером сквозь толпы, мимо баров и танцзалов, из которых вырывалась самая разная музыка, он с раздражением подумал, что в таком городе карнавалы никогда не кончатся.

Новый Орлеан словно специально выстроили для Луизы Портер, здесь она могла вдоволь тешить свои пороки, беспрепятственно выискивать извращенцев, пороть, калечить, душить, истязать, никого не опасаясь, делать с ними что угодно, не боясь привлечь чье-то внимание.

Самая большая толпа собралась возле здания Французской оперы. Кто-то уходил из колышущейся массы, исчезал в близлежащих кабаках, но их места тут же занимали новые лица, другие фигуры, возникавшие нередко из тех же салунов. Люди собрались здесь, чтобы поглазеть на представителей света, на сливки общества, повосхищаться чужими нарядами, порадоваться чужому счастью. Они не знали тех, кто проходил мимо них, и не представляли их жизни, считая ее сказочной, они лишь воображали себе их развлечения. Тротуары заполнили сотни зевак, впивавшихся взглядами в роскошные экипажи. За отъезжавшими наблюдало куда меньше народу.

Днем Себастьян побывал на телеграфе, откуда отправил Элизабет телеграмму. Он сообщил, что с ним все в порядке и что он продолжает поиски. Не желая расстраивать супругу, он не обмолвился ни о срыве своих планов, ни о тупике, в котором оказался.

Толпа впереди него вдруг загудела и заволновалась. Себастьян уныло поднял голову, равнодушно посмотрел на швейцара, распахнувшего двери перед несколькими выходящими, и вдруг замер на месте.

Нет, внимание его приковали не сливки. Напротив, в толпе плоховато одетых людей он заметил мужчину. Не обрати он внимания на шум толпы, не подними глаза, он бы никогда и не узнал, кто здесь находится.

Мужчина нервно, сжав кулаки и согнувшись как обезьяна, стремительно ходил взад-вперед по небольшому кусочку пустого тротуара. Взор его был устремлен на дверь, из которой он, видимо, с минуты на минуту ждал появления своей хозяйки. Себастьян узнал его сразу. Такую внешность невозможно было забыть. В последний раз Бекер видел его несколько лет назад, тогда он открыл огонь из револьвера со сцены в Египетском зале. К счастью, стрелком он оказался никудышным. Он совершенно не изменился — тоже костистое лицо, лысый череп. Себастьян вспомнил, что Уитлок называл его Молчуном.

Тот вдруг остановился, почувствовав на себе взгляд, завертел головой и увидел Себастьяна. Бекер резко отвернулся, скорее по привычке не вызвать подозрение, чем по необходимости. В душе он понимал бессмысленность своего действия и не сомневался, что Молчун узнает его, если рассмотрит хорошенько.

Через несколько секунд Себастьян снова повернулся туда, где стоял Молчун. Тот наблюдал за ним.

«Черт подери! — выругался Себастьян. — Узнал».

Он оказался прав. Молчун ринулся с тротуара в сторону.

Дальше скрывать свои намерения не имело смысла, и Себастьян, не таясь, бросился вслед за ним.

Молчун продрался сквозь толпу и метнулся на противоположную сторону улицы. Себастьян рванул наперерез, но маневр не сработал. Молчун оказался быстрее, чем Бекер предполагал, и был уже далеко. Он торопливо подошел ко входу в оперу и исчез за дверями.

Себастьян последовал за ним и, когда вошел в фойе, увидел лежащего на полу швейцара, а рядом с ним небольшую группу хорошо одетых людей, перепуганных и бледных, словно увидевших привидение. Они о чем-то перешептывались между собой. Фигуры Молчуна Себастьян нигде не заметил. Разве что вверху чуть покачнулись двойные двери. Или это только показалось.

Себастьян схватил за руку первого попавшегося служителя и попросил вызвать директора оперы. Когда тот появился, Себастьян предъявил удостоверение сыскного агентства Пинкертона и объявил, что преследует преступника, только что проникшего в это здание. Бекер попытался пройти наверх, но один из охранников преградил ему путь. Себастьяну пришлось повысить голос и снова обратиться к директору.

— Преступник замышляет либо кражу, либо очередное убийство. Вы хотите, чтобы это произошло в опере? Наверное, вам все равно, ограбят здесь кого-нибудь или нет, или вам безразличны жизни пришедших сюда людей? Предупреждаю — преступник опасен. Он проник сюда с целью предупредить об опасности свою сообщницу, которая уже находится здесь.

Директор оторопел.

— Я причиню вам лишь минимум неудобств, — продолжал Себастьян уже мягче. — От вас требуется только разрешить мне войти в здание и предоставить в мое распоряжение двух охранников. Обещаю — мои действия не помешают проведению торжества.

Швейцар, с окровавленным лицом лежащий на полу, явился лучшим доказательством в пользу слов Себастьяна. Директор разрешил ему пройти, но, прежде чем это сделать, Себастьян, дабы не выделяться одеждой, снял свое пальто и попросил дать ему униформу швейцара.

Переодевшись, в сопровождении двух самых мощных охранников Себастьян направился наверх. Часть охранников и служащих оперы рассредоточились в разных частях здания.

Со сцены исчезло красочное панно, закончились речи, снова возобновились танцы. Выйдя на край подковообразной площадки, нависавшей над сценой, Себастьян оглядел сверху донизу громадный зал с галереями и понял, что ему предстоит нелегкая задача. Обыск всего здания займет несколько часов.

В зале стояла духота. Танцующие пылали и от жары, и от страсти. Казалось, их обволок красный туман, поднимавшийся снизу и устремлявшийся под самый потолок, окутывая люстры. Себастьян с трудом обошел танцевальный зал, беззастенчиво толкая партнеров, игнорируя их возмущенное шипение. За ним, в ожидании приказаний, следовали два служащих оперы.

Осмотрев зал, Себастьян поднял голову и осмотрел галереи. Поскольку временный пол танцевального зала возвышался над креслами, авансцена оказывалась в нескольких шагах от первой галереи, гардеробной. Вдруг Себастьян заметил, как один из служащих помахал ему рукой. Жест заметили многие служители и охранники и немедленно устремились к махавшему. Служащий ткнул пальцем вложу, единственную из всех, которая была отгорожена от зала портьерой.

Себастьян обратился к нему:

— Ложи всегда закрываются?

— Как правило, нет, — ответил тот.

Себастьян порадовался, что взял с собой двух охранников. Без них он бы здесь в считанные минуты запутался в переходах. Охранники подвели его к лестнице, поднялись по ней и направились вдоль коридора, полукругом огибавшего ложи. Через минуту к ним присоединились несколько служителей театра, один из них передал Себастьяну, что с минуты на минуту к ним подойдет и сам директор.